– Что, если ты запишешь интервью и придержишь его, пока она не «исповедуется», а в эфир материал дашь, когда все будет кончено?
В пять утра Хелен позвонила Сьюзан и поделилась с ней моей идеей, после чего села ждать, «гипнотизируя» экран смартфона. Осведомитель не проявился.
Через несколько часов она решилась и позвонила сама, но услышала в ответ: «Известий от Паскуалины нет, забудьте этот номер… Я сам с вами свяжусь…»
Обсудив дела на очередной еженедельной встрече, Дэвис пригласил нас провести выходные у него в Кенте, чем очень меня удивил. Я позвонил Хелен, и она сказала, что устала ждать у моря погоды и будет рада отвлечься. Приглашение очень ей польстило, я получил доказательство, что дружба и взаимное уважение важнее зарплаты, и был очень этим счастлив. Услышав, что Дэвис позвал в Бересби Трэвиса и Маллигана, владельцев международных консорциумов, с женами, Хелен воскликнула: «Вау!» Она никогда не носила платьев, не держала ни одного в гардеробе и сразу отправилась к новому модному стилисту Джайлсу Дикону[64], о котором говорил весь Лондон. Платье, туфли, сумочка и меховая пелерина обошлись в целое состояние, она даже не призналась, сколько именно потратила, только сказала, что сумма неприличная.
В субботу утром Сьюзан устроила Хелен встречу со Стюартом Филипсом в его салоне, и он самолично сделал ей прическу – постриг «по косой»: сзади совсем коротко, спереди полудлинное каре. Кроме платья, она уложила в чемодан узкую черную юбку и белую шелковую блузку, я вывел со стоянки «додж» и в кои веки удостоился чести вести этого монстра.
Мы были в Бромли, когда зазвонил телефон. Это был долгожданный посредник, он сообщил, что с ним только что связались: «Вы знаете кто…» Встреча состоится завтра, после мессы.
Решение Хелен приняла мгновенно:
– Отвези меня в Хитроу, быстро!
Она улетела в Милан, решив, что разберется на месте, как действовать дальше. Возможно, придется нанять частный самолет, чтобы добраться до конечной точки. Хелен взяла с собой вещи, собранные для уик-энда, и я подумал между делом: «Вряд ли ей пригодится платье от Дикона…» К Дэвисам пришлось ехать одному.
Их удивил «скоропостижный» отъезд моей подруги, я начал извиняться, но миссис Дэвис и не подумала скрыть недовольство.
– Ничего страшного, дружище, – сказал генерал. – Работа прежде всего! Мы еще познакомимся с Хелен.
Вопреки этому обещанию больше нас в Бересби не приглашали, но тот уик-энд в величественном замке оказался незабываемым. Тяжеловесы Лондонской фондовой биржи оказались вполне симпатичными людьми, особенно Маллиган, знавший невероятное количество ирландских баек.
Хелен никогда не звонила мне со съемочной площадки, раз и навсегда объяснив, что не станет отвлекаться от работы. Ни на что. Ее перемещения во времени и пространстве оставались для меня тайной, но в среду, в 21:47, случилось невероятное: она позвонила, и я по голосу понял, что настроение у нее омерзительное. Хелен сообщила, что сидит в жалком отельчике на окраине Казерты, ждет встречи, которая без конца переносится, смертельно скучает, вот и захотела услышать мой голос. «Не терпится вернуться и уехать на субботу и воскресенье в Брайтон, дорогой!» Она спросила, как прошел визит к Дэвисам, и я соврал, не желая ее огорчать: «Ты счастливо избежала встречи со старыми ворчунами, дорогая!» Я посоветовал Хелен выйти на улицу, подышать свежим воздухом, но она ответила, что это невозможно: ей велено оставаться в номере, осведомитель появится и сообщит время и место встречи. В довершение всех несчастий на местном телевидении нет ни одного англоязычного канала!
Неделя прошла впустую, встреча так и не состоялась, и Хелен вернулась в Лондон. Она была ужасно раздражена – ее надули, сенсация не состоялась, – но одновременно чувствовала облегчение, ведь Паскуалина предпочла защитить семью, пусть даже ценой соблюдения омерты[65]. Еще много недель она вскидывалась на каждый телефонный звонок, но никаких вестей о Паскуалине так и не получила.
Однажды вечером, вернувшись со студии, Хелен молча положила на радиатор в прихожей адресованное мне письмо. Я его проигнорировал, и через два дня она сочла нужным напомнить о конверте.
Я сразу узнал почерк отца.