Эрнест, конечно, разрядил обстановку. Да и как-то так получилось, что все, что у меня случилось с Танькой, ушло в дальнюю область памяти. Было, но очень давно, не упомнишь. Сейчас главное – наша с Клариной и Сашкой квартира. Я сел за свой письменный стол, включил настольную лампу, зная, что Кларина все равно выключит верхний свет, она не любила ярких ламп. Кларина села на диван и спросила:

«А еще какие новости, кроме сексуальной смерти этого подонка Адика?»

«Почему подонка?»

«Потому. Ты и сам знаешь. Я его никогда не любила. Это ведь он тебя в Тимирязевском лесу кровью запугивал? Я твой рассказ помню. Помню, что думала, попадись он мне тогда, я бы его собственноручно прибила. Чего ты с ним опять стал общаться – не понимаю. Но зло рано или поздно получает свою плату – смерть».

«Ты жестокая женщина».

«Нет, справедливая. Я не еврейка, тем более не иудейка, но все же – око за око, это правильно, так и надо. Но что с нашей квартирой, с этим армянином? Или ты только своей подругой детства интересовался? Понимаю, ее обидели. Но, наверно, не случайно он именно ее стал на этом озерце насиловать! Ладно, ладно. Не красней. У тебя тоже рыло в пуху, ну не в этом случае, так в других. Но я тебя люблю, я твоя жена и не могу на тебя сердиться. Все равно ты мой. У нас семья. Я не хочу ее разрушить».

Я перевел дыхание, но не подал виду, что ждал неприятного разговора. И сразу перешел к телефону Мушегяна. Рассказал, что в РЭУ мне дали его телефон, но пока я не звонил, поскольку, как знаю, в квартире, которую он захватил, телефона нет. Пока не звонил, хочу-де зайти для начала в прокуратору, благо, что она на первом этаже нашего дома. Зайду завтра с утра.