И, наконец, последний сюжет на преферансную тему. Во все посольства на регулярной основе приезжают специалисты из Валютно-финансового управления для скрупулезной проверки на месте правильности ведения материально-финансовой деятельности. Приехал такой ревизор и в Дакар. Дело это обычное и особых треволнений не вызывало. Правда, на этот раз прибыл визитер довольно высокого уровня, уже в годах и поначалу несколько суховатый в общении. И вот вызывает нас с Григорием посол и говорит: «Вы у меня два боевых штыка, поручаю вам ответственную миссию. На уик-энд забирайте московского гостя с собой в Гамбию, хорошо развлеките его там, чтобы в Дакар вы вернулись добрыми приятелями».
Задание понятное, и на следующее утро втроем выехали. День пролетел незаметно, сходили в хороший рыбный ресторан, осмотрели все то немногое, что там представляло интерес, и вечером вернулись в нашу квартиру. И вот тут возник вопрос: а чем бы еще заняться до сна? С некоторой опаской я спросил, не играет ли уважаемый Альфред Петрович в преферанс. «Преферанс, – сказал тот, – это, кажется, такая карточная игра? Как-то доводилось в молодые годы несколько раз играть. Но сейчас я и правила-то подзабыл, наверное. Ну давайте, напомните мне, как там с чего ходят и прочее». Мы с Гришей, конечно, чувствовали себя слегка смущенными, неловко как-то получилось: и отказываться поздно, и обыгрывать неумелого гостя тоже не слишком удобно. Но что делать? Разложили картишки и начали игру. Поначалу не сразу поняли, что к чему, но потом все-таки сообразили, что попался нам преферансный «гроссмейстер». Обыграл он нас вчистую, что не помешало вместе посмеяться над нашей наивностью, а главное – вернуться в Дакар действительно добрыми приятелями.
Гамбийско-сенегальская глава подходит к концу. В заключение скажу лишь несколько слов о последних месяцах пребывания в Дакаре. После отъезда Ровновых арендуемую ими квартиру решено было оставить за посольством. И я некоторое время пожил в ней в одиночестве, за исключением короткого периода, когда погостить ко мне приехала дочка Юля. Посол на пару недель улетел в отпуск в Москву, я на это время остался временным поверенным в делах СССР. На несколько официальных мероприятий довелось проехаться на заднем правом сиденье автомашины – так положено, когда на той же стороне капота развивался красный флажок. Ожидать следующей подобной оказии пришлось десять лет, и случилось это уже в Коломбо. В последующем ездил уже под триколором. Но первая поездка запомнилась навсегда.
Возвращался я на родину из Сенегала с определенными трудностями – сначала не было замен на моих двух советни-ческих должностях. А когда они наконец были оформлены, возникла новая преграда – в групкоме (отдел ЦК КПСС) посчитали, что меня пока некем заменить на посту секретаря объединенного парткомитета. Только благодаря помощи Тер-Газарянца и подключившегося к решению этой проблемы Шведова удалось, наконец, добраться до Москвы.
Четыре года с Фирюбиным
Извините, но начну с Википедии. Что делать? Времена нынче такие. Куда уж без нее? Читаем: Н.П. Фирюбин – советский государственный и партийный деятель. Трудовую деятельность начал в шестнадцать лет строительным рабочим, после окончания Московского авиационного института работал на авиазаводе. С 1938 года – на руководящей партийной и советской работе. В 1940-49 годах секретарь Московского горкома ВКП(б). В годы Великой Отечественной войны – уполномоченный Госкомитета Обороны, член Военного совета Гвардейских минометных частей Красной Армии. Принимал участие в создании наших легендарных «Катюш».
С 1953 года до последних дней жизни был на дипломатической работе: посол СССР в Чехословакии и Югославии. С 1957 по 1983 год – заместитель министра иностранных дел СССР. Генеральный секретарь политического консультативного комитета государств-участников Варшавского договора.
Был трижды женат. Вторая жена Екатерина Фурцева. После ее смерти ушел к Клеопатре Гоголевой, вдове А.В. Гоголева, секретаря Московского обкома КПСС – знакомые называли ее Клера. Это дословно, и все правильно. Не упомянуто лишь, что стажировался или, правильнее сказать, работал Николай Павлович до войны на заводах «Рено» во Франции, а после помогал создавать промышленные предприятия в Узбекистане.
Меня с Николаем Павловичем познакомил Земсков во время их пребывания в Париже на уже описанной конференции по Вьетнаму. С ним я так же, как и с Земсковым, отправился в «Галери Лафайет» за покупками. Ходим, смотрим. Фирюбин никак ни на чем остановиться не может, только упомянул, что хотел бы что-то приобрести для супруги. Я предложил купить для Екатерины Алексеевны платье. Выяснилось, что и он не знает ее размеров. Вот тут я и ляпнул: «Да это не проблема – мне они хорошо известны, как и ее предпочтения к разным моделям». Фирюбин несколько опешил: ничего себе, он размера собственной жены не знает, а мне они откуда-то известны? Пришлось смущенно объяснять, что в качестве шефа протокола и переводчика мне доводилось несколько раз во время заездов министра культуры сопровождать ее, в том числе и при закупках туалетов. Будущий шеф, слегка поморщившись, объяснения принял, но платья покупать так и не стал, ограничившись какими-то мелкими приобретениями. Но в итоге мы расстались весьма дружелюбно.
Почему я об том вспомнил? Есть и сему объяснение. В 1978 году я вернулся в Москву из очередной загранкомандировки в Сенегал. Сразу же после приезда меня изловил мой добрый приятель Толя Дрюков. Несколько последних лет он работал помощником у Фирюбина (сам он менял Олега Босторина, которого позднее уже я сменил на посту начальника управления стран Южной Азии МИД СССР) и сказал, что шеф отпускает его на повышение – заместителем заведующего отдела Юго-Восточной Азии Игоря Рогачева, но требует найти ему подходящую замену. Толя рекомендовал ему меня. И уже на следующий день я был принят Фирюбиным. «Так это вы тот самый Котов? – встретил он меня. – Ну, конечно, я же вас знаю и помню. Ну что, будете работать у меня?» Сочту за честь, скромно ответил я. И через несколько дней вступил на новое поприще. А оно оказалось весьма обширным.
Николай Павлович курировал в МИД"е значительный круг проблем. Отношения со странами почти всей Азии (заведующие отделами А.И. Вальков, И.А. Рогачев, Н.Н. Соловьев), отдел международных экономических отношений (заведующий Е.Н. Макеев), весь пласт финансово-хозяйственной деятельности: валютно-финансовое управление, управление капстроительства, управление делами, УПДК. Плюс ко всему он еще был генеральным секретарем Политического Консультативного Комитета стран Варшавского Договора (ох, уж и досталось мне с этим последним, правда, хоть медаль «За укрепление боевого содружества» получил). Так что поначалу приходилось весьма нелегко. Но потом мало-помалу втянулся. Помимо этого на меня через какое-то время повесили функции замсекретаря партийной организации секретариатов по оргвопросам (самой крупной в МИД), где состояли на партучете Громыко, его замы, послы по особым поручениям и т. д. Правда, на партсобраниях мы их как-то особо не видели.
А началась моя деятельность на новом посту с довольно прозаического поручения. Шеф улетал в очередную командировку и, поскольку у меня даже еще не было соответствующего диппаспорта, с собой взял Толю Дрюкова. Меня же он попросил за время своего отсутствия постараться разыскать материалы, касающиеся нашего представительского особняка на улице Алексея Толстого. Несколько дней я провел в телефонных разговорах и в результате в каких-то архитектурных архивах раздобыл подлинные чертежи Шехтеля, которые очень помогли при реставрации.
Правда, потом уже во все командировки Николая Павловича я летал вместе с ним. В силу широкой сферы его обязанностей они были весьма частыми (у меня, как и у шефа, даже было два диппаспорта) и проходили по различным направлениям. Прежде всего, конечно, поездки в азиатские страны, частенько также в связи с решением крупных хозяйственных вопросов. По линии ОМЭО в основном ездили в Женеву на различные внешнеэкономические форумы. Две недели провели в Варшаве, готовя вместе с хозяевами юбилейное заседание ПКК. Бывали и отдельные неожиданные поездки, например, в Луанду в составе правительственной делегации во главе с Председателем Совмина РСФСР Соло-менцевым на похороны ангольского президента Агостиньо Нето. Там я встречал свой очередной день рождения под аккомпанемент траурных церемоний.
Как правило, шефа в командировки кроме помощника сопровождал заведующий соответствующим отделом. Чаще всего это был Игорь Алексеевич Рогачев. Игорь Алексеевич – знаковая фигура в советской и российской дипломатии на азиатском направлении. В 1986-92 годах был заместителем министра иностранных дел СССР, затем тринадцать лет российским послом в КНР (начинал он там переводчиком, а в целом являлся самым крупным специалистом у нас по этой стране, доктором исторических наук по китайской тематике). По возвращении в 2005 году был избран в Совет Федерации, где и работал сенатором до своей кончины в 2012 году.
Для меня лично он был наставником в дипломатической деятельности на протяжении многих лет. В Москве я учился его умению составлять записки в ЦК КПСС и прочие важные документы. В многочисленных командировках мне довелось совместно написать с ним десятки шифртелеграмм. Конечно, он был ведущим, а я только ведомым, но для меня это была бесценная практика.
У меня сохранились дневниковые записи об одной такой поездке. Писал я их шутя, не особенно, а точнее, совсем не вдаваясь в саму политическую суть событий. Но полистал их – забавно. И кое-что изложу сейчас. Поездка была весьма долгая: сначала в Лаос на крупную международную конференцию по проблемам Индокитая, затем визиты в Кампучию и Вьетнам. Начал я свои «непутевые» заметки еще в самолете. Вот кусочки из этих «записок на манжетах».
…Летим. Уже на этапе Ташкент – Карачи. Как сообщили, высота – одиннадцать тысяч метров. Все спят, а я нет. Пью джин с тоником, со льдом и лимоном и приступил к писанине. Улетели мы где-то около семи часов вечера. В самолете нас сразу покормили и напоили. Потом прибыли в Ташкент. Мне там понравилось. Погода дивная – около пятнадцати градусов, сухо. Встретили нас душевно: зампредсовмина, мининдел, другие достойные люди (Николая Павловича в Узбекистане хорошо помнили). Стол был уже накрыт, и я горько посетовал, что в самолете был голодный и все, что давали, съел. А не надо было, потому что в Ташкенте все было лучше, вкуснее и красивее, и подавались всякие местные блюда (очень много и все разные) и прекрасные фрукты. На сем заканчиваю. Джин допит. Карачи уже не за горами. После него напишу снова…
Следующая запись уже имеет точную дату: 21.12.81 года. Пномпень (по-нашему в те времена мы его звали Пень-пнём), 14:10 (местное время), двадцать восемь градусов.
…Так вот, продолжаю. После первой посадки в Ташкенте была вторая в Карачи, третья в Бомбее, четвертая в Рангуне. Везде нас довольно радушно принимали, наливали хотя бы по рюмочке, а в промежутках поили и кормили в самолете. Спал я, а точнее был в тупой полудреме, всего лишь тридцать-сорок минут. Во Вьентьяне вылезли полуживые. Разместились, как я и предполагал, мы вдвоем с Рогачевым на вилле отпускника (нашего коллеги и приятеля советника-посланника Рашида Хамидулина)[1]. Кое-как пришел в себя, полчаса отмокая под попеременно горячим и холодным душем, побрился, выпил кофейку – и пошли в бой.
Сначала собрались на часок в полном составе все делегации и решили, что поручат группе экспертов окончательно согласовать итоговый документ. После чего отправились на шикарный прием с многочисленными местными, весьма экзотическими блюдами. Затем началась работа экспертов, в кои попал и я. Согласовывали до 24:00. Напоминало все это турецкий базар Сук в Стамбуле (правда, там было интересней): шум, гул, взаимная торговля, легкие толчки друг друга в грудь с криком «А ты кто такой?» и т. п. Я, разумеется, слегка утрирую. Все проходило в целом, как пишут в коммюнике, в сердечной и дружественной атмосфере, но спорили, причем все сразу, почти по каждой фразе. Каждый хотел что-нибудь улучшить. Поэтому считаю нашей победой, что в итоге документ ухудшился лишь не в значительной степени. Закончив окончательное согласование (и действительно, затем попытки еще что-то изменить предпринимались всего лишь двенадцать-четырнадцать раз, не больше), пошли отписываться в посольство, где просидели до 03:30. После этого у нас появилась роскошная возможность поспать аж до 06:30, так как в 08:00 началась официальная работа конференции. Правда, наглотавшись черного кофе, я не смог ее использовать, но все же около часа подремал в состоянии отупения и кошмаров.