Удовольствие, личность и социальный мозг

Итак, мы анализировали романтическую связь и родительскую привязанность. А что нейробиология может сказать о дружеских и родственных взаимоотношениях, которые мы зачастую рассматриваем как социальные конструкты? Как вы помните, окситоцин способствует как романтической увлеченности, так и враждебности к посторонним. Это стало одним из удивительных открытий, выявляющих связь нервной системы и гормональной активности со взаимодействием с другими людьми. Я захотела побольше узнать о том, как мы научились создавать узкий круг друзей и одновременно выстраивать менее близкие отношения с остальным социумом. Большинство людей, даже интроверты, обладают поразительной способностью ориентироваться в мире с его сложными общественными связями, что в основном происходит бессознательно. Это свидетельствует о том, что любые социальные отношения в некоторой степени зависят от работы глубинных структур мозга, отвечающих за удовольствие, вознаграждение и мотивацию.

Я поговорила об этом с Робином Данбаром, профессором эволюционной психологии в Оксфордском университете, который посвятил свою карьеру изучению социального мозга. Он исследует, как и, что особенно важно, откуда у людей возникает биологическая потребность во взаимной привязанности и в разделении чужих чувств, а также как это помогло нам эволюционировать как виду. Мы говорили у Робина дома. Яркий весенний свет лился через большие окна его гостиной, а сам хозяин буквально светился энтузиазмом – настолько его увлекает эта тема.

Робин абсолютно убежден в пользе дружбы для ощущения собственного благополучия. Он настаивает: «Это самый важный фактор, определяющий наше счастье и здоровье». Привязанность к другим людям и взаимодействие с ними обычно влияют на нас положительно. Робин рассказал мне о своем любимом исследовании в этой области, в котором шла речь об аспектах, влияющих на восстановление организма после сердечного приступа. Оказалось, что этот процесс зависит не от привычки выкуривать по 20 сигарет в день и не от употребления продуктов, содержащих холестерин. Решающую роль играет то, как сильно человека поддерживают его родные и близкие. Нежные прикосновения, объятия, приятные слова, смех – все это способствует выработке эндорфинов, которые положительно влияют на нашу иммунную систему и ускоряют восстановление организма, а также повышают устойчивость к инфекциям и улучшают настроение.

Робин объясняет: «Дружба – это встроенный в мозг механизм самозащиты. В трудные времена дружеские отношения работают как щит, но их нужно построить намного раньше, чем они вам понадобятся, а на это уходит множество интеллектуальных ресурсов. Чтобы сходиться с людьми и поддерживать с ними близкую связь, нужно прикладывать когнитивные усилия. Но дружба стоит этих инвестиций, и время от времени человеку приходится ставить интересы друзей и социальной группы выше собственных».

Робин считает, что мы научились планировать будущее через создание и поддержание дружеских отношений в период развития орбитофронтальной коры (участка мозга, который находится непосредственно за глазами и участвует в подавлении импульсов и обработке эмоций). Он убежден, что относительно большой размер орбитофронтальной коры у людей является ключом к эволюции человека как вида. Огромную роль играют не столько феноменальные возможности нашего мозга по обработке данных как таковые, сколько наша способность успешно поддерживать взаимоотношения и ориентироваться в больших и сложных социальных системах. Сравнивая разные виды, Робин искал подтверждения тому, что он называет гипотезой социального мозга, и выяснил, что относительный размер этой области мозга у млекопитающих, особенно у приматов, связан с размером их социальных групп. Своего пика эта способность достигает у людей: Робин предполагает, что каждый из нас может поддерживать стабильные отношения примерно со 150 людьми. Но чтобы контролировать социально-динамические процессы, недостаточно знать примерный максимальный размер социальной группы, определяемый когнитивным пределом. Необходимо составить ее формальные правила. Робин описывает «число Данбара» (так оно теперь называется) как количество людей, с которыми человек может теоретически поддерживать контакт хотя бы раз в год.

Но это число одинаково не для всех. Как и в случае с любым другим поведением, здесь можно вывести шкалу общительности. Именно здесь исследование становится по-настоящему интересным: размер орбитофронтальной коры человека позволяет с высокой точностью спрогнозировать размер его социальной структуры. Выяснилось, что существуют два типа общественного темперамента и два связанных с ними профиля мозга. У одних людей, назовем их экстравертами, объем орбитофронтальной коры больше, а значит, что круг их социальных связей шире. По-видимому, они немного жертвуют качеством этих отношений, уделяя меньше времени каждому отдельно взятому контакту, и вместо этого тратят свои силы на расширение своих социальных контактов. Другие люди, назовем их интровертами, обладают меньшим окружением, но все дружеские отношения внутри него крепче и надежнее. Однако в какой бы точке ни находился человек на шкале общительности, мозг будет награждать его за трату энергии на развитие дружеских союзов.

Эти типы социализации поддерживают общественное устройство, которое приносит пользу всему нашему виду. Малые группы близких друзей, образованные интровертами, создают надежные ячейки социального единства, а экстраверты строят мосты между ними, обеспечивают обмен идеями, защищают общество от информационных пузырей и облегчают передачу информации между несвязанными группами. Ключевым фактором эволюционного успеха нашего вида стало наличие разных типов социального поведения: создание тесных связей и поддержка друг друга в трудные времена, умение обрабатывать новые данные и принимать различные точки зрения. Этот фактор сыграл решающую роль в создании эффективного общественного сознания, в чем мы еще убедимся в последующих главах, когда будем говорить о нейронной основе наших систем убеждений.

Исследования природы дружбы и формирования общественных групп показывают, что в социальном поведении человека участвуют шесть ключевых нейрохимических веществ: бета-эндорфин, серотонин, тестостерон, вазопрессин, окситоцин и наш старый знакомый дофамин. Их связывают сложные взаимодействия в социальном мозге (в том числе и в связи с сексуальной активностью), но в основном дофамин поддерживает мотивацию и вознаграждение, а эндорфины обеспечивают комфорт, удовольствие и расслабленность при общении.

Робин особенно интересовался ролью бета-эндорфина, с тех пор как обнаружил, что его активность в мозге возрастает, когда человек вместе с кем-то смеется, обнимается, поет, делится историями, танцует или выполняет упражнения, а все эти действия укрепляют чувство социальной вовлеченности и сплоченности. «Лучше всего петь, – говорит Робин. – Незнакомцам достаточно одного часа пения, чтобы с легкостью делиться друг с другом самыми сокровенными историями из своей жизни». Возможно, это также объясняет, почему во многих густонаселенных городах все популярнее становятся такие массовые спортивные мероприятия, как марафоны и троеборье. Поскольку мы переживаем кризис одиночества, с пагубными последствиями для здоровья и благополучия которого может сравниться только эпидемия ожирения, это исследование следует воспринимать со всей серьезностью. И если пофантазировать, то изложение историй или групповое пение могли бы применяться как лечебное средство или способ примирения сторон.

Интересно, что в орбитофронтальной коре общительных людей гораздо больше рецепторов бета-эндорфина, чем у тех, кто не столь социально активен. Робин предполагает, что человеку, который родился с большим количеством таких мозговых ячеек, готовых поглощать эндорфины, нужна усиленная социальная стимуляция для их заполнения – ему необходимо иметь много друзей. Человек же с небольшим числом этих рецепторов нуждается в меньшем общественном взаимодействии для достижения того же уровня удовлетворенности.

Итак, если количество людей в круге общения и индивидуальный стиль взаимоотношений в значительной степени предопределены врожденными особенностями мозга, можно ли сказать то же и о критериях выбора друзей? Они так же зависят от неподконтрольных нам факторов? Робин предполагает, что у каждого из нас есть аналог штрих-кода, в котором заложены определенные характеристики. Прежде всего он участвует в процессе вербального общения, позволяя другим людям «сканировать» нас. И чем больше мы делимся этими характеристиками с окружающими, тем выше наш шанс сорвать джекпот и подружиться. В эти факторы входят место и особенности воспитания, образование, хобби и интересы, мировоззрение и чувство юмора. Все они считываются в ходе беседы. Значительная часть этой информации передается через расстановку «акцентов» – то, как мы преподносим себя миру. Благодаря этому человек, с которым мы собираемся взаимодействовать, решает, стоит ли тратить время на укрепление наших отношений. Разумеется, это двусторонний процесс: мы все пытаемся выяснить, насколько чужое мировоззрение отличается от нашего и сколько ментальных сил придется потратить на преодоление этого барьера. Если мы приходим к выводу, что игра не стоит свеч, то мы не будем продолжать общение с этим человеком. По сути, это эффективный механизм, позволяющий сберечь огромное количество времени и когнитивных ресурсов, которые иначе пришлось бы тратить на поиск родственной души в каждом встречном. Весь этот процесс происходит на подсознательном уровне, а потому не стоит забывать, что при выстраивании отношений с окружающими мы не можем быть свободны от предвзятости.

По-видимому, мы склонны основывать дружбу на общих интересах, но все же не до такой степени, чтобы окружать себя своими точными копиями. Как мы увидим позже, нас всегда увлекает новизна. Выбор друзей, похожих на нас, резко контрастирует с поиском половых партнеров. Различия в генетике родителей обеспечивают сильный иммунитет потомства, что, как подтвердили недавние исследования, является основой хорошего здоровья. Например, согласно гипотезе воспаленного мозга, депрессия может быть частично обусловлена воспалительным процессом в головном мозге, вызванным нарушениями в иммунной системе. Так гены определяют шансы человека на выживание.

Связь не сексуальной, а социальной жизни с защитными системами организма иллюстрирует практически универсальное чувство грусти при сильной простуде, гриппе или боли в животе. Когда иммунитет борется с инфекцией, у нас редко есть силы на общение, а несколько дней постельного режима помогают предотвратить ее распространение. Различные системы нашего мозга и тела прикладывают невероятные (бессознательные) усилия на благо отдельных людей и всей популяции. Этот пример еще раз показывает, как тесно связаны генетика, поведение, половая и социальная жизнь.

По всей видимости, общительность является результатом взаимодействия сложных механизмов. Это своеобразная страховка, и она обусловлена способностью планировать будущее и, к счастью, не требует полноценных сознательных усилий (хотя все зависит от прилагаемых сил и времени). Построение успешных отношений, основанных на доверии, взаимности и обязательствах, которые также дают дорогу новым идеям и взглядам, – тяжелый труд, но он с лихвой окупается пользой для каждого человека в отдельности, его окружения и всех людей в целом. Все говорит о том, что мы запрограммированы дорожить близкими взаимоотношениями и бояться социального отчуждения. Профессор Наоми Эйзенбергер из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе и ее коллега доктор Мэри Фрэнсис О’Коннор обнаружили, что влияние социального отторжения на мозг напоминает сильный удар по телу: «Неразрывная связь физической боли и общения гарантирует, что мы будем поддерживать отношения с другими людьми». Заманчиво объяснить этим механизмом поговорку о смерти от разбитого сердца. Горе от разрыва с любовником, партнером или другом может спровоцировать выброс гормонов стресса и генерацию болевых сигналов такой силы и продолжительности, которые человек не всегда может выдержать. Хроническая социальная изоляция и одиночество значительно увеличивают вероятность болезней и смерти. Поэтому разбитое сердце – не просто метафора.

Но общительность присуща и асоциальным людям, которые не испытывают потребности в контакте с окружающими. Причем речь идет не о тех, кто враждебно настроен к социуму или имеет диагностированное психическое расстройство (например, аутизм), которое может проявляться в отсутствии интереса к общению или в трудностях с социализацией. Я говорю о людях, не получающих удовольствие от коммуникации, чьим добровольным выбором является одинокое времяпрепровождение. Как такое аномальное поведение согласуется с популярным мнением ученых о том, что люди от природы заинтересованы в социальных контактах как в источнике удовольствия, связанном с привязанностью и принадлежностью к группе?

Чтобы исследовать этот вопрос, я бы хотела – только не удивляйтесь – изучить поведение членов пчелиной колонии. Я поговорила с доктором Джином Робинсоном, директором факультета геномной биологии Иллинойсского университета. Его лаборатория изучает, как связаны активность генов и социальное поведение у медоносных пчел, Apis mellifera. Социальная геномика – это новая область исследований. Она рассматривает, почему и каким образом такие социальные факторы, как стресс, конфликт, изоляция и привязанность, влияют на активность генома в мозге, а также как это может управлять эмоциями и определять социальное поведение. По сути, цель состоит в том, чтобы понять, как среда активирует гены. Но можно ли сравнивать людей с пчелами?

Джин, который моментально и по-научному точно отвечал на все мои вопросы о возможности применения этих знаний к людям, подтвердил, что простых аналогий здесь нет: «Все же в мозге пчел есть область, называемая грибовидными телами (явный претендент на самый странный биологический термин). Она отвечает за реакцию на социальные раздражители и восприимчива к октопамину». Оказалось, что октопамин – это аналог дофамина у беспозвоночных, точно так же участвующий в возникновении удовольствия.