Мне не следовало читать это письмо, проблемы отца меня не интересовали – как и его история. Наши желания не могли совпасть. Я не хотел вспоминать прошлое, заново сближаться с Гордоном, прощать давние обиды, забывать о разногласиях. Мы не заключим друг друга в объятия, не прослезимся, растроганно бормоча: «Ну вот, одной проблемой меньше…» Отец наверняка хочет поделиться со мной страхами и печалями, прежде чем доверить жизнь хирургу. Он стремится склеить разбитое, привести в порядок мозги, очистить совесть. Слишком поздно. Я потерял отца очень давно, не нуждался во встрече с призраком и плевать хотел на его болезнь, операцию и душевные муки. Если этот человек испытывает угрызения совести, значит он жив. Мне безразлична судьба Гордона Ларча. Ни секунды не колеблясь, я вложил листок в конверт и начал методично рвать его, а потом выбросил клочки-конфетти в мусорное ведро.

На студию пришло два письма. Хелен принесла их домой, оставила на столике у входной двери, и я порвал их, не читая. Она ни о чем не стала спрашивать.

Мы праздновали сорокалетие Хелен целых два дня. Утром я разбудил ее и преподнес букет из сорока белых пионов – она обожала эти цветы – и витой золотой браслет, инкрустированный жемчугом. Сделан он был в двадцатых годах, что добавляло ему очарования.

За две недели до юбилея мы проходили мимо витрины антикварного магазина в Ноттинг-Хилл, Хелен увидела браслет и воскликнула: «Боже, какая красота!»

Антиквар поклялся, что изящная вещица принадлежала Айседоре Дункан, чем объяснялась ее астрономическая цена. Торговец, видимо, догадался, что имя ничего мне не говорит, достал посвященную актрисе книгу и открыл на странице с фотографией. Дункан сидела за столиком на террасе монпарнасского кафе, и у нее на руке был тот самый браслет. Книгу я тоже купил.

Я опасался, что украшение окажется велико Хелен, но оно изумительно «обняло» ее тонкое запястье. Книга тоже пришлась кстати: даже не знаю, какой из двух подарков больше ее порадовал.

– Как ты узнал, что я обожаю Айседору?

– Повезло…

Хелен долго листала страницы, не заметила снимок с браслетом, и я собрался привлечь ее внимание, но тут она произнесла очень серьезным тоном:

– Я оказалась на середине жизненного пути, не заметив, как прошла первая половина, но ты – лучшее, что со мной случилось, Том. Кажется, я очень тебя люблю. Может, пойдем дальше вместе?

Хелен решила, что нам выпал уникальный шанс, но хотела убедиться, что держит удар, как прежде, что годы не отняли у нее ни капли жизненной силы и новое десятилетие обещает быть более чем удачным.

Я почти уверен, что именно в ту ночь мы зачали Салли: Хелен уронила сумку на асфальт, и коробочка с противозачаточными таблетками потерялась. Именно такие случайности делают жизнь человека увлекательной. В субботу мы завтракали около полудня. Хелен посмотрела на меня с насмешливым прищуром, что означало – она выбирает лучший угол атаки.

– Мы никогда об этом не говорили, но я хочу знать, как ты относишься к детям?

– До недавних пор я вел жизнь, непригодную для создания семьи, но теперь все изменилось, так что… Почему бы и нет? Остается найти будущую мать моего сына. Или дочери.

Хелен присвистнула:

– Перестаю пить таблетки!

Салли была зачата той ночью, или вечером, или в следующую ночь, или через следующую. Не все ли равно?

Мы не знали, кого ждем, девочку или мальчика, но ребенок уже жил и занимал все наши мысли. Мы без конца о нем говорили, понимали, что его рождение станет важнейшим событием, мечтали, чтобы у этой главы был хороший конец. Я вел себя как все отцы: начал с обустройства гнездышка для новорожденного. Места в доме было мало, и Хелен решила пожертвовать гардеробной на третьем этаже – во всяком случае, половиной этого помещения (чего не сделала ради меня!). Ей было ужасно жалко расставаться с вещами, которые она больше не носила, но хранила на тот случай, если мода сделает фантастический вираж и «старье» придется как нельзя кстати. Хелен заявила, что выбрасывать ничего не станет, и я купил дюжину коробок, потом еще столько же. Мы перевезли их к одной подруге Сьюзан и составили в подвале ее дома.

Я начал работы на третьем этаже – пилил, строгал, красил, а обои мы решили выбрать, когда УЗИ определит пол ребенка. Хелен считала самыми веселыми оттенки желтого и была уверена, что ее дочери очень понравится этот цвет. В семиметровой детской не было окна, только фрамуга. «Зато она сможет смотреть на звезды!» – утешила меня Хелен.

У меня была возможность поразмыслить над теориями Хелен, и я принял решение: раз меняются наши жизни, должен меняться и я. Нужно раскатать пушистый ковер эволюции, иначе говоря – стать современным и ответственным мужчиной. Простейший способ воплотить в жизнь задуманное – брак – был для нас непростым шагом, но я решил сделать Хелен предложение. Не стану скрывать, что предполагал вероятность неблагоприятного ответа, но попробовать стоило. В отношениях с Хелен банальность исключалась как таковая, и малейшая превратность судьбы приобретала историческое значение. Она часто вспоминала свой мучительный первый брак – прискорбную ошибку молодости – и облегчение от развода.