«Сегодня среда, у вас три дня, чтобы собрать вещи и покинуть квартиру. В субботу она должна быть пуста. Если вы или ваши вещи останутся, то в субботу я пошлю спецназ, и он вас выкинет вместе с вещами. А я подготовлю бумаги о вашем выселении из Москвы. Понятно?»

«Понял», – пробормотал Мушегян.

Через день я вернулся домой, как раз раздался телефонный звонок ведьмы из жилотдела, Лидии Андреевны. Она начала со слов:

«Ну ты хват! Где полковника ФСБ надыбал? Мне тут Мушегян звонил, плакался, что ФСБ ему велела убираться из квартиры. Я сказала, что у соседа Эрнеста Даугула, то есть у тебя, важные покровители, чтобы он слушался и съезжал. Обещал. Ну ты хват! Прямо Змей Горыныч!»

Тут я вдруг понял, что она находилась в прямом контакте с этим самозахватом. Но что ж, у нее свой интерес. Я позвонил Инге. Она, надо сказать, обрадовалась:

«Ну вот видишь, все и разрешилось. Раз Лидия Андреевна сказала, что он съедет, значит, съедет. Так что в выходные можешь Эрнеста перевозить. И квартира твоя!»

Склочничать я не стал, не стал говорить о двойной игре жилотдела, сказал:

«Спасибо тебе, без тебя ничего бы не было».

«Какие дела! Мы же свои! Перевезешь, позвони, отметим!»

Я пошел к соседу, где среди разобранных досок шкафов, стопок книг, перевязанных веревками корзин с упакованной посудой, стояли стол, два стула, на одном сидел волкодлак Эрик, угрюмо глядя на меня. Эрнест Яковлевич лежал на диване. Эрик почти прорычал:

«Видишь, как отец живет! Почти в разрухе! Чего стоят твои слова! Типичный говнюк! Порезал бы тебя в прежние времена!»

Чувствуя усталость, но и решимость после победы, я взял его за плечо и так сжал, что он побелел от боли:

«Ты что несешь, скотина?! Заказывай машину на субботу! Квартира к субботе освободится. И можешь уже обмен искать – две однокомнатные на трехкомнатную. В трехкомнатной троим легче, чем тебе с женой в однокомнатной. И за отцом твоим присмотр будет. Жена-то присмотрит?»

«Куда она денется? А то брошу ее на ф….»

Короче, в субботу Эрик перевез отца в новую квартиру. Потом долго у нас не появлялся. Мы сделали ремонт в его комнате, поклеили обои, поставили книжные полки. Из редакции я забрал еще один списанный письменный стол, огромный, тяжелый, три выдвижных ящика с каждой стороны. А старый отнес в комнату моей ясной Кларины. Я все ждал известия, что Эрнест и жена его сына поменялись, съехались и устраивают новоселье в трехкомнатной квартире. Но длилось молчание, а потом к нам вдруг стал заходить Эрнест Яковлевич, зайдет, пройдет в свою бывшую комнату, ныне мой кабинет, сядет на стул, сидит и молчит. На стене я повесил еще одно фото, победное, как дед с бабушкой, получив в Москве квартиру, поехали отдыхать: кажется, это был Форос, бабка тогда была в силе и при сильных мира сего. А потом она уехала в Испанию, чуть не погибла, деда посадили. Судьба пошла по нисходящей, но она удержалась, витальность была потрясающая, вот уж кого нежитью нельзя было назвать. Кусочек этой жизненности, похоже, она и мне передала.

Бабушка и дед в санатории в Форосе

Хотя и могла не понять советского быта и могла спросить у домработницы в ответ на ее слова, что муж ее нажрался, как свинья: «Зачем же он так много ест?» Бабушка стоила моего ученого деда, простодушно жила вне мира, куда вернулась. Да, она была другой зверек, не из этих джунглей.

Я тихо расспрашивал Эрнеста, когда они с Лидой, женой Эрика, будут съезжаться. Обычно он отмалчивался, мычал что-то не очень внятное, а в последний раз вдруг заговорил.

«Да не любит Эрик Лидку, – сумрачно ответил старик сосед, точнее, бывший сосед, – и никогда не любил. Женился на ней, она партийную должность какую-то занимала, квартиру сделала. Эрик ведь без жилья тогда был, его жилье, где он с матерью и дядьями жил; после того, как их арестовали и постреляли, мать умерла, а квартиру опечатали и определили в собственность государства. Вот он и шатался по Москве, на заводе инженером работал, там в подсобке ночевал, иногда то у буфетчицы харчился, то у уборщицы ночевал, у нее там комнатка была. А мужик он видный. Вот Лидка на него и клюнула».

«Да-а, – протянул я. – То есть делать общую трехкомнатную он не хочет? Понятно».