Книги

Некрасов в русской критике 1838-1848 гг. Творчество и репутация

22
18
20
22
24
26
28
30

Белинский рассмеялся и сказал:

– Передам вашу похвалу Некрасову, это он разобрал книгу» (Панаева: 99).

Аналогичную оценку (и также со сравнением не в свою пользу) Белинский дает Некрасову-критику в письме к И. С. Тургеневу от 1/13 марта 1847 г., передавая свой разговор с Некрасовым:

«Вы отнимаете у “Современника”, в своем лице, талантливого сотрудника. Вашими рецензиями дорожил и Кр<аевский>, хоть этого и не показывал. Вы писывали превосходные рецензии в таком роде, в котором я писать не могу и не умею» (Белинский. XII: 344).

Статьи Некрасова, заслужившие похвалу Белинского, отличает сильное памфлетное начало. В большой степени это касается его критических и художественно-публицистических выступлений против Н. А. Полевого. Не опровергая объективности критики Некрасова, отметим, что в высокой частоте его выпадов против Полевого, жесткости и хлесткости его печатных выступлений и проходных замечаний о Полевом правомерно усматривать личное влияние Белинского.

Рецензия Белинского на первый том книжки «Статейки в стихах. Без картинок»[343] подтверждает его интерес именно к Некрасову-критику.

Суждения о стихах достаточно ироничны:

«Автор этой микроскопической книжки, названной им первым томом, должен быть человек умный: это особенно доказывается тем, что он не выставил на ней своего имени. Стихи его – водевильная болтовня о том, о сем, а больше ни о чем, – болтовня, которая не может не понравиться той многочисленной публике, которая восхищается, в Александрийском театре, водевильным остроумием наших доморощенных драматургов. <…> Впрочем, есть в книжке места, даже слишком высокие для публики, хлопающей пьесам вроде “Федосьи Сидоровны” и “Еще Руслан и Людмила” <…> В этих шуточных стихах целая история жизни многих людей… Жаль, что автор их не наполнил всей книжки своей такими стихами и через то не придал ей другой цели и значения, кроме удовольствия “почтеннейшей” публики, составленной из разного мелкочиновного народа. Впрочем, ведь и этому народу надо же что-нибудь читать, и он будет читать и смеяться, и даже запасется готовыми остротами, чтоб удивлять ими товарищей и пленять своих дам, а книжка, должно быть, очень недорога…» (Белинский. VII: 8-11).

Белинский пишет об авторе, на которого он уже обратил внимание и с которым уже лично знаком и даже увлечен им. Словосочетание «водевильная болтовня» дополнительно подтверждает, что драматургическая деятельность Некрасова не представляется критику значимой. Рецензия включает две обширные выдержки из некрасовского текста. В первой из них, иллюстрирующей, что это не более чем «водевильная болтовня», содержится ироническое упоминание о Полевом. Таким образом, выпад против оппонента достоин цитации, даже при низких литературных достоинствах текста. Вообще оценка «шуточных стихов» показывает, что автор стихов — не поэт, эти стихи не имеют отношения к поэзии. Поучительность этих «шуточных стихов» сродни той пользе, которую Белинский видит в беллетристике (при этом отличая ее от прозы). Похвала (хотя и ироническая, а следовательно, ставящая достоинства под сомнение) уму, остроумию и содержательности отдельных фрагментов показывает, что стихотворный текст Некрасова воспринимается Белинским больше на рациональном уровне, нежели на уровне образности.

Критика занимает промежуточное место между творчеством, имеющим иррациональную природу, и научным познанием, имеющим природу рациональную. Похвала уму и мысли, таким образом, демонстрирует, что в восприятии современника текст Некрасова ближе к критическому или критико-публицистическому, нежели к художественному. При этом прямая оценочность и остроумие («готовые остроты»), присущие публицистике (в частности, фельетону и памфлету), в 1843 г. для Белинского более актуальны, нежели рассуждения о критике как «науке изящного», что занимало его в предыдущие годы.

Пристрастие Белинского к жанровой форме памфлета в эти годы выразилось в его признании, которое приводит И. И. Панаев:

«Да и если бы знали вы, какое вообще мучение повторять зады, твердить одно и то же – все о Лермонтове, Гоголе и Пушкине; не сметь выходить из определенных рам – все искусство да искусство!.. Ну какой я литературный критик! – Я рожден памфлетистом – и не сметь пикнуть о том, что накипело в душе, отчего сердце болит!» (Панаев ЛВ: 342).

В этом смысле показательна рецензия Белинского на сборник «Первое апреля»[344], внешне не касающаяся критической деятельности Некрасова и содержащая оценку его издательской деятельности, прозы и стихов. В оценке Белинского альманах охарактеризован так:

«Вся эта книжка – не больше, как болтовня, но болтовня живая и веселая, местами даже лукавая и злая» (Белинский. IX: 604).

Как явствует из фразы, критик не оценивает литературное достоинство текстов, включенных в альманах. «Веселая», «лукавая» и «злая» «болтовня» – это социальная публицистика с сильным элементом сатиры, к каковой относится и жанр памфлета, уже вобравший в себя функцию критики.

Основной объем рецензии составляют избранные тексты из «Первого апреля», в частности, некрасовский памфлет «Пушкин и ящерицы» (XII-1: 249)[345]. В короткой заметке карикатурно изображен С. П. Шевырев, читающий лекцию в Московском университете. Неизвестно, слушал ли Некрасов лекции Шевырева, но он, безусловно, знал памфлет «Педант» Белинского (1842), в котором критик изобразил Шевырева, и был причастен к последующей полемике «западников» и «славянофилов», в которой Белинский высказывался с присущей ему эмоциональностью. Эта полемика, памфлет Белинского и, несомненно, его устные высказывания в частных беседах послужили также материалом в написании автобиографического романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова», обещанного к печати, но не опубликованного при жизни поэта: эта преемственность указана в комментарии к роману (VIII: 721).

Отметим, что в рецензии Белинского на «Первое апреля», в похвале некрасовского памфлета, принципиальные аспекты полемики даже не упомянуты. Между тем, критика С. П. Шевырева носила принципиальный характер. Н. В. Цветкова обращается к вышедшей в 1846 г. статье Шевырева, посвященной «Петербургскому сборнику»[346]. Исследовательница отмечает, в частности, что, анализируя идеи и форму произведений «натуральной школы», Шевырев приходит к выводу «о “копировании действительности” в произведениях натуральной школы, что свидетельствует об их низком уровне “в художественном отношении” <…> Отсутствие художественности рождает беллетристику, появляющуюся тогда, “когда искусство человеческое теряет дар Божий”»[347]. Этот вывод полемичен по отношению к рассуждениям Белинского об актуальности беллетристики.

Как показывает исследовательница, шевыревская оценка «Петербургского сборника» вытекает из концепции современного искусства и критики. Искусство должно быть обращено к «внутреннему человеку», писатель не может быть только «изобразителем действительности», поскольку «не действительность составляет достоинство искусства», а нравственная и эстетическая пропаганда идеала[348].

Н. В. Цветкова связывает концепцию С. П. Шевырева прежде всего с его религиозным, православным началом. Отметим, что приведенные рассуждения Шевырева, с точки зрения теории литературы, вполне отвечают современному представлению о художественном произведении и, в частности, сатире: действительность (всегда несовершенная) напоминает об этическом и эстетическом идеале, в сатирическом изображении – через гротескно заостренное изображение антиидеала. Как утверждает современный исследователь, «одно из лучших определений С<атиры> – не как жанра, а как особого отношения творящего к изображаемой им действительности – дал Ф. Шиллер. Примем его за исходный пункт. Вот оно: “Действительность как недостаточность противопоставляется в сатире идеалу как высшей реальности. Действительность, таким образом, обязательно становится в ней объектом неприятия” («О наивной и сентиментальной поэзии», 1795-96)»[349]. Как убеждает полемика вокруг «Мертвых душ», художественный язык сатиры еще не воспринимается критикой как самодостаточный. Язык «натуральной школы», вырабатываемый в русле развития беллетристики, также представляется критикам несколько ущербным.

В оценке стихов Некрасова как определенной эстетической декларации и одновременно эстетического критерия суждение Шевырева[350] сближается с критическими высказываниями столь разных критиков, как П. А. Плетнев[351] и Л. В. Брант,[352] что повлекло за собой надолго закрепившееся их сближение[353]. И если Плетнев последователен в своих эстетических взглядах, то аргументация Бранта, так же как Ф. В. Булгарина, зачастую отсутствует либо подменяется суждениями, спекулирующими на других смысловых сближениях, как показано в главе VI книги.