Воздух загустел от ненависти. Он сел, раскрыл папку и сделал вид, что занят, а мне сказал грубо:
«Не видишь, что ли? Работаю я. Иди отсюда».
Я тоже вспыхнул.
«Тогда я сам с друзьями его выкину!»
Он сладко улыбнулся, переходя «на вы»:
«Тогда мы вас арестуем, поскольку вы нарушите неприкосновенность жилища. Это называется насильственным вторжением в чужую квартиру».
Я вышел, хлопнув дверью.
Решающий звонок и последующее
Через несколько дней я поехал в Дом творчества Переделкино (Перелыгино, как у Булгакова), хотелось спокойных пару недель для писания. Я совсем немногих знал, и это меня устраивало. Завтрак, обед, ужин, двухчасовая прогулка между писательских дач. И ни с кем не обсуждать свои проблемы. Поскольку ничего, кроме сплетен, из этого бы не получилось. Но поговорить бы стоило. Через пару дней я случайно услышал, что телефон на первом этаже между дверями имеет прямой выход в Москву. И на третий день я позвонил, будто звоню с Лубянки.
«Мне надо поговорить с гражданином Мушегяном Ваге Абгаровичем».
«Это я. Что вам от меня нужно?» – сказал несколько встревоженный голос.
Я ответил суховато:
«Думаю, ваша дочь передавала вам о моем звонке. С вами говорит полковник ФСБ Сырокомля Владислав Степанович. Вы захватили чужую жилплощадь. Теперь должны ее освободить. Иначе мы вас вообще из Москвы выселим».
Голос зазвучал еще тревожнее, даже с ноткой истерики:
«Я в Москве уже сорок семь лет! Кто может меня выселить?!»
Тут в моем голосе проснулись неожиданно совершенно ледяные интонации, какие, наверно, звучали в подвалах Лубянки:
«Вы, кажется, не очень понимаете. ФСБ может все».
Голос испугался:
«И что я должен делать?»
Ответ мой был по-военному четок: