– А где «у меня»?

Ты не мой.

– У меня тебя нет. – Срывается быстро, машинально.

Но это правда, Чоннэ. Не вздыхай так.

– Да нет, Итан, я у тебя как раз-таки есть. Это тебя, – кто-то роняет четвертак, – у меня нет.

Звенит, бежит по грязным плитам, куда-нибудь хочет спрятаться. А ты смотришь так, что появляется ощущение, будто нет в мире такого места, где можно было бы спрятаться мне. От тебя.

– Ты тогда в первый раз сказал, что у тебя есть человек, которому ты даешься. Ты говорил не всерьез?

– С чего ты взял?

– Ты бы не позволил себя касаться, если бы у тебя уже была пара. – Круши, рушь, склоняй. – Так ведь?

Дверь открылась, закрылась. Кто-то вошел или вышел? Пространства много, звуков – тоже, и не очень яркий свет. Там женщина читала в другом конце, как она это делает?

– А что, если я только притворяюсь недотрогой? – Скажи мне, давай. – Может, я тебе вру на каждом шагу.

Когда я запомню, что тебя не обыграть словами? Ты не отвечаешь, конечно. Ты смотришь внимательно. Кутаешь, не прикасаясь, парализующим газом. Медленно убираешь куртку к моему рюкзаку на соседний стул и поднимаешься с места. Держишь взглядом, как цепями. Крепко – нет смысла дергаться.

А я, дурак, и не дергаюсь, не моргаю, зачарован, не додумываюсь колени прижать друг к другу, создать барьер, сгенерировать расстояние. А ты не дурак. Ты в два шага возле меня, между ногами и вплотную.

– Привет. – И сегодня без улыбки.

Сегодня жвачка была мятной. Сегодня. Я дурак не только сегодня.

Выпрямляюсь машинально, пытаюсь корпусом откинуться назад, подальше. А ты – наглый – ловишь меня за плечи, ладони чуть выше локтя, держишь, тормозишь.

– Если бы ты врал, – говоришь, а я мечусь глазами между твоими, – так бы не дрожал. Не задерживал дыхание, не выглядел бы так трогательно. – Ладони плавно поднимаются выше к моим плечам. – Человек, привыкший к подобным прикосновениям, – по мягкой ткани так тихо, как лифты в современных торговых центрах, – не реагировал бы на них так.

Я стараюсь думать о лифтах. Только не о сахарной россыпи под свитером или о бедрах, которые я стараюсь не сжимать, прикасаясь к твоим. Лишь бы не о том, как смотришь. Я в твоих зрачках, как в кривых зеркалах: песочно-лиловое пятно и неестественная форма. Все, что угодно, кроме этой вот секунды. После которой ты опускаешь взгляд на мои губы.

Я откликаюсь странным ощущением в животе. Колючим и чужеродным. Полный организм хвойных иголок. Ели растут в легких. Твои ладони – ласковый месяц лета – греют, текут вверх реками, скользят к шее, берут ее в легкий захват. Можно решить, угроза: теплые пальцы на голой коже шеи. Скорее всего, ощущают мурашки и сонную артерию. Все понимают, наверное.

А я стараюсь думать о лифтах. О прозрачных коробках, позволяющих разглядеть всю площадь. К Рождеству украшают, сияет, поднимаешься – и все мерцает как будто для одного тебя. Мне кажется, это не помогает. Кажется, я все. Провалился.