– Да как же, – воскликнул министр, – мы же понимаем, куда едем, нам хорошо известны высокие моральные устои, которые существуют в Советском Союзе. Поэтому специально их и пошили.
– Нет, конечно, в целом вы правы, – продолжал я, – но ведь это же фольклорный ансамбль, отражающий быт и культуру многих веков. Мы это очень ценим, у нас самих артисты в подобных коллективах одеваются в наряды, которые давным-давно никто не носит. Это же историческая традиция, и все это хорошо понимают.
– Так что, лифчики можно будет снять? – с облегчением спросил гамбиец.
Больше всего этому решению, по-моему, обрадовались сами девушки – уж так их стесняло подобное облачение. Ну а гастроли гамбийского ансамбля в нескольких советских городах прошли, как рассказывали, с аншлагом. Вот такие бывают дипломатические переговоры, скажу я в заключение этой мини-эпопеи.
Однако пора возвращаться в Дакар, куда к тому времени уже подъехала чета Ровновых. Они заметно скрасили мое одинокое пребывание там. Гриша с Ольгой вернулись в Москву, а мой новый помощник Костя Кожевников, хотя и прекрасно исполнял под гитару всякую «цыганщину» и прочие любимые мною романсы, заменить их в личном общении не мог. Так что я слегка захандрил. Но вот приходит ко мне становиться на «профсоюзный» учет вновь прибывший в Сенегал собственный корреспондент газеты «Известия» Александр Иванович Ровнов. Принял я у него прикрепительный талон и, натурально, поинтересовался его биографией.
В 1966 году окончил МГИМО, арабист со знанием французского языка. Получалось, что он закончил институт на следующий год после меня. То-то мне его лицо показалось знакомым. Да и мое ему тоже. И тут нас осенило: «Мгимовские зонтики»?!
В те далекие годы в Москве с огромным успехом шел кинофильм «Шербурские зонтики»» с молодой и очаровательный Катрин Денёв. И одна из наших молодых преподавательниц предложила нам, старшекурсникам (видимо, в значительной степени бездельникам, по ее мнению), сочинить собственный, назовем это «мюзикл», к большому развлекательному вечеру, подготовленному кафедрой французского языка. Что и было сделано.
После таких трогательных воспоминаний (скупых мужских слез по щекам, правда, не размазывали) мы с Александром Ивановичем сразу прониклись взаимной симпатией. Далее у секретаря парторганизации были лишь простые вопросы: виски уважаешь? – Да хошь с содовой, хошь «стрейт», как и жена моя Ирина Павловна (в девичестве Гришкова – неоднократная чемпионка СССР в танцах на льду). – В преферанс играешь? – Да с превеликим удовольствием, как и Ирка. – Ну, чувствуется, будем дружить семьями. Так и случилось (моя, правда, состояла только из меня самого, а к ребятам вскоре подъехал их шестилетний сын Петька). Сейчас он Петр Александрович и входит в руководство информационной программы телеканала «Россия».
Жили Ровновы на первых порах в гостинице, но ужинать регулярно приходили ко мне. Ира и тогда весьма неплохо готовила, а сейчас стала признанным кулинаром. За некоторыми ее изысками, жена не даст соврать, мне не угнаться. Но все-таки на уик-энды бразды правления на кухне я брал в свои руки. Возникли у них и некоторые мелкие бытовые проблемы. Одежонку, например, постирать надо. В отеле это было не слишком сподручно. Поэтому стирали у меня. Сашка вместо «стирать» употреблял другой глагол – «енотить» (как известно, еноты разделяются на ракоедов и полоскунов).
Затем я уехал в довольно долгий отпуск – помимо положенных за службу в Африке двух месяцев, еще добавилось время, отведенное на участие в совместном совещании послов и секретарей парторганизаций. В нынешние времена за отсутствием последних такие совещания раз в два года проходят только на уровне послов. Мне в этом качестве не раз приходилось на них присутствовать. Да и после выхода в отставку меня на них регулярно приглашают – по сложившейся традиции в связи с имеющимся у меня почетным званием «Заслуженный работник дипломатической службы Российской Федерации».
После этого краткого отступления вернусь к возвращению из отпуска в Дакар. В аэропорту меня встречали Ровновы, которые категорически заявили, что мы сейчас отправляемся в их квартиру – обед уже приготовлен. Снятое Александром Ивановичем помещение в современном доме на шестнадцатом этаже разделялось официально как бы на две части: служебный офис представительства газеты «Известия» и собственная квартира его корреспондента. На самом-то деле они представляли собой единое целое: большущие совмещенные гостиную и столовую, несколько комнат (одна из которых, числившаяся якобы кабинетом, была мне отведена под спальню), просторная кухня. Были две отдельные ванные, два туалета, плюс дополнительное помещение для нужд приходящий прислуги.
Всё было прекрасно меблировано – только стены голые. Но этот недостаток декора постепенно был исправлен. Саша Ровнов был (и остается) прекрасным художником, на мой взгляд – настоящим профессионалом. Пишет и большие полотна, и изящные миниатюры. Вот и в Дакаре он сразу принялся за художественное оформление квартиры. Стоило, правда, это удовольствие весьма недешево: краски, кисти и особенно рамы с холстами. И тут помогло непредвиденное обстоятельство.
В июне 1977 года был снят со своего поста председатель президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. А в посольстве висел его большой портрет масляными красками на холсте в приличной раме, который был благополучно отправлен в подвал. Узнав об этом, Саша спросил, можно ли его забрать. В итоге вместо Николая Викторовича появился «синий человек» (слегка в духе раннего Пикассо) – яркая, экспрессивная картина. В общем-то, Саша писал и более простые вещи. Как-то отметили в посольстве очередной Новый год, вернулись на квартиру, еще немного посидели и разошлись спать. Утром просыпаюсь, а на стене на большом листе ватмана висит нарисованная за ночь нашим художником роскошная, вся в игрушках елочка. Сели мы под нее, достали припасеннные шампанское и большую банку черной икры (мне из Москвы прислал Саша Трофимов) и славненько позавтракали.
Как уже упоминалось, после получения жилплощади к ребятам завезли их шестилетнего сына Петю (младшая дочка Аня осталась в Москве). Подошел сентябрь, и перед нашим дружным коллективом встал вопрос: а не отдать ли малыша в школу? При посольстве таковая имелась – начальная, то есть первые четыре класса. Был даже маленький полуофициальный пятый класс и совсем крошечный шестой, в котором учились всего два ученика: Козлов и Баранов. Бывают же курьезы. Петю на учебу мы все же решили отправить. Одним из дополнительных, пусть и незначительных, резонов для такого решения стало мое предложение, что к восьми утра – времени начала занятий и работы в посольстве – в школу буду его отвозить я. Когда Ровновым через полгода пришлось вернуться в Москву (Саша так и не получил свою журналистскую аккредитацию), Петя, осматривая новую квартиру, сразу же задал вопрос: «А где будет жить дядя Юра?»
Перейдем к отдельной теме – преферанс. В те годы это была весьма популярная игра, в том числе и в среде представителей интеллигенции. Мы играли в нее в разных вариантах – от самого обычного до «ленинградки» (кажется, это так называлось, а может, я и ошибаюсь). Весьма азартная разновидность с так называемыми «темными», когда заказываешь ту или иную игру вслепую, не заглядывая в карты. Но вот сражаться в нее просто за победу или, скажем, на спички было невозможно. Нужен был материальный лимит во избежание безрассудных заявок. То есть, надо было играть на деньги. А мы – закадычные друзья, да и «едальная» казна у нас скоро стала общей. Как тут быть?
Выход был найден следующий. Бралась пустая банка из-под растворимого кофе. В крышке делался прорез, достаточный для того, чтобы в него входила не только мелочь, но и бумажные купюры. Сама тара красочно оформлялась Сашей и опечатывалась сургучом и имеющейся у меня партийной печатью.
В будние вечера играли мы в основном втроем, причем чаще всего выигрывала Ирина. Мы с Александром Ивановичем справедливо возмущались: ну почему ей постоянно такая карта прет? Но, что поделаешь, факт есть факт. В выходные дни к нам присоединялись и другие игроки. Чаще всего Витя Кураков и еще один наш добрый приятель Виталий Баранов – руководитель представительства ГКЭС (Госкомитет по внешнеэкономическим связям), тоже официально числившийся советником посольства по экономическим вопросам. Бывало, к нам присоединялся и кто-нибудь еще. Играли по нашим правилам: выиграл – ну и радуйся, проиграл – клади положенные средства в прорезь кофейной банки.
Постепенно банка наполнялась, и наступал момент, когда в присутствии всех участников торжественно вскрывалась. Подсчитывались совместно выигранные (а точнее – проигранные) денежки, после чего меня отправляли в дипшоп. Средства, конечно, были не слишком большие, но на приобретение некоторого количества деликатесов (семги, французских сыров, паштетов) и соответствующих напитков все же хватало. Затем все это вмиг уничтожалось, и с подкрепленными силами мы садились за наполнение новой банки.
Впрочем, играли мы в преферанс не только с «местными», но иногда и с визитерами из Москвы. Случалось, что среди них встречались и весьма известные люди. Например, знаменитый скрипач Виктор Третьяков. Тогда он еще не был Народным артистом СССР, но уже имел заслуженный успех на международной арене, много гастролировал, и однажды его занесло в Сенегал. Прилетел он вместе с женой, и оба они оказались завзятыми преферансистами. Играли мы с ними не на западноафриканские франки, а на рубли, договорившись, что рассчитаемся по итогам расписанной пульки в Москве. Третьяковы проиграли, но в особой обиде на нас не остались. Более того, когда я вернулся в первопрестольную, то был приглашен к ним в гости, а жили они в доме напротив нашей мидовской высотки.
Запомнилась еще одна колоритная личность – Мирэль Шагинян, дочка писательницы Мариэтты Шагинян. Сама же она была довольно известной художницей. С ней мы ездили и в Гамбию, где помимо игры в преферанс, а она была весьма искушенным игроком, произошел один забавный инцидент, который любит вспоминать Григорий Карасин. Собственно, с его слов я о нем и знаю, так как сам при этом не присутствовал. Поехали они вчетвером: Гриша с Олей, Мирэль Яковлевна и приехавший в посольство на стажировку молодой человек по фамилии Хрусталев, на прогулку по прекрасным гамбийским пляжам. Бредут себе неторопливо по песочку, и вдруг перед ними возникает группа молодых не то немцев, не то шведов. Особого значения это не имеет, а суть в том, что они оказались нудистами и соответственно гуляли в чем мать родила. Застенчивый стажер Хрусталев с криками: «Тут же женщины, отойдите, пожалуйста!», пытался, раскинув руки в стороны, изобразить эдакую живую ширму. И сразу же получил грозный окрик Мирэль Яковлевны: «Да отойдите вы в сторону, не мешайте смотреть – какие у них замечательные фигуры, их писать надо!»