Это была крайне маленькая, но весьма активная в разнообразных торговых операциях страна. Где-то полуконтрабанда, где-то просто посредничество в перегонке товаров из одного места в другое. Так, например, в товарообороте с нами значительное место занимал импорт спичек. Закупали их столько, что, казалось, берут их просто на дрова. Но вот как-то подходит ко мне торгпред и говорит: гамбийцы вдруг отказываются от ранее заключенных контрактов. Начали выяснять, что же случилось с нашими спичками. Может, отсырели и перестали зажигаться? Объяснение оказалось крайне простым. На протяжении ряда лет на спичечных коробках у нас одним из изображений был верблюд. Именно такие и пользовались спросом в окружающих странах. Затем мы его поменяли на что-то другое, и вот те на – потеряли выгодный рынок.
Впрочем, спички нас в Банджуле особо не интересовали. А вот списки заказов от друзей-приятелей из Дакара мы с собой привозили весьма солидные. На втором месте шли модели автомашинок всех возможных марок, изо всех стран мира. Просили их приобрести для детей, хотя некоторые отцы и сами вожделенную коллекцию собирали с удовольствием. Третье место занимали тогда тоже недавно появившиеся конструкторы «Лего» – от простейших «складышей» до сложных композиций в виде каких-то многоэтажных сооружений. Были еще просьбы об английских пластинках, иногда о шмотках и еще о чем-то. В Сенегале все это наличествовало, но стоило на порядок дороже. Понятно, скажет внимательный читатель, а что же автор забыл назвать первое место?
Смущенно опущу голову. Ведь речь снова пойдет об изделии № 2 Баковского завода, об «аналогах» которого уже упоминалось в главе о Дагомее. Да, именно о них – прекрасного качества английских презервативах. В Гамбии имелась организация «Фэмели плэнниг», в которой эти самые предохранительные штуки местным аборигенам выдавались бесплатно. Посторонние же могли их приобрести по крайне низкой цене. Мы с Григорием закупали их для членов совколонии в Сенегале (а те ведь отсылали эту продукцию еще и в Москву) целыми коробками. Продавщицы смотрели на нас с определенным изумлением (а может, и с восхищением?) – вот они какие, оказывается, эти русские ребята! На сем, пожалуй, о Гамбии пока хватит. Время вернуться в Сенегал.
Советская колония в этой стране была довольно многочисленной. Помимо посольства, наличествовали торгпредство, аппарат экономсоветника, культурный центр, преподаватели (один из них, мой приятель Автандил, был хореографом в местной балетной школе), несколько журналистов, представитель «Совэкпортфильма» и еще кто-то. Большой коллектив представляли собой судоработники, работавшие по вахтовому методу, занимавшиеся текущим ремонтом заходящих в Дакар наших промысловых и торговых кораблей. Одним словом, количество сотрудников, многие из которых состояли в рядах КПСС, было значительным. Но все же не настолько, чтобы у нас был освобожденный секретарь «профсоюзного» комитета. Точнее, был в посольстве 1-й секретарь Володя Чашников из аппарата ЦК КПСС, которого нам предстояло переизбрать этим самым секретарем, но на него были возложены и какие-то конкретные обязанности по дипломатической работе.
И вот – сюрприз. Из Москвы приходит депеша, что Чашникова переводят советником в Гвинею, где он будет уже именно освобожденным. А своего собственного нам поручается избрать из имеющегося состава. Посол, видимо, какое-то время размышлял, а потом вызвал меня и сказал: «Ну что, дорогой товарищ Котов, придется нам свой выбор остановить на тебе». – «За что?» – только и смог вымолвить я. Но Георгий Арташесович был непреклонен – другого варианта нет, так что дерзай, а я тебе во всем помогу.
Так на меня были возложены дополнительные функции. А они оказались весьма хлопотными. Регулярно надо было готовить и проводить заседания объединенного парткомитета, партийные собрания и, соответственно, оформлять их протоколы. С каждой ежемесячной диппочтой я отправлял в отдел работы с загранкадрами ЦК КПСС объемистый конверт с документами. Выдали мне специальную медную печать и сургуч, коим я этот пакет опечатывал. Нашлось, правда, и другое применение этим атрибутам. Но об этом чуть позже.
Ну а теперь, пожалуй, пора бы и перейти к отдельному сюжету – изложить свои впечатления и воспоминания о тех людях, с которыми довелось и трудиться, и проводить свободное время. Начну, как и положено, с посла Георгия Арташесовича Тер-Газарянца. При этом сделаю это не с начала, а скорее с конца. А точнее – с прощального ужина по случаю моего убытия из Дакара по окончании срока командировки. Вот в этот момент со всей свойственной мне прямотой я наконец-то смог выложить откровенно, что я думаю о своем начальнике и его супруге. В тезисном виде это выглядело так: «Георгий Арташесович, теперь я могу в лицо сказать вам то, что уже не раз говорил своим друзьям за вашей спиной. Конкретно: я рассматриваю службу под вашим началом, как орден, доставшийся мне за работу с предыдущими пятью послами. А Елену Тадевосовну я называю втайне от нее ходячим очарованием». И это была чистая правда.
У меня были прекрасные деловые и дружеские отношения и с моим последующим и последним, седьмым, послом Юрием Михайловичем Хильчевским (потом уже я и сам стал таковым), но все же Тер стоит на особом месте. Попытаюсь объяснить почему. Но прежде – о его весьма многоступенчатой, с определенными перепадами биографии. Сначала, как это уже случалось, обращусь к Википедии. Там его описывают так: политический и государственный деятель Армении, СССР и России, дипломат. Все правильно. Но до этого надо сказать, что среднюю школу он окончил 21 июня 1941 года. Как сам мне рассказывал, собрались с однокашниками отметить это событие, засиделись до утра, а тут сообщение: Германия объявила и начала войну против Советского Союза. Тер, прошедший в школе военную подготовку, сразу ринулся в военкомат и вскоре рядовым отправился на фронт. Воевал, судя по всему, доблестно, ибо уже в 1942 году получил самую почетную солдатскую награду – медаль «За отвагу». Дважды был ранен, а закончил Великую Отечественную уже в звании гвардии капитана.
По окончании войны вернулся не в Ереван, а в Москву, где в 1950 году окончил Военно-политическую академию. После этого продвигался по служебной лестнице по молодежно-комсомольской линии, а в итоге в 1966 году стал 2-м Секретарем ЦК компартии Армении. Случай сам по себе довольно редкий – как правило, вторые в союзных республиках были всегда русские. На этом высоком посту он находился до 1973 года, когда в армянском руководстве вспыхнул стихийный бунт (нынешнюю ситуацию в этом независимом государстве комментировать не берусь). Достал всех армян их 1-й секретарь Кочинян, звали которого Антон Ервандович, но в неформальном общении отчество у него было «Брильянтович» – за любовь к этим симпатичным камушкам, уважаемым и некоторой частью нынешнего поколения молодых девиц. Короче: собрали армяне свой не согласованный с Центром пленум и постановили – Кочиняна снять, а на его место избрать Тер-Газарянца. Любителя бриллиантов, однако, недооценили – он немедленно ринулся в Москву: в Ереване националистический переворот! В итоге он недолго оставался на своем посту и в 1974 году был отправлен на пенсию. А Тер на четырнадцать лет «загремел» в послы. Сначала на восемь лет в Сенегал, а затем еще на шесть в Зимбабве. В те времена существовало такое понятие – «невыездной», ну а Тер, по его собственному выражению, был «невъездным».
Но после четырнадцати лет дипломатического «изгнания» он все же в 1987 году вернулся на родину, правда, не в Армению, а в Москву. Стал 1-м заместителем председателя правления Всесоюзного агентства по охране авторских прав, а затем до 2004 года был председателем правления Российского авторского общества. Теперь после этого биографического очерка можно и вернуться к нашему общению с опальным политическим и государственным деятелем в Дакаре, а изредка и в Банджуле.
Георгий Арташесович, хотя и не был профессиональным дипломатом, но с возложенной на него миссией посла справлялся очень достойно. Установил прочные отношения с руководством Сенегала, включая его президента Леопольда Сенгора. Пользовался уважением в дипломатическом корпусе. А про его авторитет в посольстве, да и в советской колонии в целом, и говорить не приходится. Тера уважали и за его политическую мудрость, и за доброе, дружелюбное отношение к людям, готовность всегда оказать содействие в случае необходимости.
Теперь для разнообразия перейду к своему коньку – кулинарии. Чета Тер-Газарянцев была очень гостеприимной. Елена Тадевосовна (кандидат биологических наук) прекрасно готовила. Пишу об этом с полным знанием дела, так как отведать приготовленные ею блюда мне приходилось много раз. Так, например, никогда затем в жизни мне не доводилось есть такую вкусную чихиртму (кавказский суп из курицы, реже баранины), как в ее исполнении. Впервые я познакомился с теперь уже и мною хорошо освоенной долмой в виноградных листьях (уточняю для непосвященных, что на Кавказе долмой называют и наши голубцы, и, скажем, фаршированные перцы или помидоры). Вот что я не очень ценил, так это армянский плов. В целом-то он был превосходно сделан, но только вместо баранины в него клались сухофрукты и орехи. Вкусно, конечно, но все же узбекский уважаю больше.
Отдельного описания заслуживает армянский хаш. Георгий Арташесович признавал его в классическом виде с использованием только говяжьих голяшек, без добавления в него рубца и прочей требухи, как это чаще всего делается в Грузии. Его друзья нет-нет да и присылали ему с прямыми рейсами «Аэрофлота» ведро с этим замороженным супчиком. На мой взгляд, и он был неплох. Но Тер так не считал и однажды сообщил мне: готовься, завтра пришлют голяшки из Армении, так что будем варить настоящий хаш.
Я уже был наслышан от него, как это происходит в армянских деревнях. Сутки говяжьи ножки вымачиваются в горных ручьях, а затем хозяйки кропотливо выщипывают из них все волоски. И вот на следующий день захожу в кабинет к послу и вижу его чуть ли не в предынфарктном состоянии. Что случилось, спрашиваю. «Повар такое натворил! – отвечает он. – Я ему сам показал, как надо ощипывать голяшки, а сейчас зашел на кухню, так он, подлец, взял острый ножик и начал их как картошку чистить, а ведь в верхнем слое весь смак». Но хаш получился приличный, и на следующее утро в субботу мы с ним разделались. Как и положено, под рюмочку крепкой тутовки, которую самолично гнал отец Елены Тадевосовны.
В редких случаях посол лично принимался за готовку (жена ненадолго улетала). В его репертуаре, правда, было только одно наименование. «Завтра воскресенье, – говорил он мне, – приходи, будем есть окрошку». Не скрою, что этот холодный супчик был и остается одним из моих самых любимых блюд. Но только в нашем русском понимании, то есть, прежде всего, на основе кваса. Тер же его изготовлял на кавказский манер – с использованием если не мацони, то некоего похожего кисломолочного продукта. В жаркое время тоже было неплохо, к тому же и повар накануне вносил свою лепту в предстоящее застолье. А дальше ассоциации, они же – сквозные сюжеты.
Меня и в Сенегале, и в последующих командировках всегда снабжали концентратом или сухой заготовкой кваса. Однажды решил я попотчевать окрошкой иностранных гостей на небольшом протокольном мероприятии в Гамбии. Сделал все как положено. Разложил по тарелкам овощную основу, залил холодным квасом и подложил по ложке сметаны. Гости слегка насторожились, но все же принялись понемножку пробовать незнакомое яство. И тут кто-то из них спросил: а вот что это такое ваш русский квас? Не успел я ответить, как Гриша Карасин говорит: «А это нечто вроде нашего варианта кока-колы». После такого объяснения аппетит у присутствующих иностранцев как-то пропал.
А теперь вспомню навеянную этим сюжетом еще одну историю. Она касается не окрошки, а того, как послы самолично что-то готовят (речь идет не о таких полупрофессиональных поварах, как я). Случилось это лет тридцать спустя в Англии.
Мы в очередной раз приехали туда из Парижа (впервые прокатившись на поезде в туннеле под Ламаншем) по приглашению Григория Борисовича Карасина, который тогда возглавлял там наше посольство. Выдался в этот период свободный для посла уик-энд, который он предложил провести на «даче». Извините, что поставил кавычки, но для старинного замка, расположенного на тридцати пяти гектарах садов и лесов, это слово вряд ли подходит. Гриша привез с собой гору наготовленных поваром продуктов, но строго заявил: одно блюдо я буду делать сам. Для этого мы вместе съездили в ближайший супермаркет для закупки необходимых ингредиентов, а затем посол, отвергнув мои предложения о помощи, лично приготовил классический греческий салат, который после сеанса в сауне прошел, как говорится, на ура. Вернемся, однако, вновь к нашим служебным делам в Сенегале и Гамбии.
Как упоминалось, вторым человеком в посольстве был Олег Черный. Во многом незаурядная личность: прекрасно владел французским языком, глубоко знал африканскую тематику, обладал бойким пером. Элегантно одевался и своей легкой рыжиной внешне напоминал английского джентльмена. Таким, кстати, и восприняла его моя мама, когда ей довелось встретиться с ним в Москве. Но при этом… С подчиненными зачастую держался довольно высокомерно. Как ни странно для профессионального дипломата, машину не водил и за шофера у него чаще всего была жена Марина. Но это ягодки, а цветочки заключались в том, что Олег был запойным алкоголиком.
Поясняю: он по месяцу-другому не прикасался ни к каким спиртным напиткам, включая пиво или сухое вино. Но если уж вдруг выпивал хоть одну рюмку, то срывался и «уходил в штопор» на несколько дней. Мигом терял свой аристократический облик, а главное – был полностью нетрудоспособен. Посол, естественно, устраивал ему взбучки, но все же терпел эти его выходки на протяжении трех лет. С одной стороны, ценил его за высокий профессионализм, с другой – Тер, как я уже упоминал, был очень добрым человеком, благожелательно относившимся к людям.