Съемки проходили трудно, потому что Харри Бор, словно впустив вымысел в реальность, безнадежно влюбился в свою партнершу. Он совершенно обезумел, вспоминала его коллега и подруга Рене Сент-Сир. «Бедняга больше ни о чем не мог говорить! Он умирал от ярости, потому что его любовь не была взаимной. Однажды Харри сказал мне, что не понимает, почему прекрасная Палей предпочитает ему “всех этих педерастов и лесбиянок”, и это его собственные слова. Но мне приходится признать, что он не обладал ничем, что бы могло соблазнить ее, бедный старина Харри! Только вообразите себе союз Красавицы и Чудовища!»
Премьера «Новых людей» 22 декабря 1936 года стала настоящим событием конца года.
«…Единственную женскую роль в фильме играет Натали Палей – она так изысканна и трогательна…»[224]
«Натали Палей раскрыла образ мадам Буррон очень точно и даже слишком достоверно…»[225]
«Натали Палей изящна и непоколебима…»[226]
Такой триумф, тем не менее, не изменил ее решения. Она не только покинула кинематограф, но и навсегда уехала из Франции в Соединенные Штаты.
Ее образ в кино оказался очень самобытным, а карьера короткой, но впечатляющей: за три года она снялась в шести фильмах, ее партнерами были самые знаменитые актеры десятилетия, она работала с двумя первоклассными режиссерами, никогда ничем не жертвуя ради коммерческих интересов. Она осталась в воспоминаниях воплощением аристократической утонченности (некоторые даже упрекали ее за то, что она была узницей этого образа), но могла передать чувства и страсти, которые раздирали и ее саму, и современников в том круге людей, в котором сама она занимала уникальное место. Отчаянно изысканные и сложные тридцатые годы стали временем, символизирующим искусство жить, хотя идеалы того времени оставались далекими от настоящей жизни. Но разве это важно? Разве мы судим о поколении только по самым прозаическим деталям повседневности, забывая о мечтах и стремлениях? «Звезда кино? Гораздо больше – героиня романа, в ком отражается все то, чем восхищается поколение, отмеченное войной, – хрупкость и непостоянство»[227], – размышлял один из журналистов.
6
1937 год стал для Натали началом нового времени. Она не только жила теперь в другой стране, на другом континенте, говорила на другом языке, но даже изменила фамилию. Она покинула Францию и прошлые ошибки – лишенное чувств замужество, душераздирающие «связи», конец актерской карьеры – без сожалений. Разве не говорил Кокто, что Париж обмазывает своих жертв медом, прежде чем бросить в муравейник? Люсьен Лелонг так и не простил Натали бегства, ставящего под удар его империю, но был, тем не менее, столь галантен, что официально выразил ей признательность за восхитительное сотрудничество – десять лет совместного творчества. Незадолго до объявления о разводе он выпустил новую марку духов под названием «N». Правда, было не совсем понятно, что обозначала эта буква – имя «Natalie» или «ненависть»[228]… Кутюрье забыл об унижении благодаря новой работе: в июне он согласился занять пост президента Профсоюзной палаты модных домов и окончательно утвердил величие моды «гламур». Но, как и следовало ожидать, салоны на авеню Матиньон пережили всего несколько лет после отъезда княжны. Прощальным жестом Натали стали последние съемки во французском «Вог» у Андре Дурста – ей исполнился тогда уже тридцать один год. Это была коллекция моделей, отражавших суть стиля «Палей». Строгий костюм кирпично-красного цвета, узкое прямое фиолетовое платье, оттененное медным поясом и каракулевым болеро, жакет с черными пайетками, единственным украшением которого был прозрачный носовой платок из белого шелка. Последние искры уходящей эпохи…
После переезда в Нью-Йорк княжна тут же была захвачена водоворотом светских развлечений. Как никогда Натали спешила везде успеть и побывать, чтобы не оставаться наедине с собой и своими воспоминаниями. Она была почетной гостьей на всех приемах, высокое общество восхищалось ее очарованием – умом, красотой, элегантностью, страстью к искусству. К тому же ее окружал романтический ореол, связанный с династией Романовых, а после разрывов с Сержем Лифарем, Жаном Кокто или Полем Мораном ее считали обреченной на любовь, для которой невозможен счастливый исход. Манхэттен разрывал ее на части. Самым необычным вечером был костюмированный бал
Когда в конце мая было объявлено о разводе, Натали открыла свое намерение выйти в сентябре замуж за театрального режиссера Джона (или Джека, как его часто называли) Чапмена Уилсона, с которым она очень сблизилась в 1935 году. Наконец ее загадочное поведение после возвращения из Голливуда стало всем понятно. Теперь многие совпадения уже не казались случайными; начиная с 1926 года она все время встречалась с этим очаровательным американцем – всегда в компании английского драматурга Ноэла Кауарда – в Париже, Сан Моритце, Венеции или на юге Франции; они часто ездили вместе в Кап д’Ай к кутюрье Эварду Молине или к художнице Сирии Моэм, жене писателя Сомерсета Моэма. Но больше никто ничего не знал.
Джон (Джек) Уилсон родился в 1899 году в Трентоне, штат Нью-Джерси; он был на шесть лет старше Натали. Хотя он происходил из семьи провинциальных буржуа, но образование получил в Йеле, самом престижном университете страны, где его сокурсником был писатель Торнтон Уайлдер. Он был не только блестящим целеустремленным студентом, но и хорошим спортсменом. Окончив в 1921 году университет, он, к сожалению, пошел по стопам отца и стал работать на Уолл-стрит, хотя мечтал посвятить себя единственной своей страсти – театру. После многих лет смертельной скуки он постиг все секреты биржевой торговли и очень скоро смог оценить пользу этих уроков. Однажды он покинул мир биржевых маклеров, чтобы отправиться в турне с актерской труппой, но в скором времени вернулся в сферу финансов, потому что тогда проникнуть в закрытый мир Бродвея не получилось.
Но он был упрям и решил добиться своего во что бы то ни стало. Джон снова бросает привычную жизнь и устраивается работать на студию «Парамаунт» на Лонг-Айленде, а потом уезжает в Европу в надежде стать там знаменитым сценаристом. Все напрасно. Если бы в 1925 году он не встретил Ноэла Кауарда на спектакле «Водоворот» (тот играл в своей собственной пьесе главную роль), то, несомненно, закончил бы свою карьеру в какой-нибудь конторе на Уолл-стрит, никому не известный и полный горьких разочарований. Он был наделен острым ироничным умом и безупречно элегантен, словно молодой и красивый Эдвард Дж. Робинсон… Вскоре он стал любовником и администратором Кауарда.
Пьесы Кауарда известны своей легкой ироничной тональностью[230], во Франции его часто сравнивали с Сашей Гитри. Он всегда необыкновенно искусно использовал образ писателя-денди с безупречной репутацией. И мало кто был по-настоящему близок с этим, по сути, очень ранимым и тревожным человеком. Ноэл, который, несмотря на показную небрежность, был крайне неуверен в себе и мнителен, сразу же полностью пленился спокойным и бесстрашным Уилсоном – он вселял такую уверенность! В знак привязанности Кауард посвятил ему в 1926 году немного дерзкую пьесу «Это был мужчина». Они не только жили вместе; Джек, которого некоторые завистники считали бесстыдным манипулятором и корыстолюбцем, стал заниматься всеми делами своего нового партнера – писателя, композитора, известного режиссера и актера. Нужно отдать должное Джеку Уилсону: сразу стало ясно, что он хороший финансист и верный друг. Уилсон самым разумным образом распоряжался средствами Кауарда в Соединенных Штатах. Благодаря надежному размещению капитала Ноэл избежал разорения во время кризиса в 1929 году, когда рухнула Уолл-стрит.
Они стали неразлучны. Вместе отправились в кругосветное путешествие, по дороге останавливаясь у друзей: композитора Коула Портера или актера Ивора Новело. Солнце, алкоголь, сексуальная свобода, наркотики… Люди их поколения, пережившего войну, были жадными до удовольствий, беззаботными и легкомысленными, крайне себялюбивыми и очень противоречивыми. Когда они вдвоем официально открыли дело в Нью-Йорке (контора находилась по адресу 1674, Бродвей), Джек Уилсон понял, что действительно занимает в личной и профессиональной жизни Кауарда первое место. Но их отношения были очень сложными. Американец с начала тридцатых годов стал действовать своенравно, повинуясь лишь собственным соображениям, и по-диктаторски надменно растрачивал направо и налево суммы, которые ему доверяли. Но при желании он мог быть неотразимым и очень убедительным: все знали, что такие пьесы Кауарда, как «Частные жизни», «Королева в гостиной» или «Кавалькада», не могли бы так быстро попасть на экран без вмешательства его представителя в Америке[231]. Ноэлу было гораздо труднее выносить постоянные измены своего возлюбленного[232].
7
Многие, включая и Кауарда, который был приглашен на свадьбу – церемония состоялась 8 сентября 1937 года в Саутпорте, штат Коннектикут, – были ошеломлены союзом столь непохожих людей. Впрочем, выбор Уилсона не был таким уж удивительным. Красота, чувство юмора, оригинальность, скептическое отношение к обывательской морали, космополитичность, известность… все это делало Натали в его глазах идеальной спутницей. И разве она не питала страсти к театру, который стал для него смыслом жизни? Что касается княжны, то ее выбор хорошо объясняет Дениз Тюаль. «Натали была человеком культуры. Она не ждала от брака того, что буржуазное общество традиционно считает привлекательным в семейном союзе… Он знал, как рассмешить ее, вот и все! Это было совершенно не свойственно Лелонгу, который никогда не блистал воображением, и так непохоже на “возвышенных” Лифаря и Кокто. Джек – воплощенная обольстительность, и он мог быть неотразимым острословом, когда этого хотел. Не стоит забывать о глубокой перемене, которая произошла в ней, и такое состояние души было Натали необходимо. Она искала легкости».
Без сомнения, прагматичный Уилсон не понимал ее душевного состояния и не видел в ней существо скрытное и надломленное. «Моя веселость – всего лишь маска», – признается один из героев Мюссе… Остроумные шутки и смех были завесой, которая скрывала ее истинное душевное состояние. Понимал ли это Уилсон? Как бы то ни было, он предложил Натали, как и Люсьен Лелонг, полнейшее материальное благополучие, и, по крайней мере, первое время она казалась спокойной и умиротворенной своей новой жизнью.
Но это не мешало их окружению считать княжну невинной жертвой расчетливого карьериста, твердо решившего забыть о прошлом. Благодаря ей перед Уилсоном открывались все двери, потому что Натали была, без сомнения, сильным козырем, перед которым пасовали и в профессиональных кругах, и в высшем обществе. Сам Ноэл Кауард – его страсть к Джеку давно угасла, и только работа по-прежнему связывала их – опасался за нее. Несколько месяцев спустя он даже написал повесть «Изучение природы». Два главных героя, Дженнифер и Эллсворт Понсоби, были литературными двойниками четы Уилсон. Муж, чьи гомосексуальные наклонности не оставляют никакого сомнения, обманывает героиню, которая все же помогает ему справиться с гнусным шантажом, угрожающим разоблачением его частной жизни[233].
Нужно было очень плохо знать Натали, чтобы считать ее жертвой такого обмана. На самом деле более десяти лет только она сама была вершителем своей судьбы, и никто не мог влиять на ее решения или управлять ею. Ни о какой жертвенности не могло быть и речи! До этого было далеко – и брак с гомосексуалистом, который был для нее идеальным спутником во всех отношениях, никому из близких друзей не казался удивительным. Совсем наоборот. Понемногу все поняли, что за внешней хрупкостью скрывался очень сложный характер и что эта женщина прекрасно понимала, какой выбор она делает. Ее поступки могли казаться двусмысленными только тем, кто мало знал ее. В 1939 году Натали даже вдохновила Кауарда на создание нового персонажа, Джоанны – полной противоположности героической обманутой жены в повести «Изучение природы». В «Настоящем смехе», одной из самых блестящих его пьес, мы встречаемся с эксцентрическим окружением стареющего знаменитого драматурга Гэри Эссендина, похожего на самого Кауарда: усердная секретарша, невидимка-жена, деловые партнеры, в которых безошибочно угадываются Джек Уилсон и Бинки Бомон[234], представитель Ноэла в Лондоне… И конечно, его последняя возлюбленная, соблазнительная и ветреная, как полагается. Эта прекрасная компания восхитительных невротиков как может борется с атаками внешнего мира. Молодой драматург, который открыто говорит о своем презрении к театру Эссендина, слишком утонченному и обращенному к чувствам, а не к интеллекту, становится первым, кто вносит раздор. Но с появлением Джоанны равновесие угрожающе нарушается.