– Знаете, – призналась Кейн, – я все-таки сожалею. Сожалею, что не могу рассказать ей о том, что со мной случилось. Что мы не виделись пять лет. Что столько всего никогда не сбудется.

Горло перехватывало, и буквы расплывались перед глазами.

Очень хотелось плакать, и почему-то никак не получалось.

«Что ты будешь делать, если все окажется напрасным?» – Джек спрашивал ее об этом, и она сказала тогда:

– Горевать.

Точка смещения легла в ладонь знакомой, округлой тяжестью, и мираж проступил сквозь поверхность предметов.

Кейн зачерпнула его потоком, исполинской волной – погребальной песней, последним подарком – и он хлынул на надгробие, на сад, на платформу вокруг. Расцветали на темных влажных ветках упрямые северные цветы, которые так любила Линнел когда-то, и их лепестки летели вверх, в небо. Они выступали из тумана, оживали последним воспоминанием, последней данью.

Оказывается, это было возможно – плакать спиритом, плакать миражом, ронять образы, как слезы.

Смотри, Линнел.

Смотри, ты же так любила эти цветы.

Наши цветы.

Маленькие, упрямые, отчаянно живые цветы.

Атрес притянул Кейн к себе, набросил свой китель ей на плечи. И сказал:

– Плачьте. Плачьте, вам станет легче.

Кейн вцепилась в его рубашку на груди, уткнулась лицом и разрыдалась.

Через три дня, после того, как Кейн очнулась, Атрес улетел в Цитадель – необходимо было отвести «Сильверну» на ремонтную верфь – и не было смысла оставаться на «Трели» дальше. Восстановление платформы шло своим чередом, медленно и постепенно она оживала.

Красные ленты на окнах в знак траура да обилие людей в черной одежде – больше ничто не напоминало о смерти Линнел.

Кейн чувствовала себя лишней, посторонней. Жизнь окружающих шла вперед, но ее – после безумных дней под Грандвейв – взяла передышку.

Иногда ей снился первоначальный архетип, она тянула к нему руки, но он утекал сквозь пальцы. После этих снов она просыпалась в слезах, зажав точку смещения в ладони. Звук миража накатывал волной, и Кейн заставляла себя убрать спирит.

Она не жалела – ни о том, что отправилась под Грандвейв, ни о том, что вернулась, ни даже о том, что больше не чувствовала себя прежней.