В Новом мире № 9 стихи Алигер. О том, что счет «оплачен и оплакан». Руки чешутся написать ей – или в Новый Мир – письмо…

4 февраля – в письме к отцу:

И снова в дневнике:

Очень насыщенные записи, свидетельствующие о поиске формы. Письмо не частное – это обсуждается обеими сторонами. «Писать ли лично?» Чуковская, в течение недели после отправки письма Маргарите Алигер ждавшая ответа и не распространявшая его копии (через неделю «из дому ушли 2 экземпляра»[927]), пишет Алигер личное письмо – и не отправляет его. Получив ответ Алигер, снова пишет личное письмо – и снова не отправляет[928], но в отосланной ею версии ответа отстаивает свое право писать не частные письма («частные письма следует писать от руки и в одном экземпляре»[929] – «мое письмо к Вам не частное, и написано далеко не по частному поводу»[930]). Алигер замечает, что первое письмо Чуковской к ней не частное и по форме («неестественная для частного письма громогласность, неуместное красноречие, прокурорский тон»[931]) – точность этого замечания показывает и сравнение этого письма с неотправленным «личным» письмом Чуковской, где она старается в чем-то убедить Алигер («Попробуйте почитать их <стихи> разным людям и спросите, как поняли. О чем идет речь?»[932]), сообщает о себе что-то личное, говорит о своем самоопределении («Вы лирический поэт, я не поэт вообще, я публицист»[933]). Личное письмо оказывается пространством дискуссии, спора, открытое и даже «полузакрытое» – нет.

25 января 1968 года (в те же дни, когда Чуковская работала над письмом к Алигер) было написано еще одно, ставшее очень известным не вполне личное, не вполне открытое, но «полузакрытое» письмо, тоже распространявшееся автором в близких кругах, – письмо Вениамина Каверина к Константину Федину, который вопреки Г. Маркову и К. Воронкову (они «были за опубликование романа») «решительно высказался против» публикации «Ракового корпуса» Солженицына – и набор романа был рассыпан[934]:

Это письмо, конечно, предназначено для прочтения не только Фединым, которому Каверин опустил его в почтовый ящик[936]. Но, в отличие от «Не казнь, но мысль. Но слово» Чуковской, не только способ распространения, но и сам текст письма уже подразумевал ограниченный и очень конкретный круг читателей. Сближающие открытое письмо со статьей многочисленные детали, предназначенные «имплицитному адресату», здесь отсутствовали: это письмо должно было остаться внутри «писательских кругов», в которых «широко известна» «общественная деятельность» Федина. Перечисленные эпизоды ее – «история с романом Пастернака», то, что Федин «затоптал „Литературную Москву“», то, что на 75-летии Паустовского его имя «было встречено полным молчанием»[937], – отсылают к тому, что читатели письма и так знают, а для посторонних пояснения не даны. О двойной адресации своего тоже «полузакрытого» письма к Федину пишет и Твардовский, замечая в дневнике, что в его письме «больший смысл, чем в письме непосредственно наверх, – оно все равно там будет»[938].