Эти строки из стихотворения Г. Тукая «Разбитая надежда». Широта лирического образа характерна не только для Тукая, но и для всей татарской лирики. Умение увидеть себя в целом мире, связать личные переживания с большими философскими раздумьями пришло к Джалилю отсюда, от национальной татарской поэзии, от Тукая, который был в эти годы его любимым поэтом.

Влияние поэзии Тукая на Джалиля неоспоримо. Конечно, Джалиль любил и других поэтов. Один из них, Дэрдменд, глубоко врос в его поэтику. Его поэтической любовью был и остался Тукай, но Дэрдменд присутствует во всех его существенных исканиях. Влияние этих поэтов сказалось на всём его творчестве, на своеобразии его ритмики, рифмики.

Лирика раннего Джалиля возвышенна, приподнята. Революционная романтика, отразившаяся в стихотворениях «Истина» (1919), «Счастье» (1919), «Отрывок» (1922), «От сердца» (1922), «Идём, друзья» (1923), помогала юному поэту ярче выразить новую действительность.

Его брат Ибрагим рано вступает в коммунистическую партию и оказывает на своего младшего брата большое влияние. Недаром Джалиль обращается к нему с проникновенными словами, когда сам становится членом ВКП(б).

Ибрагим работает корректором в газете «Мохбир». Через Ибрагима юный Муса знакомится со всеми политическими и литературными новостями. Так проникает в его стихи живое ощущение революционных бурь.

Во многих произведениях Джалиль выступает как поэт революционной мысли и чувства. Он славит силу и мощь проснувшихся к творчеству людей, их пламенный энтузиазм. Лирический герой его стихов полной грудью вдыхает грозовой воздух перемен, ощущает в себе силы перестроить, обновить мир. Он находит счастье в борьбе, в сражениях:

Лечу я в небо, полон думы страстной, Сияньем солнца я хочу сиять. Лучи у солнца отниму я властно, На землю нашу возвращусь опять. В пыль превращу я твёрдый камень горный, Пыль — в цветники, где так сладка цветень. Я разбиваю темень ночи чёрной, Творю ничем не омрачённый день. Я солнцу новый путь открыл за мглою, Я побывал в гостях у синих звёзд. Я небо сблизил и сдружил с землёю, Я со вселенной поднимаюсь в рост.

Строки довольно отвлечённые, но из последующих строф становится ясно, откуда у лирического героя такие таинственные силы, откуда его беспредельная уверенность в себе.

Я для друзей прилежными руками Взрастил жасмин. Огонь принёс врагу. В союзе я со всеми бедняками, И наш союз я свято берегу. («От сердца». Перевод К. Арсеневой)

Романтика Джалиля — романтика преображения, бушующая в стране и во всём мире, освобождающая человека от оков патриархального и капиталистического общества. К стихотворению «Разные мысли» (1921, октябрь) Джалиль даёт эпиграф: «Умрём, но не будем рабами» — и добавляет: «Слова Маркса». Строки юного поэта исполнены высокого порыва:

Вольная, воинственная сила, Дорогу мы найдём, пойдём вперёд. Откроем путь для всех стран, Достигнем своей цели. Встретятся преграды — сокрушим, Сломаем, кровь прольём. Пусть вешают, мы погибнем, Но никогда не будем рабами.

Эта лирика питалась конкретной революционной борьбой. Примечательно, что поэт стихотворением откликается на гибель двух комсомольцев (один из них — начинающий поэт Ш. Фидаи), убитых бандитами («За свободу», 1920):

За свободу борясь, на дорогах страны Свои души они отдали. «На волнах борьбы за свободу» Жертвою пал Фидаи.

Джалиль берёт третью строку в кавычки. Это образ, заимствованный у погибшего поэта. В стихотворениях «Мы», «Красный маяк» Ш. Фидаи сравнивает жизнь с морем, а себя с пловцом.

Поэт выступает пламенным певцом личности, который открыл для созидания мир. Личность эта исполнена титанических сил, она осознаёт себя творцом нового бытия. Настроения печали, гнева, присутствующие в умонастроениях этой личности, представляют словно бы эхо его гигантских усилий по созиданию. В то же время юный поэт понимает, что личность эта не может быть противопоставлена народу. В стихотворении «Слово поэта свободы» (1920, январь) М. Джалиль клянётся в верности людям труда:

Всех рабочих людей я считаю роднёй, Лишь с сынами народа един я душой. Это мой идеал, это высшая цель — Быть с народом, вести его светлой тропой.

Джалиль понимает, что в этом — в единстве с людьми города и села — главное.

Может быть, я не складно пою? Ну и пусть! Потому и пою, что врагов не боюсь... Я в свободном краю, я с народом всегда Всё вперёд и вперёд неуклонно стремлюсь. (Перевод В. Ганиева)

Однако при несомненной обусловленности реальными событиями романтических стихотворений М. Джалиля нельзя не ощутить, что как раз конкретных примет времени там мало. В стихотворении «Истина» (1919) встречаются давний символический ряд восточной поэзии (свеча, изумруд, меч) и образный ряд современный (Красное знамя, справедливость, свобода): «На горе выстроилось войско. Сверкает оно величественно. В руках играет меч справедливости. Он окрашен красной кровью!» Образные ряды не соотносятся естественно, они вызывают ощущение встречи двух разных стилевых стихий.

Возвышенный пафос, фантастичность сюжета характерны не только для юного Джалиля. Стихотворения, отличающиеся подобными же чертами, создавали тогда многие татарские поэты.

Нетрудно увидеть близость стихов Джалиля стихотворению Такташа «Среди лунных лучей», опубликованному в 1921 году в оренбургской газете «Юксыллар сузе» («Слово пролетариев»):

И душа, и сердце, и совесть Вместе с лунными лучами Над волнующейся тьмой Полетели к горизонту, Над тёмными лесами, К красным войскам — Воспеть их геройство. Вот, распустив крылья, Они сели на красное знамя...

Поэт Ш. Бабич, на литературных вечерах которого часто бывал Джалиль, писал в 1917 году в стихотворении «Подарок свободы»:

Дунул ветер... Потухли ложные свечи. Рассеялись облака и туманы. Взошло истинное солнце, высохли слёзы. «Чёрная сила» разбита совсем! Закрылись ворота ада, Раскрылся рай родины, Везде свежий воздух, свободный воздух... Этого и ждал татарин!

Интересно, что многие современники Джалиля приветствовали подобные произведения, считая их новым словом в татарской поэзии. Г. Ибрагимов, например, приведя стихотворение «На лодке» поэта Самави: «В руках — драгоценное красное знамя. // Сижу — в паруснике. Перед глазами — великий Красный маяк. // Он окружён звёздами», — пишет, что «...эти и подобные им строки ставят товарища Самави в ряд подающих надежды молодых литературных сил новой эпохи». По мнению Г. Ибрагимова, приведённые строки «для тех, кто хочет понять третью эру татарской литературы, могут послужить хорошим образцом настоящих художественных стихотворений» ¹.

Романтическая патетика была свойственна не только татарской, но и вообще всей советской поэзии тех лет. Достаточно вспомнить хотя бы «150 000 000» Маяковского, стихи Н. Тихонова, многие произведения армянской, азербайджанской, грузинской, узбекской и других литератур. Причины, вызвавшие их появление, в разных литературах были сходными: революционный подъём, требовавший ярких, броских красок, волнующих, приподнятых слов. Однако сущность этой романтики была повсюду принципиально различной — традиционалистской или авангардистской, разными были основы их поэтики.

Джалиль писал: «В эти годы я прилежно читал древнеиранских поэтов Омара Хайяма, Саади, Хафиза... И стихи мои этого времени, под их влиянием, романтичны» ². Чувствуя недостаточность сказанного, Джалиль добавляет: «В 1922–1923 годы я был далёк от реалистического воплощения социалистической действительности. Мои творческие принципы были таковы, что я был не в силах отобразить современную жизнь» ³. Поэт утверждает, что увлечение классикой имело по преимуществу отрицательное влияние. Однако Г. Кашшаф, рассматривая стихотворения указанного периода, справедливо замечает: «Конечно, воздействием древних классиков нельзя объяснить творческие заблуждения двадцатых годов» ⁴. Классики, в том числе и Омар Хайям, Саади, Хафиз, многое дали Джалилю. Он на деле увидел богатые художественные возможности классической татарской и восточной поэзии, и это помогло со временем сделать его стих музыкальным, удивительно лёгким и изящным. Приведённые слова Джалиля написаны тогда, когда влияние восточной классики, а также воздействие тех национальных писателей, которые не укладывались в примитивно понятые рамки реализма, на наши литературы отвергалось или неверно толковалось. В воздействии восточных литератур видели преграду развитию реализма, препоны на пути влияния других литератур, прежде всего русской. Другое дело, что Джалиль подчас некритически переносил в свои произведения мотивы и образы этой поэзии. В результате его лирический герой оказывался оторванным от действительности первых послереволюционных лет.

Джалиль часто рисует героя трагичным — и, очевидно, не без воздействия национальной и восточной поэзии. В стихотворении без названия (написано в Оренбурге в апреле 1922 года; хранится в архиве поэта) мир представляется игралищем фатальных стихий: