Людей, занимающих верхушку человеческой пищевой цепи, считают пришельцами. Нам даже представить их жизнь трудно (говорю как сценарист сериалов с весьма неплохим жалованием). СЕО крупной телекоммуникационной компании и миллиардеру Джону Мэлуону принадлежат почти 9000 км² территории в США[235]. На его владениях поместится штат Делавэр, весь Нью-Йорк и еще Хьюстон. Лари Эллисон, основавший Oracle Corporation, несколько лет назад со скуки приобрел один из Гавайских островов. Целый остров. Те немногие, кого на графике нормального распределения мы называем «безумно богатыми», обитают будто на другой планете. И в тех редких случаях, когда они вылезают из какого-нибудь логова суперзлодеев внутри вулкана, как в фильмах про Джеймса Бонда, и взаимодействуют с реальным миром, их действия привлекают пристальное внимание. В 2019 г., когда в Австралии полыхали лесные пожары, CEO Amazon и самый богатый человек в мире Джефф Безос объявил, что в качестве помощи его компания выделит стране 1 млн австралийских долларов (690 000 долларов США)[236]. За это его грамотно и основательно макнули лицом в грязь. Люди отмечали, что Безос зарабатывал такую сумму каждые пять минут в течение всего года[237]. Затем, как и следовало ожидать, выяснилось, на что Безос вдобавок тратил деньги. Например, за 42 млн долларов он построил часы, механизм которых расположен в выдолбленной полости в техасской горе и которые должны простоять 10 000 лет[238]. Итак, 42 млн долларов за странные непонятные футуристические суперчасы… и 690 000 долларов, чтобы спасти континент? Всего через месяц Безос объявил, что за следующее десятилетие пожертвует 10 млрд долларов на борьбу с изменением климата[239]. Легко проследить взаимосвязь между публичным осуждением и внезапным интересом к крупномасштабному альтруизму. (Видите? Пристыдить иногда тоже полезно!)

Мы полагаем, будто естественно и правильно требовать, чтобы люди с самыми большими возможностями делали больше других. Но что такое «самые большие возможности»? Сколько они должны «отслюнить» в каждой ситуации и когда мы поймем, что они выполнили свои обязательства? Критика Сингера в адрес Гейтса по поводу его благотворительных пожертвований потрясла меня, поэтому я решил найти и другие его работы. Черт возьми, если вам когда-нибудь захочется почувствовать себя морально неполноценным, прочитайте побольше книг Питера Сингера. Его чистейший утилитаризм может завести в неведомые дебри. Например, мы не оставим без внимания благотворительное пожертвование в размере 30 млрд долларов. Но во всех своих работах он пытается донести до нас одну простую идею: нет разницы между собственной ценностью в жизни «здесь» — где угодно — и жизнью «там». Чтобы доказать свою точку зрения, он предлагает убедительный мысленный эксперимент[240], который я немного упростил и перефразировал.

Представьте, что мы идем мимо мелкого пруда и видим тонущего ребенка. Большинство согласятся, что мы несем моральную ответственность и надо действовать: мы должны броситься в воду по колено и, ну, вытащить малыша, чтобы он не утонул. Но что, если при виде тонущего ребенка мы подумали про себя: «Я, конечно, должен спасти этого ребенка, но я только что купил новые итальянские мокасины и не хочу, чтобы они испортились. Так что… Извини, малыш!» И мы идем мимо, возможно даже насвистывая веселую песенку о том, какая мягкая и приятная на ощупь кожа мокасин. И нас, конечно, сочтут чудовищем, скажут, что мы даже хуже, чем парень, у которого есть 53 млрд долларов и при этом он ничего не жертвует на благотворительность. Ведь нам нужно было сделать элементарное, но мы поступили бессердечно. Выбор сохранить туфли, а не спасти человека означает, что мы либо садисты, либо социопаты, либо последователи Айн Рэнд, либо всё вместе. Люди писали бы о нас в соцсетях, ругали бы нас, таких ужасных, — и были бы правы[241].

Но большинство людей не монстры. Многие мгновенно подсчитали бы, что человеческая жизнь дороже пары итальянских туфель, и немедленно бросились в пруд спасать ребенка. Однако вот что говорит Сингер: мы точно знаем, что прямо сейчас по всему миру есть дети, тонущие в прудах, в буквальном и метафорическом смысле. Мы видим рекламу, где просят перевести тридцать центов в день, чтобы помочь голодающему малышу в Йемене, на почту приходит призыв от организации, где говорится, что доллар в неделю может спасти человеческую жизнь в Сирии, и чаще всего мы игнорируем эти послания. Более того, они нас раздражают. И все же доллар в неделю — это намного меньше, чем мы потратили бы на итальянские туфли. Почему мы ценим жизнь «там» меньше, чем жизнь «здесь»? Почему пруд должен находиться рядом, чтобы мы начали действовать?

Когда Сингер проводит этот эксперимент на своих занятиях, студенты часто высказывают разумные опасения по поводу таких денежных переводов: мы давали бы деньги организации, которая, по нашему мнению, спасает жизни, но часть все равно уйдет на бюрократию. На что именно пойдут наши деньги, не очень понятно. Тогда Сингер говорит, что стоимость этих денег очень мала, буквально копейки, так что даже если они приносят 25% пользы от заявленной, разве не стоит заключить сделку? С этим трудно поспорить, верно? И наконец, Сингер просит нас сделать следующий логичный шаг: собрать все деньги, которые мы планировали потратить на итальянские туфли, или новые джинсы, или новый iPhone, который нам на самом деле не нужен, и отправить их незнакомцу, чтобы его жизнь стала чуть лучше (или даже чтобы он смог выжить). Он просит нас принести полностью утилитарную жертву: отказаться от небольшого удовольствия от новой лампы или какой-то другой вещи и резко уменьшить количество страданий человека, столкнувшегося с проблемами, которые нам трудно даже представить себе.

Сингер знает, что говорит о важных проблемах. Многие из нас покупают тонны ненужных вещей, и простое упоминание того, насколько больше мы могли бы сделать, потратив средства иначе, подчеркивает наш слишком потребительский подход к жизни. И когда мы смотрим на все глупое барахло, накопленное у нас дома, все ненужные подушки и лишние свитера, которые мы не носим, и бейсбольные биты за 800 долларов с автографами, мы понимаем, что Сингер предлагает нам сделку всей жизни: мы можем стать героями! Каждый из нас может ощутить себя Оскаром Шиндлером. Да, Шиндлер спасал жизни, рискуя собственной, под гнетом фашистского режима, а мы просто сидим и смотрим «Парк Юрского периода» и едим жареный арахис в меду… но мы можем спасать жизни людей, как и он. Достаточно не покупать лампу, а отправить тридцать баксов в благотворительный фонд на противомоскитные сетки в Африке и ждать, пока Стивен Спилберг снимет оскароносный фильм о нашей жертве и храбрости. Но потом мы вспоминаем поучительную историю о «нагнетателе счастья», спрашиваем себя, чем это закончится, и представляем, как сидим в пустом доме, где нет ничего, кроме последней банки жареного арахиса в меду. Внезапно мы возвращаемся в переходную зону, задаваясь вопросом: когда можно просто покупать глупые вещи, которые мы хотим приобрести, и не чувствовать утилитаристской вины за то, что не используем деньги для чего-то более важного? Это невозможно узнать!

Сингер утверждает, что это не так. И передает микрофон своему внутреннему Бентаму. Он говорит, что вы можете это вычислить.

Сингер считает[242], что есть определенная базовая сумма денег, которая нам нужна для жизни: на еду, жилье, немного развлечений и досуга и т. д. Эта сумма варьируется в зависимости от обстоятельств — сколько у нас детей, где мы живем и т. д., — но ее можно рассчитать. Можно выяснить, сколько нам нужно, оставить небольшую «финансовую подушку безопасности» и деньги на неотложную медицинскую помощь или что-то в этом роде, а всё, что мы зарабатываем сверх того, отдавать тому, кому меньше повезло. «Формула проста, — писал он в другой статье журнала New York Times в 1999 г., — нужно отдать все деньги, которые вы тратите на предметы роскоши, а не первой необходимости»[243]. Сингер дает консеквенциалистский ответ Иммануилу Канту. Он крутой парень. Его отношение к моральной необходимости очень твердое.

Теперь мы лучше понимаем, почему он недоволен поведением Гейтса. Пожертвование в 30 млрд долларов — это прекрасно, но если у него по-прежнему есть 53 млрд долларов, мог бы поделиться и ими. Чего у Билла Гейтса нет из того, что ему нужно? Всё есть. Чего нет у голодающих детей в Африке? Кроватей, дома, еды, чистой воды, лекарств от малярии, витаминов, образования, мыла и вакцин. А что есть у Билла Гейтса, что ему не нужно? Примерно 52,999 млрд долларов. По мнению Сингера, тут и думать нечего. Сумма, имеющаяся у нас сверх того, что мы тратим, приобретая «предметы первой необходимости», может составлять 1 доллар или 53 млрд долларов, но на деле это одно и то же: она нам не нужна, надо отправить ее тому, кому она необходима.

Но у нас есть очень разумные возражения против его директивы. Во-первых, большинство не чувствуют себя в безопасности, когда у них есть возможность покупать только предметы первой необходимости, оставляя немного на развлечения и черный день. У каждого может случиться внезапная катастрофа: авария, болезнь, неудачная сделка. Могут срочно понадобиться деньги родственникам или друзьям. Во-вторых, мы хотим (если можем) скопить деньги на пенсию или помочь будущим детям, а то и внукам. Если мы отдадим все деньги, а потом вдруг нам самим понадобится какая-то сумма сверх того, что у нас осталось, вряд ли нас утешит, что наши деньги пошли на проект дегельминтизации реки в Малави, благодаря которому тысячи детей будут здоровы.

Хотя кого-то наверняка утешит. В книгах Сингера «Жизнь, которую вы можете спасти» и «Лучшее, что вы можете сделать» есть истории о людях, отдавших одну из своих почек, причем не конкретному человеку, а просто «тому, кому она нужна», в рамках движения «эффективный альтруизм» (приверженцы Сингера такие же крутые, как и он). Отчасти расчет, который проводят люди, жертвуя свои почки, предполагает, что шансы умереть, отдав одну почку, — примерно 1 к 4000. Примерно столько же, что и попасть под колеса автомобиля, катаясь на велосипеде. Для них это значит, что, не жертвуя вторую почку, человек оценивает собственную жизнь в 4000 раз выше, чем жизнь других, причем незнакомцев. Несмотря на такие логические выкладки, большинство из нас, скорее всего, сто раз подумает, прежде чем просто… отдать почку. У большинства есть семья или близкие друзья, для которых мы теоретически можем стать донорами. Что, если нашему ребенку через несколько лет понадобится почка, а мы не сможем ему помочь, поскольку уже отдали ее, чтобы удовлетворить требования австралийского специалиста по этике, которого мы никогда не видели? Или оставшаяся почка откажет и мы будем вынуждены просить члена семьи отдать почку нам? Невеселая перспектива. Да, вероятность такого события невелика, но это не утешает. От одной мысли об этом у нас мурашки по спине[244]^, [245].

Еще один упрек в адрес Сингера заключается в том, что он вообще не поддерживает так называемые культурные благотворительные организации[246]. Когда дети, по его словам, буквально умирают, трудно оправдать человека, игнорирующего их страдания и спонсирующего местный художественный музей или симфонический оркестр. Опять же трудно поспорить с логикой этого утверждения, однако оркестры — это замечательно! Для кого-то они невероятно значимы и жизненно важны, помогают считать себя людьми. Жестоко наказывать этих людей за то, что они дали деньги оркестру, а в качестве палки для битья использовать смерти детей, которые можно было предотвратить. Точка зрения Сингера важна и понятна: некоторые благотворительные организации явно лучше других, движение эффективного альтруизма заслуживает огромной похвалы за исследование и акцентирование внимания на тех, кто достоин денег[247]^, [248]. Но в таком ракурсе проблема приобретает черты, схожие с ситуацией с бампером Saab: не надо думать о том-то, потому что вот это намного хуже. О, вы хотите пожертвовать сто баксов художественному музею? Круто! На эти деньги вы могли бы спасти двадцать человеческих жизней, но нет, вперед, посмотреть на скульптуру Бранкузи тоже важно.

Аргументы Сингера разочаровывают своей негибкостью. Да, их логика очевидна, мы постоянно с ней сталкиваемся, даже когда чувствуем, что это несправедливо. Вот почему, когда я купил дорогую, но совершенно «ненужную» биту с автографом после того, как Red Sox выиграли первенство по бейсболу, я на миг расстроился. Я ощутил, как Питер Сингер уставился на меня сквозь расстояния. Восемьсот баксов за биту, шутишь? Ничего лучшего с этими деньгами сделать нельзя? «Оставь меня в покое, Питер Сингер!» Надеюсь, я не вслух это сказал. «Это важно для меня! Позволь мне это сделать!» Образ Сингера был непоколебим. Ладно, чувак. Это твои деньги. Но, может, хотя бы краем глаза взглянешь на сайт объединения Oxfam и прочитаешь пару историй о тех, кто живет в крайней нищете?

Помните Бернарда Уильямса и его критику утилитаризма? Он сказал, что это лишает нас безупречной репутации, чувства целостности и неделимости личности. Мы жертвуем собственными личными проектами во имя неопределенного массового общечеловеческого счастья. Утилитаризм отказывает нам в том, что делает нас собой. Уильямс счел бы абсурдной идею о том, что я поступил неверно с моральной точки зрения, купив сыну подарок, когда мы вместе занимались любимым делом, которое формирует тесную связь между нами. В итоге я оказываюсь рядом с Уильямсом и Сьюзан Вулф, которые предостерегали нас от стремления к моральной святости. Наша жизнь принадлежит нам, и мы не должны испытывать чувства вины, наполняя ее переживаниями и даже предметами, которые придают ей форму, наполняют ее. Следуя логике Сингера, я вообще не должен был ходить на игру, ведь билеты на чемпионат недешевы. Возможно, нам не стоило покупать начос и хот-дог сыну, платить за парковку… да и за специальный пакет кабельного телевидения, где можно посмотреть все игры Red Sox. Очень быстро мы скатываемся до сущей глупости.

Но Сингер, черт возьми, в чем-то прав.

Мы делаем много ненужных глупостей и редко задумываемся о моральных издержках: о том, что было бы сделать лучше вместо этого. И я люблю Сингера за пристальное внимание к моральным издержкам — вот почему я люблю его, за его занудство. И его бескомпромиссный утилитаризм выполняет важную функцию. В 2019 г. он переиздал книгу «Жизнь, которую вы можете спасти» и попросил меня написать введение[249]. После того как я поговорил обо всем, что может взбесить читателя, когда он будет погружаться в работу, я[250] написал:

Это дар Сингера нам: людям, живущим даже в небольшом комфорте, невероятно легко стать самодовольными, забыть, что большинство людей на земле живут в бедах и бедности, у них есть ежедневные проблемы, которые нам и не снились, они в опасности. Кондиционирование воздуха, отопление, еда, чистая вода, стиральная машина, холодильник, электричество в течение необходимого времени, лекарства, отсутствие войн и благополучная, некриминальная обстановка — это то, что многие из нас считают естественным. Но многие не могут на это рассчитывать.

Сингер работает как сигнализация против самодовольства[252]^, [253]. Он здесь, чтобы похлопать нас по плечу, напомнить, как нам повезло, и спросить, не могли бы мы задуматься о других и сделать что-то еще, чтобы им помочь. У Сингера много недоброжелателей в академических кругах. Эта рука на плече заставляет нас чувствовать себя не лучше, но, честно говоря, так и должно быть. Никому не приятно то и дело садиться в лужу, поэтому, когда грозный воинственный австралиец с обрезом (я по-прежнему представляю себе его таким и ничего не могу с этим поделать) указывает, что мы почти всегда можем поступить правильно, если сделаем другой выбор, который заставляет усомниться каждый раз, когда мы идем в кино или покупаем джинсы, это, в общем-то, отстой. Еще больнее бьют и сильнее раздражают слова о том, что стоимость этих джинсов буквально составляет десять человеческих жизней. При этом нам одновременно хочется быть теми, кому не все равно, и Сингер помогает нам, похлопывая по плечу. Суть того, о чем мы здесь говорим, опять же в вовлеченности, заботе, когда нам не все равно, в простом вопросе к себе: что я делаю? Могу ли я сделать что-то более правильное? Попытки пойти наперекор своему поведению болезненны и раздражают. Но одновременно это средство от главного врага улучшений — апатии. Вряд ли нам удастся достичь аристотелевского уровня гражданской активности, если мы не почувствуем последствий своих действий, когда мы делаем недостаточно.

Во время кризиса, вызванного пандемией COVID-19, появлялись удивительные истории, например об арендодателях, которые не брали плату с квартиросъемщиков, или жителей, организовывающих доставку продуктов старикам и больным. Но были и ужасные истории об арендодателях, безжалостно выгонявших людей на улицы, или компаниях, которые заставляли сотрудников работать, не обеспечивая их защитными средствами[254]^, [255]. Находились те, кто собирал деньги для медицинских работников на передовой; были печальные прогнозы того, как пандемия скажется на бедных и незащищенных. И все это время многие люди задавались одним и тем же вопросом: каковы мои обязанности? Сколько я должен сделать, чтобы помочь? Я полагаю, что ответ (в этой ситуации и других подобных ей) начинается со Скэнлона, а затем переходит к Сингеру. Когда кризис общественного здравоохранения одновременно затрагивает всех на Земле, есть минимальные требования для каждого, те, на которые не наложит вето ни один разумный человек, базовые вещи, которыми мы обязаны друг другу. Их легко определить, и они не подлежат обсуждению: нужно по возможности ограничить поездки, соблюдать социальную дистанцию, носить маски и т. д. После этого — именно здесь Сингер возвращается на сцену — наши обязанности расширяются в зависимости от социально-экономической ситуации. Если на нас кто-то работает, например няня или человек, выгуливающий собаку и т. д., и мы можем позволить себе платить им (полностью или частично), даже если во время пандемии они не так активно трудятся, мы должны это делать. В кризис люди, которым посчастливилось иметь лишние деньги, должны отдавать их тем, кто в них нуждается.