ты касаешься большим пальцем моей нижней губы.

Вторая контрольная точка бьет по щекам, а я совсем не реагирую. Зачарованный, испуганный, страдающий. Ты прикасаешься так, как касаются хрупких крыльев или не до конца высохшей картины. Моя не высохла точно. Мажешься легкой пленкой моей слюны. Мне неприятно. Мерзко. Страшно.

Но я борюсь. Впиваюсь в твои глаза своими, записываю на камеру россыпь твоих ресниц, морщин в уголках глаз, срисовываю крупный нос, скулы, форму, цвет, температуру. Говорю себе, это ты, ты, ты! Чон Чоннэ, которого все зовут Джей. Это твое лицо в моих зеркалах, во снах, на пальцах, в базе данных сердечных сокращений. Твои пальцы. Твои губы.

Мне же не будет плохо, если это будешь ты? Страшно и мерзко не будет, правда? Скажи, что не будет! Скажи что-нибудь, я тебя умоляю! Успокой, я же сейчас опя…

– Последний раз еще до Рождества, – говоришь, а я слушаю. Не понимаю. – Пьяный на вечеринке. И я только целовался. С того дня чистил зубы и полоскал рот каждый день и вечер в общей сложности сто пятьдесят шесть раз. Он не такой чистый, как твой, но я старался отмыться настолько, насколько это было возможным.

Я смотрю в твои глаза. Они фантастические. Думаю о сердце. Оно доброе и отзывчивое. Анализирую личность. Она невероятная и единственная в своем роде. Складываю, умножаю, коллекционирую.

Ты – как высшая математика и клад семи кораблей: нужно соответствовать твоим формулам и быть достойным твоих даров. Я смотрю в глаза, думаю о сердце, анализирую личность. И созревает только один вопрос:

– Зачем я тебе нужен?

Ты всегда знаешь, что сказать:

– Заботиться, по утрам будить, ночами не давать спать. Любить.

А я дурак. Который дошел до границы и встал у края скалы.

– Это сложнее с такими, как я.

– А какой ты?

Тряпичный, разорванный, склеенный кое-как, асексуальный недотрога-эльф, потерявший бессмертие. Хорошо, что тебе непонятно. Я бы и не знал, как объяснить коротко.

– Пластиковый.

Как бы я хотел все тебе сказать и показать. Как же я рад, что не придется.

Ты выдыхаешь, опаляя мне кожу, и в нее же улыбаешься:

– Тогда бы ты уже расплавился.

Не понимаешь. Остается только дождаться, когда ты меня толкнешь. Если я хочу жить, то должен тебя остановить. Только… я совсем не знаю, хочу ли я теперь жить. Так. Спасая себя, неизвестно зачем.

– Итан, – зовешь осторожно, чувствую, буквы катятся с моих плеч к пальцам, спрыгивают со стиральной машины и звенят, как четвертаки, по полу.