– Не знаю, наверное. Скорее всего. Может быть, займусь независимыми исследованиями или даже производством простейших медиаторов. Я же мастресса, мне не так сложно найти работу.

– Найдите Реннара. Возможно, ему есть, что вам предложить.

Атрес улетел, а Кейн еще долго стояла на причале, глядя «Сильверне» вслед. Серебристый силуэт небесного корабля таял вдали, медленно вращались винты, и где-то внизу под «Трелью» плыли облака Грандвейв.

Кейн дышала ветром, смотрела вдаль и думала, что, возможно, Атрес прав.

Ей хотелось поговорить с Реннаром, получить ответы на свои вопросы – теперь, когда она больше не видела в нем угрозы. И какая-то ее часть надеялась вопреки всему еще раз увидеть Джека, рискнуть заговорить с ним, просто так и ни о чем. Снова не понять какую-нибудь глупую и пошлую шутку.

Кейн хотела бы улететь в Цитадель сразу, но ей пришлось задержаться на «Трели» еще на неделю: сначала доктор Лейбер настоял на медицинском обследовании, потом на платформу прилетел инспектор Тольди.

Он спрашивал Кейн о Стерлинге, о схеме Земли и о том, что произошло под Грандвейв.

Кейн отвечала – лгала, разумеется, но у Тольди все равно не было ни одного способа проверить ее слова, и она знала, что при необходимости Атрес подтвердил бы ее версию.

О том, что на самом деле случилось со Стерлингом, теперь знали только Кейн и, возможно, Джек.

У Стерлинга остались родственники в Цитадели, которые, наверное, вопреки всему ждали его возвращения.

Кейн хотела написать им – хотя бы анонимно – рассказать правду, но сделать этого с «Трели» было невозможно.

Вынужденное ожидание и невозможность улететь изматывали.

Кейн старалась больше гулять, поднималась на верхние ярусы, туда, где располагались сады. Она подолгу стояла у ограждения, глядя на силуэты опорных дирижаблей внизу, и вспоминала детство.

Иногда она плакала, иногда улыбалась. И, несмотря ни на что, чувствовала, что теперь все будет хорошо.

С Мери она столкнулась накануне отлета, в розовом саду на одной из боковых тропинок.

Дочь Линнел казалась усталой, неестественно бледной, и Кейн было перед ней стыдно – отчаянно, болезненно стыдно за свои слова перед отлетом.

«Скажи маме, когда она очнется…»

Стыдно за свое «когда» вместо «если», как будто она дала Мери обещание.

Солгала.

Кейн хотелось спросить ее: как ты? Но это было бы глупо и совершенно бессмысленно.