Пока публика увлеченно следила за судьбой княжны в кино, семья ее была совсем не в восторге от этой новой страсти. «Мама этот выбор не одобряла, – говорит князь Михаил Романов, сын княжны Ирэн Палей. – В 1933 году карьера актрисы не считалась респектабельной. По крайней мере, для внучки царя[207]. Но сестры были так непохожи, хотя и очень любили друг друга! Мама всегда боролась за трагические судьбы русских в изгнании, а тетя Али была совершенно очаровательна, но полностью равнодушна ко всему этому. Каждая из них стремилась забыть прошлое по-своему. И конечно, стоит признать, что мама была невысокого мнения обо всех этих исключительных людях – ее друзьях, которые беспрестанно порхали между Парижем, Сан Моритцем и Венецией: их безответственность казалась ей неприличной». А именно так проводила время Натали после окончания съемок «Ястреба».
В Венеции она встречалась с Люсанжами, Шарлем де Бестеги, Сержем Лифарем – он был все еще влюблен в нее, но спокойно принимал их разрыв – и с семьей Висконти, которые постоянно приезжали в Лидо. Княжна очень сблизилась с Лукино и с его невестками Мадиной и Ники. Она очень дорожила дружбой с этой необыкновенной семьей, в которой все – и мужчины и женщины – отличались удивительной красотой. Все это питало позже творчество ее друга и поклонника Лукино Висконти, которого навсегда запомнили за фильмы «Рокко и его братья», «Сандра», «Проклятые» или «Людвиг».
Венецианки Мадина и Ники Аривабене, происходившие из древнего мантуанского рода, не могли не привлечь внимания Натали. Эти две эксцентричные красавицы выросли в палаццо Пападополи, где принимали гостей в своих спальнях, как в XVII веке. В белых с золотом покоях Ники потолок был инкрустирован звездами, а ванная комната убрана редкими раковинами. Мадина устроила у себя вокруг кровати небольшой бассейн, похожий на ручей с берегами из ляпис-лазури. Иногда она принимала друзей лежа в воде, словно Офелия, в длинной белой сорочке и с камелиями в волосах.
Мадина и Ники были женами Луиджи и Эдуардо Висконти, братьев Лукино. Натали говорит о драматизме и инцестном характере их отношений не зря, потому что они постоянно чувствовали себя соперниками. Даже Лукино, о склонности к однополой любви которого все хорошо знали, тем не менее был влюблен в Ники. Появление Натали в этой удивительной семье – все они были невероятно соблазнительны, к тому же бисексуальны и абсолютно лишены конформизма – нарушило и до того зыбкий покой, потому что трое из них сразу же потеряли голову: Лукино, еще один его брат, Гвидо, и их невестка Мадина.
Она без памяти влюбилась в княжну, которая была в ее глазах воплощением ушедшей эпохи романтизма. «Один человек, с которым я познакомилась у Этьена де Бомона, заколол другого, потому что тот ухаживал за Натали»[208], – рассказала она годы спустя. Настоящая героиня Достоевского – из-за нее разбивались сердца (Лифарь, Моран, Кокто…), завязывались кровавые схватки, совершались попытки самоубийства (Ольга Спесивцева)… Впервые в жизни Висконти имели дело с существом таким же желанным, как они сами, и противник был, несомненно, достойный. Все трое хотели завоевать неприступную Натали.
В своей неподражаемой манере Мари-Лор де Ноай, которая сопровождала княжну, описывала по просьбе Жана Кокто атмосферу, царящую у Висконти в Черноббио, на берегу озера Комо. Так она говорила о Мадине: «Мадонна Боттичелли глазами, Д’Аннунцио – Бебе (Берар) умер бы от восторга. Она страстно увлечена Стендалем». О Гвидо: «Люцифер, который носится по озеру на моторной лодке, чтобы поразить Натали». Еще одного юношу из их компании она называла «Дорианом Греем в девятнадцать лет». Она пишет, что там «царит экзальтация, которую источают люди, камни и растения…»[209]
Натали в письме (без даты) Кокто тоже твердит о царящем в их маленькой компании нервическом перевозбуждении.
«Жан, дорогой, У меня не было ни секунды, чтобы написать – я тону в драмах. Мари-Лор, Джорджио – все здесь находятся на грани нервного срыва, все, кроме Шарля, который целыми днями ездит осматривать виллы. Джорджио[210], ангельское существо, вдруг превратился в настоящего демона. Он мучает бедную МЛ. Это ужасно огорчает меня, и я пытаюсь облегчить ситуацию, но с каждым днем все становится сложнее. Мари-Лор пожирают горе и ревность. Все это так печально и неожиданно. (…)
Мадина, которая так восхитительна, что хочется встать перед ней на колени, переехала ко мне. Комната крошечная, и беспорядок здесь чудовищный. Улица Виньон не идет с этим ни в какое сравнение, но матине (утреннее женское платье, пеньюар. –
Я люблю тебя.
Их маленькая компания обедала при свечах на берегу, у самой воды, танцевала под граммофон и вела беседы ночи напролет, разлегшись на желтых канапе, обтянутых оленьей кожей. Мадина была влюблена в Натали больше, чем оба ее шурина, но прекрасный белокурый ангел вел себя с ней так же, как и с Жаном Кокто, – позволял любить себя, никому не принадлежа, замечает Фредерик Миттеран. «Лукино Висконти сделал странную серию фотографий с двумя молодыми женщинами, которые были немного лесбийской вариацией на тему “Голоса человеческого” Жана Кокто: Мадина звонит кому-то по телефону, лежа в постели, а Натали скучает рядом. Снимки следуют один за другим, как в будуарном фоторомане, – сам Лукино появляется в последнем кадре, отражаясь в зеркале с камерой в руках. В сущности, это был его первый фильм. Тогда он еще не был знаменитым режиссером – просто молодой итальянский князь, страстно любивший верховую езду, литературу и тайные декадентские игры. (…) Но можно легко вообразить себе, что если бы Висконти начал снимать фильмы на десять лет раньше, то в них бы, без сомнения, играла Натали – ее внешность и образ жизни были совершенно в его стиле еще до того, как появился сам термин “стиль Висконти”»[212].
3
С 1933 по 1936 год Натали посвящала большую часть своей жизни кино. Ободренная успехом «Ястреба», она очень быстро согласилась на новую роль. К несчастью, княжна сделала выбор, почти не раздумывая. Интенсивная и зачастую очень трудная жизнь актрисы во многом была ей неинтересна. Действительно, зачем обременять себя агентом, с которым только тратишь драгоценную энергию, потому что приходится терпеть нескончаемые объяснения и увертки? И какой интерес для чтения представляют эти кипы сценариев, которые наверняка будут отвергнуты? Натали оставалась верной своей судьбе и удаче. Волшебный момент оказаться перед камерой наступит сам собой. Она отказывалась понимать, что Марсели Л’Эрбье или Эвы Франсис не всегда будут подле нее, отслеживая малейший неверный шаг. В ее противоречивом характере странным образом сочетались сильная воля, беспечность и небрежность дилетанта.
В 1934 году она снова встретила Пьера Ришар-Виллма, с которым прекрасно сработалась в «Принце Жане», трагикомедии режиссера Жана де Маргена. Фильм никого особенно не заинтересовал, но и не прошел даром для двух главных актеров. В нем рассказывалось о злоключениях одного принца, который, поссорившись с отцом, поступил в Иностранный легион. Вернувшись домой годы спустя, он обнаружил, что его брат захватил трон, принадлежавший по праву ему самому. Хотя Пьер Ришар-Виллм и Натали в ведущей женской роли были главным романтическим козырем фильма и очень красивой парой, этот второй опыт в кино все быстро забыли.
Так же как и ее появление в фильме того же года «Смерть Дон Жуана» Александра Корда, где она играла с Дугласом Фэрбенксом. Съемки проходили в Лондоне. Дениз Тюаль вспоминала, что знакомство Натали и Корда было довольно комичным. В то время этот восхитительный пылкий венгр попросил представить его французским актерам в надежде на возможное сотрудничество. Это сильно забавляло Натали – она прекрасно говорила по-английски, ее успех в «Ястребе» был несомненным, – и вот она вместе с Дениз уехала в Англию. Корда устроил в ее честь восхитительный вечер. Оливер Мессель украсил фасад его частного отеля, полностью обтянув его кружевом, а в саду горели сотни свечей. Лондонский бомонд разрывал Натали на части. Наконец, настало время кинопроб, и это оказалось настоящей катастрофой… Русский гример чуть не упал в обморок, узнав, что она одна из Романовых! Она очень старалась успокоить его, но гример дрожал как лист! В результате подготовка к съемке растягивалась на часы. Приехал Чарльз Лоутон, чтобы лично подавать ей реплики во время проб, но Натали была так напряжена, что результат получился совершенно неинтересный, чтобы не сказать больше. В конце концов Корда предложил ей лишь маленькую роль в «Смерти Дон Жуана».
С того времени Натали проводила все больше времени в Англии. Ей нравилось находиться в окружении таких эстетов, как Сесил Битон и Оливер Мессель. Первый фотографировал ее в студии, на пленэре и на фоне сюрреалистических декораций, например пружин от матраса, а второй обессмертил ее в портрете: одетая в черное, с охапкой белых лилий в руках, она была похожа на Ребекку, когда та впервые предстала перед молодой леди Винтер. Натали обожала приезжать в Эшкомб, дом Битона в Вилтшире, где Сесил устраивал обеды на открытом воздухе, достойные кисти Ватто. Она очень дорожила дружбой денди Напьера Аллингтона, который часто приглашал ее к себе в Кричел, палладианскую виллу в Дорсете, где годы спустя Стэнли Кубрик снял самые прекрасные сцены фильма «Барри Линдон».
Княжна не переставала быть тайной советчицей и музой Дома моды на авеню Матиньон. Параллельно с работой для «Вог» она часто позировала тогда для фотографа Дорвина. На одном из его портретов, ставших потом очень знаменитым, она демонстрировала наряд под названием «Принц Жан», созданный к выходу фильма, и это было отнюдь не случайно. Люсьен Лелонг, настоящий деловой человек, не упускал ни одной возможности прославить свой дом: он понимал, что его жена, став звездой кино, имела большое влияние на читательниц модных журналов – и потенциальных клиенток – и была теперь идеальным воплощением образа Высокой моды, интеллектуальной и эстетической. Она была живой иллюстрацией элитарности, изысканности и искусной работы его ателье. Новый интерьер, созданный Франком и братьями Джакометти, служил той же идее.
В 1934 году Натали ездила на музыкальный фестиваль в Зальцбург с Мари-Лор де Ноай, которая вдали от Жана Кокто могла сполна насладиться обществом княжны. После Венеции она нашла в Австрии еще один город, который идеально соответствовал ее представлению о жизни, – казалось, порядок материального мира, даже его биологические законы, здесь навсегда были упразднены. Защищенный от всего башнями Капуцинерберг, Моншберг и Фестунгсберг, старый город с епископским дворцом, церквями в стиле итальянского барокко и красивые площади, окруженные фонтанами, притягивали меломанов со всего света, которые приезжали сюда почтить память Моцарта. На узких улочках, где в любой час были слышны звуки органа, Натали чувствовала себя в полной гармонии с этими благостными красивыми местами. Между концертами, на которых дирижировал маэстро Бруно Вальтер, и музыкальным вечером ее друга Франсиса Пуленка, которого прекрасно принимали в тот сезон, княжна прогуливалась по окрестным горным тропинкам, надеясь увидеть серну, резвящуюся на воле, или купалась в ледяных озерах. Прежде чем появиться в опере, она всегда отдыхала на террасе «Кафе Базар», где обсуждали таланты оперных див – Лотте Леман или Дузолины Джаннини.
Натали многие друзья звали погостить у них в тирольских деревушках, и она любила эту жизнь, похожую на волшебную сказку. Ее поклонники, одетые в живописные местные костюмы, напоминали персонажей из книг о Хайди, подправленных на голливудский манер[213]. Она и сама так одевалась: на фотографиях, сделанных в то время, мы видим ее в нарядах от Ланца, самого модного портного в городе.
Она носила шерстяные юбки, обшитые шнуром, и австрийские пиджаки с серебряными пуговицами с корсажами Лелонга и украшениями, созданными для нее ее другом Фулько ди Вердура, и традиционной шляпкой с перьями. Это была настоящая идиллия в компании Мари-Лор, Люсанжей или Франсуа Мориака. Среди частых гостей Зальцбурга был и эксцентричный Шарль де Бестеги, который с королевским размахом принимал у себя во время фестиваля сотни гостей.