Наконец коридор вывел их к огромной пещере, за пределами которой на воздушном причале, пришвартованная, висела в воздухе «Алая дева».
В пещере располагалось несколько домов – таких же непрочных и неустойчивых домиков, какими были переполнены трущобы, а между ними на нескольких улицах жались друг к другу прилавки и крошечные магазинчики. Людей было совсем немного.
– Я думала, подземный город окажется больше.
– Мало кто живет здесь, как правило, только схематики и те, кому больше некуда идти, – отозвался Реннар. – В основном люди собираются здесь ночью. Купить вещи, которые нельзя достать иначе.
Кейн приблизила к себе точку смещения и почувствовала практически сразу – присутствие мощных схем, и за их приделами…
– Мы под Грандвейв? – неверяще спросила она.
– Верно, – Реннар указал на крохотный просвет между сводом пещеры и силуэтом небесного корабля. – Поэтому здесь не действуют законы Цитадели.
– Не могу поверить, что власти это допустили.
– Дочь моя, я был одним из тех, кто основал город после Первой Катастрофы. Вы думаете, у меня нет способа влиять на власть?
– У меня до сих пор не укладывается в голове, сколько вам лет.
Реннар рассмеялся:
– Поверьте, у меня тоже. Но вы поэтому и пришли сюда, – он провел Кейн к широкой каменной лестнице вниз, начал спускаться.
– Я пришла, потому что могу помочь.
Не Реннару, разумеется, она хотела помочь схематикам, у которых теперь появился шанс.
– Джек тоже живет здесь? – как бы между прочим спросила Кейн, придерживая юбку и глядя под ноги. Ей было неловко за свой вопрос, и она понимала, что выдает себя, но не могла сдержаться. Она думала о Джеке и действительно хотела его увидеть.
Как будто Джек отпечатался внутри нее – слишком глубоко и слишком навсегда.
– Он вернулся в свой прежний дом, – ответил Реннар. – Седьмая солнечная улица, четвертый дом – это небольшая синяя пристройка на верхнем этаже.
Кейн постаралась выглядеть невозмутимой:
– Я не спрашивала у вас об этом.
– Разумеется, дочь моя. Знаете, за годы, что Джек работал на меня, я успел к нему привязаться. Он хороший человек, которому доводилось делать и испытывать плохие вещи.