Книги

Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

И всё же не сразу я уехал в те далёкие места. Пришлось задержаться в Славянке ещё примерно на месяц, чтобы осуществить за это время несколько законных формальностей: пройти, как водится, испытательный срок, венчаемый обязательным утверждением на бюро крайкома партии в новой должности. Работал я всё это время в редакции газеты во Владивостоке, жил в одной из гостевых редакционных комнаток рабочую неделю, а на выходные уезжал паромом в Славянку к своим домочадцам, поскольку с осени до весны ни пассажирские катера, ни быстроходные «Кометы» уже не ходили через залив Петра Великого. Кстати, в этот, так сказать, испытательный период со мной произошёл один казусный случай, который вполне мог бы повлиять на мою дальнейшую журналистскую судьбу самым печальным образом. Но, на моё счастье, его никто не заметил, или сделали вид, что не заметили. А произошло следующее: в одной из моих корреспонденций, напечатанной в газете «Красное знамя», оказалась искажена фамилия второго секретаря Хасанского райкома партии. Моя это была ошибка или редакционной машинистки, но такой факт случился, и под опубликованным в краевой партийной газете материалом стояла не чья-нибудь, а лично моя подпись. И заметил эту ошибку тоже я сам, однако не стал никому говорить об этом. Да и слава Богу, что не стал.

Честное слово, за давностью лет уже подзабылось, как надо правильно писать фамилию этого человека: Ешкибаров или Екшибаров. Но точно знаю, что одно из этих написаний является неверным, и оно оказалось по неведомой мне причине в том злополучном тексте, где рассказывалось о грубых нарушениях в подготовке к зимне-стойловому содержанию скота в совхозе «Барабашский». А вот за экономику в районе по партийной линии всегда отвечал именно второй секретарь райкома партии. К сожалению, вырезки той публикации в моём архиве не сохранилось, одно могу сказать, что этому районному руководителю в ней тоже было высказано несколько совсем нелестных слов. И, как я думаю, он и сам тогда не мог, пожалуй, обратить своё внимание на собственную фамилию, сосредоточившись главным образом на обидных критических замечаниях в его адрес. Однако, если он всё-таки заметил бы эту ошибку, то наверняка раздул бы кадило жалоб на меня вплоть до крайкома партии, на бюро которого буквально в ближайшие дни мне предстояло утверждаться. А всё потому, что у него могли быть основания, и я в этом не сомневался, подозревать, что я умышленно исказил его фамилию именно на зло ему в отместку за скандал, который в оскорбительной форме он закатил мне годом раньше, когда оставался в райкоме «на хозяйстве» по причине отпуска первого секретаря Владимира Михайловича Мазура. Тогда он, науськанный моим «доброжелателем» Колей Бобковым, новым редактором газеты «Приморец», обвинил меня в попытке выпустить подпольную газету на территории завода, приняв за таковую моё намерение отпечатать в местной типографии всего-навсего обыкновенный вестник социалистического соревнования, который предназначалось распространить внутри заводского коллектива. Конечно, этому Коле, довольно недалёкому человеку, по моему мнению, стало обидно, что такое обилие интересной местной информации о коллективе СРЗ минуло страницы подопечной ему районки. Но этот партийный чиновник «местечкового масштабу», то бишь второй секретарь райкома партии, даже не вникнув в тему и содержание листка, принялся обвинять меня чуть ли не в уголовном преступлении. Обидевшись на эти беспредметные обвинения и сам тон, которым они сопровождались, я просто хлопнул дверью, сгоряча сел на «Комету» и через час-полтора был уже в крайкоме партии, чтобы найти защиту от всех этих огульных обвинений. Тогда Приморский крайком партии ещё возглавлял Виктор Павлович Ломакин, самый уважаемый в то время человек в крае, к нему-то я и вознамерился направить свои стопы в поисках справедливости. Но ребята в секторе печати отговорили меня от этой сомнительной затеи: мол, с таким пустяком идти к первому секретарю вообще негоже, а ты не бери, мол, дурное в голову, возвращайся и работай спокойно. То же самое сказал мне и старый мой знакомый по сектору печати Иван Григорьевич Тарасов, теперь работавший в краевом комитете народного контроля, и пригласил к себе домой переночевать. У него мы засиделись допоздна за рюмкой «чая», а утром, совсем уже успокоенный, я отправился домой в Славянку первой же «Кометой». И точно, больше никто и никогда не напоминал мне об этой «подпольной газете», снова приветливо улыбался мне при встрече второй секретарь райкома партии, по-прежнему чисто товарищеские отношения оставались со всеми райкомовскими ребятами, только Коля Бобков, главный виновник той катавасии, с той поры избегал общения со мной. А я и не переживал по этому поводу, только некоторое время всё ещё дивился случившейся так быстро метаморфозе. И скоро совсем забыл об этой истории. А тут вот на тебе снова…

Однако и в этот раз торпеда прошла мимо, а боцмана с его волшебным линьком по счастью не оказалось рядом. По прошествии месяца я был уже утверждён на бюро крайкома партии в должности собственного корреспондента краевой газеты «Красное знамя» по трём северо-западным районам Приморья и сразу же отправился знакомиться с ними.

Перед отъездом шеф всех собкоров-краснознамёнцев Пётр Иосифович Бобыкин предложил мне самому сориентироваться на местности и определиться с постоянной дислокацией корпункта в любом из этих трёх районов. Поскольку все собкоры газеты работали на дому, то выделенная для корпункта квартира должна была не менее чем трёхкомнатной: одна комната для рабочего кабинета, остальные – для всей семьи. Прежний корпункт находился в городе Дальнереченск (раньше Иман), стоявшем прямо на Транссибе. Теоретически это было самое удобное место для расположения корпункта, так как этот старейший в Приморье город был надёжно связан транспортным сообщением со всеми тремя районами вообще и краевым центром, в частности. Поэтому первую свою остановку я сделал именно в этом городе. Кроме всего прочего, мне непременно хотелось встретиться с моим предшественником Андреем Коноплёвым, с которым я был хорошо знаком ещё по Лесозаводску, когда работал там в газете «Знамя труда». После знаменитого скандала с председателем городского комитета народного контроля он был с треском уволен с должности редактора городской радиогазеты, но краевая газета «Красное знамя» подобрала хорошего журналиста, несмотря на то, что у него не было даже среднего образования. И после этого случая Андрей ещё много лет добросовестно проработал собкором краевой партийной газеты, пока очередного главного редактора не шокировало прямо-таки то обстоятельство, что один из его подопечных собственных корреспондентов находится на этой довольно ответственной должности, имея за плечами всего лишь восемь классов средней школы.

С Андреем я встретился в тот же день, как приехал в Дальнереченск. Правда, нашёл его место жительства совсем нелегко: где-то на окраинной улочке, застроенной только типовыми двухквартирными одноэтажными деревянными домиками, около которых были небольшие приусадебные участки. Именно в таком же домике я три года прожил с семьёй в селе Яковлевка, испытав на себе самом всю сомнительную прелесть такой вот деревенской идиллии, без каких бы там ни было современных бытовых услуг. Андрей принял меня вполне доброжелательно, в общих чертах обрисовал экономику всех трёх районов и главных их партийных руководителей. Причину его ухода из газеты, естественно, мы даже не касались: мне, понятно, было бы совсем уж бестактно вообще затрагивать эту тему, а ему, понимаю, вообще даже не хотелось говорить об этом. Он заметно постарел, а, может быть, просто так выглядел в несвежей рабочей крестьянской одежде и с небритым который день лицом. Сказал, что с квартирами в городе очень сложно, поэтому вряд ли мне смогут выделить необходимую площадь для жилья и корпункта одновременно. Мол, надеяться не на что: город деревянный, основа экономики – деревообработка, и никаких перспектив практически.

И как в воду глядел: первый секретарь райкома партии, за давностью лет его фамилия выветрилась из головы, тоже посетовал, что не может выделить квартиру поближе к центру города. Но выход всё-таки есть, обнадёжил он: застраивается новая улица, ещё один домик уже почти готов. И тут же предложил съездить и посмотреть его: мол, он очень хочет, чтобы корпункт краевой газеты находился по-прежнему в его городе. Даже сам вызвался сопровождать меня. Но эта новая улица произвела на меня ещё больше удручающее впечатление, чем та, на которой живёт уже столько лет мой предшественник. Она оказалась тоже на городской окраине, но только с другой стороны, и там, где стоял этот новенький двухквартирный новострой, сразу за его тыльной стеной и до самой высокой насыпи автомобильной трассы «Владивосток – Хабаровск» в отдалении, по касательной срезающей эту городскую окраину, простиралась кочковатая низина, явно затапливаемая чуть ли не ежегодными весенними и осенними паводками, такими обычными в этой местности.

Этому высшему партийному чиновнику города и района я ничего конкретного о своих настроениях не сказал и элементарно уклонился от обещания поддержать его «голубую» мечту о корпункте в этом городе. И, переночевав в гостинице, первым же рейсовым автобусом отправился в соседний Пожарский район, а, вернее, в Лучегорск, новую столицу этого района, до которой всё по той же автотрассе «Владивосток – Хабаровск», которой имел счастье полюбоваться прошлым днём у новостроя на улочке в кочковатой низине было всего-то 70 асфальтированных километров.

Лучегорск с первого взгляда произвёл на меня вполне благоприятное впечатление, хотя я уже был наслышан о нём немного и раньше. Наяву в то время посёлок шахтёров и энергетиков состоял из трёх микрорайонов, застроенных новенькими пятиэтажками, два из которых были в кирпичном исполнении, а один – в крупнопанельном. Четвёртый микрорайон состоял из разнокалиберных деревянных домиков, несколько из которых были даже двухэтажными – наследие первостроителей комсомольско-молодёжной стройки, заложивших это новоселище в основном из бруса хвойных пород после прибытия сюда ещё в 50-х годах XX столетия по призыву партии и правительства с самых разных уголков огромной по тем временам нашей Страны Советов. Были здесь многоэтажные средняя школа и дворец культуры, современный торговый центр, рынок и стадион. И всё это компактно, на берегу огромного водохранилища, на ровном донышке равнинного уголка, обрамлённого с двух сторон увалистыми сопками, покрытыми в основном широколиственным лесом, а с четвёртой, западной стороны, отделённого всё той же трассой «Владивосток – Хабаровск» от золоотвала действующей электростанции, крупнейшей в Приморском крае. И в каждой квартире многоэтажек – горячее и холодное водоснабжение, а на кухнях, как и в Славянке, стоят электропечи российского и заграничного производства. Именно это последнее обстоятельство особенно благостно ложилось на душу любого новосёла, не говоря уж и обо мне грешном, оказавшемся в таком же качестве: конечно, Дальнереченск, хоть и город, стоящий на стыке двух полноводных рек – Уссури и Малиновки, всё же безоговорочно проигрывал перед несравненно меньшим по размерам рабочим посёлком, каковым и был на самом деле тогда молодой Лучегорск. И подумалось невольно: если удастся убедить местные власти, то корпункту краевой газеты быть только здесь…

Интуиция – великая вещь: именно так и случилось. Мне не пришлось даже убеждать руководство района, а стоило лишь намекнуть об этом в самом начале разговора с первым секретарём Пожарского райкома партии Михаилом Михайловичем Никифоровым. Он тут же ухватился за это предложение и заверил меня, что трёхкомнатная квартира прямо сейчас будет зарезервирована за корпунктом в новом пятиэтажном кирпичном доме в первом микрорайоне Лучегорска, который войдёт в строй к лету 1980 года. А пока придётся поработать и пожить несколько месяцев в общежитии для молодых специалистов, в котором подготовят для меня уединённую комнату с телефоном (компьютеров в те времена у нас ещё не было). Тут же мы переговорили с редакцией, и вопрос был решён. Вечерним поездом я уже выехал во Владивосток, а решив в редакции все организационные вопросы, сразу же заехал домой в Славянку, собрал вещи и через пару дней отбыл в самую длительную в моей жизни командировку, затянувшуюся по разным причинам на полтора года. Квартиру, как и было обещано, я получил в начале лета, а вот семью удалось перевезти только зимой 1981 года.

В общей сложности я прожил в Лучегорске без малого тридцать лет – никогда ещё столько лет мне не доводилось прожить в одном населённом пункте. Разное было, и доброе, и не очень…

2

Однако первоначально и Лучегорск с его районом, и в целом подведомственная мне для работы территория края – всё это мне, скажу честно, понравилось. Как и главы местной власти. Особенно первый секретарь Пожарского райкома партии Михаил Михайлович Никифоров, а попросту и за глаза – Мих Мих. Показался он мне даже излишне мягким, добродушным и необычно для такой строгой должности доброжелательным. И только со временем я обнаружил неожиданно для себя самого, что это всего лишь защитная маска от окружающих его людей в общем-то по сути недалёкого человека, оказавшегося волей случая на такой высокой должности, и поэтому вынужденного утаивать от всех других всю ущербность собственного интеллекта и, что уж тут скрывать, довольно низменные черты своего природного характера. Но это всё проявилось уже потом, через несколько лет общения с этим, как оказалось в яви, чудовищно лицемерным партийным чиновником районного масштаба.

Понравился мне первоначально и этот северо-западный уголок Приморского края, где крутобокие отроги седого Сихотэ-Алиня одеты густой хвойной шубой елово-кедровой тайги и изрезаны узкими долинами бурных горных рек, смиряющих свой дерзкий нрав лишь при впадении в величавые плёсы красавицы Уссури. И весь этот малонаселённый древний мир не только богатейшая сокровищница самых поразительных даров природы – высококачественной древесины, угля, золота, оловянных и медных руд, минералов ценнейших рассеянных металлов из таблицы Менделеева. И это лишь то немногое, что сегодня открыто людьми. Но многое ещё скрыто в горных кладовых. Здесь, например, давно живёт легенда о том, как местные советские пограничники ещё в 30-х годах прошлого века изъяли у задержанных при переходе границы китайских таёжных браконьеров-контрабандистов целую горсть великолепных алмазов, которые они намыли вручную где-то в горных ключах. Тайну этих сокровищ до сих пор хранит от нескромного людского глаза древний Сихотэ-Алинь.

Другая бесценная сокровищница этой дальней российской окраины – это её ещё мало изученная история: в горных долинах в глубинах тайги и сейчас ещё можно обнаружить останки крепостей и поселений, например, тех самых загадочных чжурчжэней, цивилизацию которых начисто уничтожили безжалостные воины Чингисхана. А ведь до них в этих местах проживали ещё и не менее загадочные бохайцы, довольно скромную память о которых хранят лишь древние китайские книги. Потом в эти опустошённые древними войнами таёжные земли, где остались от прежних цивилизаций всего лишь рассеянные по таёжным просторам мелкие поселения охотников и рыболовов из народностей нанайцев и удэге, живущих здесь и по сей день, пришли русские казаки-землепроходцы. А за ними последовали уже российские учёные-исследователи и первые поселенцы из многих губерний из Зауралья и Сибири. Потом «по долинам и по взгорьям» здесь шли краснозвёздные дивизии в поход, изгоняя из российских пределов последних разномастных интервентов и прочих «оппонентов» новой российской власти, поставив заключительную точку в эпохальной всенародной Гражданской войне. В грозные годы Великой Отечественной отсюда ушли на защиту Москвы и Сталинграда от фашистских полчищ объединённой под свастикой Европы другие дивизии, сформированные по сути уже из другого народа – из многонациональных россиян-дальневосточников советской формации, которой ещё никогда досель не существовало на нашей планете. И многие из этих славных моих земляков вернулись после Великой Победы в родные края и, молниеносно разгромив непобедимую для американцев и англичан даже без их апокалипсических атомных бомб армию амбициозной милитаристской Японии, приступили к созиданию новой мирной жизни. Признаюсь, я искренне за счастье посчитал представившуюся мне возможность жить и работать в этом удивительном уголке нашей не менее удивительной страны, среди этих людей, имя которым дальневосточники и для которых нет непреодолимых рубежей ни в бою, ни в труде. И я, став непосредственным представителем лучшей в нашем крае газеты, с энтузиазмом включился в работу, чтобы внести свою толику в сохранение новой истории страны в целом и края в частности.

По традиции, приступая к работе на новом месте, я постарался в каждом из трёх районов сделать по одному довольно «забойному», как принято было ещё в то время говорить на профессиональном журналистском жаргоне, материалу. Вот первый из них – о Пожарском районе, опубликованный под рубрикой «Портрет района»:

С именем комиссара алый цвет рассвета

К утру затихает заснеженная тайга. Крепчает мороз. Он один сейчас в тайге хозяин, лютует. Гулкий выстрел разрубает стынущую тишину, скорбно и глухо отдаётся эхо в распадке. И не выстрел это, а просто не выдержал какой-то дуплистый исполин, лопнула в его мощном стволе древесина.

Так было испокон веков…

Семён Сергеевич Суляндзига поправляет карабин за плечом: пора в путь. Надо собрать последние ловушки и капканы. Охотничий сезон закончился, пусть зверь отдыхает, плодит потомство. Но уходить от тёплой избушки почему-то не хочется. Стоит на тропе старый охотник, слушает пробуждающуюся тайгу, глубоко вдыхает морозный воздух – чистый и сладкий воздух родной тайги…

На очередной остановке его чуткое ухо ловит далёкий звук. Угадывает: над сопками, невидимый за их высокими вершинами, летит знакомый «АН-2». Он держит курс на Красный Яр, везёт семье охотника-промысловика Николая Гайбовича Канчуги новый телевизор. Будет сегодня праздник в его доме, придут в гости родичи, соседи…