Помимо военных недовольство властью проявляют региональные лидеры и связанный с ними производственный капитал — промышленный и аграрный. Осенью 1998 года Ельцин назначает премьер-министром Евгения Примакова, чье правительство в значительной степени проводит политику, отражающее интересы этих кругов, однако, почувствовав угрозу перехвата ими власти, отстраняет его весной 1999 года. Именно в этот период решается судьба будущей власти. Новым премьер-министром Ельцин назначает чекиста Сергея Степашина, первым заместителем которого становится директор ФСБ Владимир Путин. Непопулярность власти и популярность оппозиции в тот момент, однако, такова, что никаких шансов на победу преемника Ельцина на приближающихся выборах не было. Но в качестве джокера, позволяющего кардинально изменить ход игры, используется чеченская карта. Замороженная в 1996 году подписанием Лебедем и президентом Чеченской Республики Ичкерии Асланом Масхадовым Хасавюртовского соглашения война вовремя расконсервируется после того, как Борис Березовский заманивает неподконтрольные Масхадову формирования в Дагестан, что представляется Кремлем как нападение на Россию. Одновременно с этим в Москве происходит серия взрывов жилых домов, которые по свидетельству бывшего сотрудника ФСБ Александра Литвиненко, позже убитого в Лондоне, организуются этим ведомством. Назначенный в этих условиях премьер-министром Владимир Путин, возглавивший военную кампанию в Чечне, изображается как спаситель Отечества, настоящий полковник и олицетворение твердой руки, одновременно с чем происходит беспощадное медийное избиение оппозиции методами самого черного пиара.

Именно в этот момент власть из рук одряхлевшего секретаря обкома передается чекистам, которые выступают гарантами интересов ельцинской «семьи» и тех замкнутых на Кремль групп интересов, что соглашаются принять этот трансфер власти в обмен на сохранение своих кормушек, которым угрожала нацеленная на передел власти и собственности оппозиция. Однако было бы наивно думать, что чекисты вдруг оказались на властном Олимпе из ниоткуда. В действительности, незримыми кураторами всего процесса криминального передела собственности и власти были именно они с другими силовиками. Это они вели ОПГ и криминальных авторитетов, продвигая одних и устраняя других, они возглавляли службы безопасности у олигархов, обеспечивая им поддержку посредством своих коллег в ведомствах, они обменивались между собой закрытой информацией и координировали друг с другом свои действия, одновременно работая на несколько сторон.

Революция часто имеет свойство пожирать ярких лидеров первого этапа и на последующих этапах выдвигать на первый план серость. Так и в данном случае, по мере отсева в естественном отборе ярких политиков демократической волны вроде Собчака, олигархов и криминальных авторитетов, на первый план выдвигались их серенькие сподручные и советники, поддерживающие связи между собой и продвигающие друг друга через теневые структуры и механизмы.

Впрочем, у сереньких чекистов было объективное, историческое преимущество. Нейтрализовав в интересах своих хозяев немногих опасных военных, они по сути заняли в общественном сознании нишу последних — защитников Родины, стражей интересов государства, крепких мужчин, а не каких-то там демагогов и торгашей. Точнее, это произошло с конкретным человеком, реальная деятельность которого до этого заключалась сперва в выслеживании диссидентов, потом в охране посольства в ГДР, затем в курировании черного сектора криминальной столицы РФ, но которому эффектно создали образ укротителя террористов и сепаратистов, мочителя в сортирах и наводителя порядка в стране.

^{Анатолий Собчак и Владимир Путин (фото)}

В том, что касается развития государства преемник в целом продолжил курс, заданный Ельциным. Как бы его идеолог сейчас ни пытался выставить своего нынешнего шефа создателем «долгого государства Путина», вымарывая из истории имя подлинного отца-основателя такового, правда заключается в том, что его каркас был создан именно Ельциным. Победи в 1991 году ГКЧП или получись у Горбачева сохранить обновленный Союз, окажись другой развязка противостояния в 1993 году, стань в 1996 году президентом реально победивший на выборах, но отдавший свою победу Геннадий Зюганов, наконец, окажись власть в 1999–2000-м году в руках у коалиции регионалов, военных и хозяйственников во главе с Примаковым, никакого Путина и «его государства» сегодня бы не было. Теми, кто они есть, их сделал Борис Ельцин, заложивший основы государства, в котором существуют Путин, Сурков, Золотов (стоявший с ним на танке в августе 1991 года), и прочая, прочая, имя им — Легион. Этого он добился, развалив СССР, над которым Путин и его почитатели сегодня льют крокодиловы слезы, расстреляв парламент, создав суперпрезидентскую модель власти, подтасовав результаты выборов 1996 года, а потом поочередно нейтрализовав Лебедя, убив Рохлина и, наконец, выбрав преемником не публичного политика вроде Бориса Немцова, а отобранного на основе его «заслуг» Путина, под передачу власти которому была устроена «маленькая победоносная война» с поводом для нее в виде взрывов домов.

Приняв переданное ему хозяйство, Путин просто сделал то, что объективно не было возможности сделать у Ельцина, действовавшего в тяжелейших условиях распада прежних властных структур, обрушения экономики, низких цен на нефть и пустого бюджета. Путин же принял у него уже худо-бедно склеенную страну, причем, в складывающейся благоприятной конъюнктуре: политической (борьба с мировым террором) и экономической (рост цен на нефть). В этих условиях ему и его коллегам по цеху оставалось просто сделать то, что они делали всю сознательную жизнь — «замочить в сортире» всех, кто представлял угрозу их господству, что они безотлагательно и начали делать с захвата оппозиционных телекомпаний и арестов, отстрелов и отравлений непонятливых олигархов, политиков и журналистов.

В целом, можно констатировать, что начиная с Ельцина и далее при Путине в России завершается становление неосоветской системы — не эволюционного продолжения советской и не ее отрицания, но ее реконфигурации сложившимися внутри нее элитными и околоэлитными группами, решившими таким образом задачи эмансипации от ее обреченных структур для установления своего контроля над ее основной территорией и ресурсами. Не построение демократии и рыночной экономики, пародия на которые была использована только как средство, а захват власти и собственности в чистом виде — вот, что было целью режима Ельцина, выдвинувшего для удержания этих власти и собственности на первый план доселе теневых чекистов.

А им теперь уже предстояло решить, как всем этим распорядиться.

21. Ориентиры эпохи путинизма: российская нация, неосоветизм, русский мир, евразийство

Первый стратегический вопрос, который предстояло решить новым — старым хозяевам России после обретения власти над ней — во что конвертировать воинственный ура-патриотический подъем, вызванный второй чеченской войной, и какое государство строить на его основе.

Практически сразу после прихода к власти наряду с нейтрализацией неподконтрольных СМИ и политиков Путин начал сворачивать имевшиеся у регионов свободы, добытые в те годы, когда российская власть была слишком слаба, чтобы прижать их к ногтю. Отмена прямых выборов губернаторов и президентов, пересмотр республиканских конституций, принудительный перевод алфавитов всех народов страны на кириллицу — все это подавалось как «борьба с сепаратизмом» и «недопущение распада России». Что, конечно, было полным фарсом, учитывая то, что чекисты выхватили власть у оппозиции, опиравшейся во многом именно на коалицию региональных лидеров, которые пытались не отделиться от страны, а объединиться для наведения порядка в ней и прекращения ее разграбления.

Это все практика, а предстояло определиться и с теорией. Вообще, надо отметить, что накануне запуска Кремлем операции «преемник», растущий оппозиционный русский национализм имел скорее антисемитскую, чем антикавказскую направленность. Об этом свидетельствовала высокая популярность лозунгов Альберта Макашова, которого коммунисты включили в предвыборный список Движения в поддержку армии, позже нейтрализованного, когда на первый план в нем был выдвинут бесцветный Виктор Илюхин, ранее прикрывавший убийство главы этого движения Льва Рохлина. То же касается и популярности блока «СПАС» во главе с Александром Баркашовым и Борисом Мироновым, снятым из-за этого Кремлем с выборов. Надо понимать, что антисемитизм оппозиционных национал-патриотов был скорее социальным и политическим и не мешал им поддерживать этнического еврея Евгения Примакова, как ранее — полуевреев Рохлина или Руцкого. И тем не менее в силу того, что это были скорее исключения, он угрожал позициям могущественных гегемонистских кругов в провластной финансовой олигархии, СМИ, «демократическом» политическом и интеллектуальном классе.

^{Александр Баркашов (фото)}

Новая война на фоне античеченской пропаганды и актов террора, направленных против мирного населения, помогла перенаправить стихийный русский национализм, выпущенный как джинн из бутылки, с «еврейских олигархов» на «чеченских террористов» и с «мирового сионизма» на «международный исламизм». На гребне волны этого «нового русского национализма» теперь оказались те, кто еще вчера опасались быть сметенными его прежней версией. Но, как гласит известная поговорка, куй железо, пока горячо. Ведь война и порыв масс — явления исключительные и непостоянные, поэтому требовалось закрепить этот эффект в длительной перспективе, зацементировав соответствующие установки в общественном сознании. Речь шла ни много, ни мало о создании нации или, по крайней мере, ее паллиатива, необходимость чего объективно стояла на повестке дня перед недавно возникшим государством.

Но о какой нации могла идти речь, если в конституции России говорилось о «многонациональном народе», при Ельцине в официальных обращениях фигурировали только «россияне», а у значительной части архитекторов нового — старого режима само использование понятий «нация» или «русские» вызывало фантомный страх перед советским «пятым пунктом»?

По существу, выбор вариантов был невелик. Теоретически можно было признать конструкцию «русская нация и другие коренные народы России», как предлагали национал-патриоты, однако, учитывая ее явную этничность, за ее пределами в таком случае как раз оказывались новые гегемоны, которых она бы поставила в один ряд с иностранными диаспорами вроде корейцев, немцев, грузин и т. д. Поэтому для этих архитекторов оптимальной была доктрина культурной, а не этнической русской нации, что давало им как культурным гегемонам, с одной стороны формальное равноправие с этническими русскими при фактическом преимуществе над ними, с другой стороны, превосходство над туземными народами от имени русских. При этом концепция русской нации как политически организованной русской культуры позволяла им сохранять двойную идентичность и внутреннюю солидарность, так как русский в таком смысле может быть русским и евреем, русским и грузином, русским и татарином и т. д. (хотя после первого «и» остальные нужны только для приличия, то есть, для создания соответствующего общего ряда). Неудивительно, что одним из создателей и проводников такой концепции стал Глеб Павловский, взявший за ее основу сильно примитивизированную доктрину своего бывшего учителя Михаила Гефтера. В контексте данного исследования в этом можно углядеть своего рода историческую иронию — если в начале XX века русскому немцу Петру Струве, отстаивавшему понимание русской нации как русской культуры, оппонировал одесский еврей Владимир Жаботинский, то в начале XX века околовластным идеологом этой концепции стал земляк и соплеменник последнего Павловский. Впрочем, тут все как раз понятно — если в начале прошлого века такая концепция работала на естественных культурных гегемонов «русской нации» русских немцев, то в начале XXI она должна была закрепить уже привилегированное положение тех, кто сменил их в этом качестве.

^{Глеб Павловский (фото)}

Другой альтернативой было взять курс на строительство «российской нации», как это еще с начала 90-х годов предлагал ельцинский идеолог национальной политики академик Валерий Тишков. Однако она требовала дать ответ на ряд вопросов, как практических, так и доктринальных.