Архитектура как искусство и наука

В позднесталинские годы наиболее влиятельные архитекторы Москвы сосредоточились на решении проблемы ансамблевой застройки. Этот подход, нацеленный не только на модернизацию, но и на формирование и благоустройство городского ландшафта, стимулировал и проект московских небоскребов. При создании новых архитектурных ансамблей зодчие сталинской эпохи черпали вдохновение в исторической городской среде. В 1953 году Александр Власов, тогдашний главный архитектор Москвы, сказал в одном из выступлений: «Исторические архитектурные ансамбли Ленинграда и Москвы, Парижа и Вены, Пекина и Венеции сохранятся в истории архитектуры не как мертвые мемориальные памятники, но как образцы высокого искусства композиции»[832]. Власов указывал на гармонию и равновесие, достигнутые, например, в храмовых комплексах Древнего Египта и на афинском Акрополе, на площадях Флоренции, в Кремлях Москвы, Новгорода и Пскова. На эти примеры, по его мнению, и имело смысл оглядываться, планируя новые городские ансамбли. В своем современном воплощении, продолжал Власов, жилой квартал стал неотъемлемой частью ансамбля. Там, где некогда ориентирами для горожан служили церковные звонницы и дворцовые шпили, теперь главными вехами городского пространства сделались жилые башни. В Москве, по замечанию Власова, блестящими образцами ансамблевой застройки стали небоскребы на площади Восстания и на Котельнической набережной.

Однако с тем же успехом московские высотки могли свидетельствовать и о хаосе, творившемся в советском градостроительстве. Уже в силу огромного количества заинтересованных сторон – от различных министерств, ответственных за возведение всех высоток, до заводов, снабжавших стройки материалами, и до учреждений, поставлявших рабочую силу, – охватывавший всю столицу проект небоскребов, запущенный в Москве в 1947 году, являлся чрезвычайно сложным. На создание архитектурного ансамбля (в Москве он состоял из небоскреба с прилегавшими к нему и далеко тянувшимися проспектами, парками, скверами или набережными) могли уйти годы. Ансамбль был идеалом и потому редко воплощался в реальности так, как изначально задумывался.

Георгий Градов остро осознавал эту проблему. В первые послевоенные годы он работал в Гипрогоре, и его очень раздражало то, что в этом проектном институте практикуется, на его взгляд, поверхностно отвлеченный и ненаучный подход к градостроительству. В конце 1949 года, на третьем году работы в Гипрогоре, Градов написал письмо с жалобами в Министерство градостроительства СССР. Как глава 4-й архитектурной мастерской Гипрогора, Градов был прекрасно осведомлен. В своем 11-страничном письме он не только описывал недостатки советского градостроительства, но и предлагал ряд возможных решений. Сосредоточившись конкретно на Гипрогоре, Градов выдвигал следующие доводы: генпланы городов, как правило, тяготеют к абстрактности и оторваны от действительности; очень часто отсутствует цельный замысел, который объединял бы между собой объекты, строящиеся в разных частях одного города; наконец, в советском градостроительстве в целом отсутствуют установленные нормы и внятная научная методология[833].

С своем письме 1949 года Градов заявлял, что на протяжении 25 лет своего существования Гипрогор так и не выработал самых элементарных стандартов градостроительства. «Нет твердых положений по зонированию застройки, не разработана совсем экономика городского строительства, нет научно и жизненно обоснованных нормативов по плотности застройки, зеленому строительству, культурным и детским учреждениям», – сетовал Градов[834]. Гипрогор, продолжал он, «ведет свою работу в полном отрыве от научных учреждений страны – Академии наук СССР, отраслевых Академий и институтов…» Иными словами, писал Градов, Гипрогор «варится в собственном соку». Оторванная от внешних технических дискуссий и от реальности, эта организация барахтается на месте, «повторяя бесконечные штампы и перерабатывая потоки бумаги»[835]. Градов утверждал, что «Гипрогор должен проектировать не бумажные генпланы, оторванные от жизни, для архива, а реальные технические и рабочие проекты застройки городов, годные и необходимые для осуществления в натуре. Нужно изменить самую методологию проектирования генеральных планов, подчинив их требованиям реальной действительности»[836].

По мнению Градова, суть проблемы не в смелости «ансамблевой застройки», а в неспособности советских архитекторов по-настоящему осуществить свои возвышенные и монументальные цели. Проблема – в отсутствии согласованности между многочисленными проектными институциями, действующими в стране. По наблюдениям Градова, в учреждениях позднесталинской поры царил индивидуализм. Свой вывод он подкреплял, пародируя некоторых типичных градостроителей – узколобых индивидуалистов: «Деньги мои – где хочу, как хочу, так и строю», – говорит один; «Мне надо построить дом для своих рабочих, а не заниматься проектированием и строительством города для кого-то»[837], – ноет другой. В письме 1949 года Градов обрушивался на советскую архитектуру с уничтожающей критикой, но не называл ничьих фамилий. Однако в начале 1950-х, когда он перейдет в Научно-исследовательский институт общественных зданий при Академии архитектуры, все изменится. В Академии он уже перейдет на личности.

Градов продолжал адресовать жалобы руководству Академии, но, похоже, его критика никого не интересовала. Однако, став начальником сектора в НИИ общественных зданий, Градов оказался в окружении коллег-единомышленников. В частности, его взгляды разделял руководитель НИИ Константин Иванов. Градов с Ивановым отправили совместно написанное письмо в газету «Большевик», и еще одну – в «Литературную газету», но они так и не были опубликованы[838]. В 1952 году они, снова сообща, написали Юрию Жданову – главе Отдела науки Управления агитации и пропаганды ЦК КПСС. Градов и Иванов обратились к Жданову на основании того, что Академия архитектуры обнаружила свою научную несостоятельность. «Академия архитектуры СССР, которой 17 лет тому назад правительством было поручено разработать правила архитектурной науки, не выполнила своей миссии», – писали они[839]. Но это еще не все, утверждали авторы письма. Пока у кормила стояли такие архитекторы, как Каро Алабян и Аркадий Мордвинов, Академия на всех парах неслась вперед неверным курсом. И теперь необходимо восстановить утраченную связь между архитектурой и наукой.

В последующие годы Градов пикировался непосредственно с Мордвиновым, президентом Академии архитектуры. Он и открыто возражал Мордвинову на официальных заседаниях, и вел с ним молчаливые споры, оставляя пометки на полях своих экземпляров с публикациями Мордвинова[840]. Выступая с докладом в Академии в 1952 году, Градов критиковал Мордвинова и других за то, что они ведут вечные дискуссии о массовом строительстве вместо того, чтобы что-то делать на этом фронте. Ведущие архитекторы страны, заявлял Градов, отсиживаются в стороне, тогда как в этой важной области градостроительства ничего толком не происходит[841]. Пока архитекторы устраивают нескончаемые дебаты, строители вынуждены работать, не имея типовых, отвечающих современным требованиям планов. В качестве примеров Градов приводил школы и больницы – общественные здания, относившиеся как раз к сфере деятельности возглавляемого им института. По его словам, еще три года назад Академия постановила, что в каждой новой школе должен иметься спортзал, однако до сих пор не разработала никаких проектов. Поэтому строительство школ, сообщал Градов, так и «идет по старым проектам без спортивных залов». Но, что еще хуже, продолжал он, больницы тоже строят в отсутствие типовых проектов по проектам школ. По-видимому, строителям приходится импровизировать на ходу: например, вместо классных комнат сооружать операционные залы[842]. Так явная неспособность Академии претворять абстрактные идеи в жизнь приводила к полной неразберихе на стройплощадках.

По мнению Градова, виноваты во всем происходившем были исключительно люди, руководившие Академией архитектуры. И Градов, давно набивший руку на письмах с жалобами в редакции газет и вышестоящие инстанции, продолжал делать это и по окончании сталинской эпохи. В феврале 1954 года, при поддержке Иванова и небольшой группы других «заговорщиков», Градов написал открытое письмо первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву. Годами письма Градова оставались без ответа, к его предупреждениям никто не желал прислушиваться… Наверняка он удивился, когда в 1954 году его письмо чрезвычайно заинтересовало новоиспеченного лидера СССР.

Георгий Градов на совещании строителей

Открытое письмо, которое Градов отправил Хрущеву в феврале 1954 года, было сокрушительным и испепеляющим. В нем Градов поименно обвинял ведущих советских архитекторов в нежелании эффективно использовать имеющиеся в их распоряжении промышленные и научные достижения и, если смотреть шире, в отклонении от партийной линии. В первых четырех страницах своего послания Градов обращался непосредственно к первому секретарю, излагая причины и суть своего беспокойства. Но главное Градов сосредоточил в приложении на ста страницах, где с самыми сочными подробностями рассказывал об интригах и заговорах. Наверняка Хрущев, любивший драматические эффекты и заинтересованный в подобных «сигналах снизу», с увлечением прочел послание Градова в тот неопределенный момент политических преобразований[843].

Это письмо было результатом труда терпеливого и кропотливого человека, который годами дожидался подходящей возможности высказаться. И вот теперь, по окончании сталинской эпохи, он воспользовался ею. До выступления Хрущева с докладом на ХХ съезде оставалось два года, и Градов еще не догадывался, что в этот момент вносит весомый вклад в дело грядущей десталинизации. Но дело обстояло именно так. Градов, в высшей степени последовательный, повторял все те же аргументы, которые он, Иванов и их единомышленники уже не раз излагали в предыдущих письмах и выступлениях. Градов утверждал, что в 1930-е годы советская архитектура пошла по неверному пути, свернув в сторону от научно-технических достижений. Вместо этого восторжествовало «рабское преклонение перед архаикой, массовое беспринципное копирование архитектурных приемов и форм, ушедших в прошлое, культ преимущества уникальной архитектуры перед массовой»[844]. Градов писал, что «все это не соответствует идеалам нашего общества и противоречит указаниям партии и Ленина о создании новой социалистической материальной и духовной культуры».

За последние 20 лет, заявлял Градов, «новаторство в архитектурном творчестве ликвидировано»[845]. И кто виноват в сложившемся положении, по мнению Градова, было совершенно ясно.

Хотя внимательного читателя Градов дождался именно в пору десталинизации, само его письмо Хрущеву насквозь пропитано риторикой сталинизма. Градов сообщал первому секретарю, что в области архитектуры царит «аракчеевский режим» украшательства и подражательности[846]. И заправляет этой «аракчеевщиной», продолжал Градов, Мордвинов (илл. 8.1), окруживший себя «беспринципными» людьми, к которым относились Сергей Чернышев, Николай Колли, Николай Былинкин и прочие, «безоговорочно соглашающиеся» с ними приспешники, «не возражающие против гнилого уклада академической жизни». Противостоят же им «активные коммунисты, поднявшие голос критики», – вроде самого Градова, – однако их попытки перенаправить советскую архитектуру в нужное русло и спасти честь профессии неоднократно наталкивались на сопротивление начальства[847].

Илл. 8.1. Аркадий Мордвинов, архитектор гостиницы «Украина» и президент Академии архитектуры СССР, с коллегами и макетом гостиницы, строительство которой продолжалось до 1957 г. 1951 г. Собрание Музея Москвы

Письмо Градова было написано в правильное время и попало в нужные руки. Хрущев, скорее всего, уже готовил масштабную атаку на главных сталинских архитекторов, которая должна была произойти в конце 1954 года на Всесоюзном совещании строителей в Москве. Но письмо Градова должно быть подпитало планировавшийся натиск. В декабре, выступая на Совещании строителей, Хрущев напал персонально на ведущих архитекторов Академии, в том числе на тех, кто построил – и, как Мордвинов, еще продолжал строить – московские небоскребы. В обличительной речи Хрущева эти монументальные сооружения были названы яркими примерами «излишеств» в сталинской архитектуре.

На Всесоюзном совещании строителей, которое продолжалось целую неделю (с 30 ноября по 7 декабря), присутствовали более двух тысяч представителей советской строительной отрасли, съехавшихся со всех концов СССР. Газеты публиковали выдержки из наиболее важных докладов, делавшихся на совещании, чтобы с ними могла ознакомиться вся страна.

Новости о развернувшейся в Москве драме быстро долетели и до зарубежных наблюдателей.