Это было… странно и непривычно.

Но не успел я разобраться с супами, как подал голос мой телефон и на экране обозначился незнакомый номер.

— Алло? — спросил я настороженно.

Наверняка «служба безопасности Сбербанка» с малороссийским акцентом или еще какие спамеры или мошенники.

— Левушка? Здравствуйте.

Услышав звучный и красивый голос, я вздрогнул, словно рядовой английский докер, которому прямо в любимый паб позвонила Елизавета Вторая.

— Э, да… здравствуйте, Алина Леонидовна, — произнес я деревянным голосом.

Шапоклякович, несмотря на звучную фамилию, сделала себе имя в литературе сама. Понятно, что фамилия на нее тоже поработала, но сама собой, как бы автоматом, а за протекцией к отцу, живому классику, она ни разу не обращалась… ну или провернула всё так, что о таком обращении никто не узнал.

Насколько я был в курсе, начала она с блога о современной литературе, где каждый день в течение года размещала обзор на новую книгу — все бесплатно, на голом энтузиазме. Такое трудолюбие окупилось многократно, ее позвали обозревателем на «Горгону», пригласили в жюри одной премии, второй, и в какой-то момент стало ясно, что русской критике без Алины Шапоклякович никуда, что она некоронованная царица этого серпентария.

Поскольку мы с ней вращались в одних кругах, то сталкивались и общались, причем обычно в провинции, на книжных фестивалях; она написала благожелательную рецензию на «Крылья» безо всякой моей просьбы, хотя нашла в книге совсем не то, что я в нее вкладывал. Но вот телефона звездной критикессы у меня не было, и я не подозревал, что она знает мой номер и может позвонить.

Хотя они ведь подруги с Пальтишкиной…

— Надеюсь, вы в добром здравии, Левушка.

— Да. Вполне, Алина Леонидовна. Спасибо.

Очень хотелось спросить: «Чем обязан?», но я понимал, что такой вопрос будет неуместен. Язык мой ведет себя как помело чаще, чем хотелось бы, но предупреждение Вики насчет «вежливость, аккуратность, никаких дурацких вопросов» до сих пор жгло мне мозг и тормозило обычную болтливость.

— Я волнуюсь за вас, Левушка, — сказала Алина Леонидовна тоном заботливой мамы. — Вы — молодой талант, но ваш духовный писательский организм еще не сформировался, поэтому его нужно беречь от тлетворных влияний. Кажется мне, что вы совершили ужасную ошибку, пали жертвой искушения… но еще не поздно отступить, отказаться. Мы поможем.

О чем она, черт подери?

И тут меня пронзила убийственная, как выстрел снайпера, мысль: она знает, Шапоклякович в курсе, с каким предложением явились ко мне псы кровавого режима и что я ответил согласием.

Но откуда? Нет, невозможно! Не Землянский же ей рассказал?

— Деньги и слава — все это преходяще, — продолжала она. — Главное — литература. Главное — оставить в чистоте свой творческий источник, не загрязнить его подлым торгашеством.

Все это звучало круто и возвышенно, но я видел совершенно продажные рецензии, подписанные ее фамилией. Рецензии появлялись на беспомощные, убогие романчики, которые отрабатывали нужную хозяевам «Горгоны» повестку, вспомнить хотя бы опус про уральских рокеров-трансгендеров, отважно борющихся за права экологично ответственных мордовских геев-веганов.