P.S. К сожалению, наша пресса мало отдала должного тебе за твою игру. Это отчасти и понятно. Все кругом потрясены изумительным мастерством Черкасова. И кроме того, что является главным, все знают о том, что Черкасову 32 года, а Полежаеву 75. И этот трюк (в хорошем смысле этого слова) сильно довлеет над оценкой всего фильма. И я грешу этим. Когда я смотрю Черкасова в роли Полежаева, я все время поражаюсь его таланту, его мастерству, ни минуты не забывая о таланте и мастерстве. Когда я смотрю тебя, я обо всем забываю. И остается все время изумительно тонкая, чудесная фигура Бочарова. Возможно, что я неясно высказал свою мысль. При встрече обсудим.

В том же 1937 году состоялись французские гастроли МХАТа. В Париже было еще много белогвардейцев.

– Когда мы выходили играть «Любовь Яровую», – рассказывал Борис Николаевич (он играл Швандю), – Добронравов (Яровой) каждый раз говорил: «Прощай, милачек, тебя сегодня обязательно ухлопают. Мне что – я играю белогвардейского офицера! Скажи – что передать Евгении Казимировне?».

На первом гастрольном спектакле присутствовали наши летчики – Громов, Юмашев, Данилин (после легендарного перелета в Америку), Александр Фадеев, Алексей Толстой.

– Борька, играй хорошенько! В зале весь духонинский штаб, – придя перед началом за кулисы, сказал Толстой.

Первые слова, которые Швандя говорил, были: «Бей буржуев!». Весь зал «участвовал» в действии. Когда красные входили в город, по ходу спектакля, одновременно раздавались аплодисменты и свист. Когда белые – то же самое. Зал был накален. К концу спектакля победа была за МХАТом!

Борис Николаевич рассказывал:

– Морис Гест[34] бывал на всех спектаклях. Как-то, когда я вышел из театра после спектакля, и мы шли по направлению к отелю, где я жил, он вдруг сказал: «Борис Николаевич, вас ждет мировая слава. Вот вам билет на пароход “Нормандия”. Он отходит утром. Завтра вы не заняты в спектакле. Пока вас хватятся, вы будете уже далеко. В Голливуде Вам приготовлена великолепная роль – татарин, плохо говорящий по-английски. Потом, когда вы выучите язык, я вам обещаю головокружительную карьеру. Не обижайте старика, возьмите билет. Утро вечера мудренее, Я еду с вами. Буду ждать вас на пароходе». С этими словами, неожиданно сунув мне в руку билет, он быстро удалился. Я послал ему вдогонку свой ответ и выбросил билет в первую же урну.

Шарж Бориса Ливанова на Бориса Пастернака. 1943 г.

В Париже тогда была жара до 40°, и тут еще Всемирная выставка. Борис Николаевич рассказывал:

– Народу! Мужчина в экзотическом костюме с тюрбаном на голове, с обезьянкой на плече не привлек ничьего внимания, только я оглянулся. И вот в этой толпе мне навстречу идет цыганка, старая. Я всегда побаивался цыганок. Хотел, чтобы она меня не заметила, ушел в сторону. Она остановилась, вытянув руку, показала на меня пальцем и по-русски сказала: «Ты будешь скоро умирать, но не умрешь». И прошла мимо, ничего не попросив. Почему цыганка обратилась ко мне по-русски? Это было таинственно и неприятно то, что она мне сказала.

Но – сбылось! Борис Николаевич заболел – прямо перед спектаклем «Горе от ума».

На парижской улице шедший навстречу Борису Николаевичу человек, очень красивый, высокий, остановился, протянул руку и представился: «Граф Игнатьев». «Начинается», – подумал Борис Николаевич, «Я вчера был на спектакле “Анна Каренина”,– продолжал незнакомец. – Какое же это у вас светское общество?! – Он разговаривал громогласно, но никто не обращал внимания. – Я скоро еду в Москву, на ноябрьский парад на Красной площади».

«Заливай, заливай», – думал Борис Николаевич. «Ну, вечером увидимся в Советском посольстве». А вечером действительно наш посол давал прием Художественному театру, и Алексей Алексеевич Игнатьев был там.

Потом они подружились. Борис Николаевич был на «ты» с Игнатьевым. Вместе написали сценарий о Скобелеве. Много работали, пользуясь военным архивом. Борис Николаевич мечтал сыграть Скобелева. Как-то, на торжественном приеме, Ливанова спросили:

– А вас Скобелев интересует как артиста или как патриота?

– Как патриота и артиста, – ответил Ливанов.

Когда уже в 1956 году Художественный театр приехал на гастроли в Венгрию, главный режиссер Национального театра Майор Томаш нам с Борисом Николаевичем рассказал: «В 1937 году мы были в Париже. Пошли на спектакль “Любовь Яровая”. Когда Борис Николаевич вышел на сцену, я бешено зааплодировал и в ту же секунду получил по шее от сидящего сзади. И вот в течение 19 лет я здесь все уши прожужжал, рассказывая о вас, ставя вас в пример. Теперь они, наконец, поняли – почему. Я так рад, что вы приехали к нам, и наша труппа убедилась, какой Ливанов артист!».