На экране телевизора ядро кометы Галлея. Оно слегка расплывчато и неровно по краям. Оно слоисто и напоминает срез агата. К сожалению, телевизор не цветной. И можно только предполагать, какого оно цвета. Так выглядит ядро с расстояния 4 миллиона километров.

У адвентистов смерть без воскресения, окончательная, подлинная смерть, исчезновение из мира и является самым страшным наказанием за неправедную жизнь. А праведники обретают бессмертие.

Стало быть, атеисты, отвергающие бессмертие, обрекают себя и все человечество, всех людей – и плохих, и хороших – на самое страшное наказание.

Однако о тех, кто творил добро, долго помнят, даже если они атеисты. Это и есть «спасение», это и есть награда для них.

Как легко, как удобно было бы мне жить, будь я верующим!

Существует множество людей, которые восхищаются копиями и подделками, не подозревая о существовании подлинных прекрасных оригиналов. И массу времени тратит человечество понапрасну, копаясь в творениях имитаторов, сознательных и бессознательных. И приносит это искусству большой вред.

Увлекшись эсхатологией, я погрузился в изучение различных христианских сект. Самыми гуманными и симпатичными оказались квакеры и униаты, самыми неприятными – пятидесятники и иеговисты. Последние с нетерпением ждут атомной войны и конца света. Сюжет моего второго романа, возникший во мне как некая красивая метафора, столкнул меня с проблемами вовсе нешуточными.

«Сонеты к Елене» Ронсар написал в 54 года. Ронсар жалуется на старость… Елена, судя по всему, Ронсара не любила. Ронсар посвящал стихи не только Елене, но и многим другим женщинам. Он был влюблен…

Опять на телевизионном экране голова кометы Галлея. Теперь она приобрела вполне определенную заостренную форму.

Коварная, капризная и холодная Елена де Сюртер играла с беднягой Ронсаром, как кошка с мышонком. Хлебнул он с нею горюшка. Но какие сонеты! Что ни говори, а за все лучшее в искусстве мы обязаны страданиям.

Сонеты к Елене могли бы быть написаны в середине прошлого века. То Бодлер в них мелькнет, то запахом Рембо от них несет. Или это переводы таковы?

Еще раз посетил будущую свою квартиру. Неуютно в ней как-то и неопрятно.

Снова пристрастился к курению (а курить-то мне вредно). Я курю свои трубки по очереди (у меня их шестнадцать) и ощущаю себя почти султаном (мои жены красивы, послушны и молчаливы, каждая из них волнует меня).

Сонеты Ронсара раздражали Елену де Сюртер. Ей казалось, что они ее компрометируют. Ей хотелось, чтобы надоедливый Ронсар оставил ее в покое.

А Пушкин весьма на Ронсара похож! Но, как ни странно, не ценил он великого француза. Не ценил, не понимал и поругивал.

Вот эти же строки написаны Пьером для меня (именно для меня) и обо мне (несомненно обо мне!).

Комета Галлея, пророчества о конце света, сонеты Ронсара, тонкие Настины ноздри… и аромат ранней весны – все завязалось в крепкий узел.

Направляясь в Публичку, остановился у памятника Екатерине. И долго его разглядывал. Нос у императрицы был белый от голубиного помета.

Библиотекарша положила передо мною собрание сочинений Канта. Полистал. «Конца всего сущего» не было ни в одном из шести томов. Выразил недоумение. Библиотекарша мне посочувствовала и посоветовала обратиться к библиографу.

Тот оказался вежливым, предупредительным и знающим молодым человеком. Через пару минут в моих руках оказался еще один том, выпущенный из печати совсем недавно. Полистал и обрадовался – вот он, вот он, «Конец всего сущего». Уселся за стол и с жадностью принялся читать…