По мнению Скотта, такие небольшие проступки укрепляют этические мускулы и готовят нас к более важным моральным упражнениям. Кроме того, я думаю, что некоторые правила стригут всех под одну гребенку и безрезультатны, например «Все собаки должны быть на поводках» или «Пешеходы не должны переходить дорогу в неположенном месте». Также я считаю, что если мы стремимся стать лучше, учитывая, насколько изнурительна бывает жизнь на Земле, то небольшая передышка в период морального истощения нормальна (и, возможно, даже необходима), просто чтобы не сойти с ума. Я о том, что есть два условия, при которых мы можем позволить себе нарушить правила.

Первое: нарушения не приносят одинакового вреда всем. Допустим, вы любите животных. Вы жертвуете деньги обществу, защищающему животных от жестокого обращения, а однажды даже остановили машину, чтобы помочь черепахе, которая вышла на дорогу. (Всё так. Вот как вы любите животных.) Вы также ярый сторонник того, чтобы люди брали домашних животных из приютов, а не покупали у заводчиков. И вот однажды знакомая говорит вам, что купила у заводчика щенка золотистого ретривера по кличке Орешек, но сейчас она переезжает и не может его оставить. Да, взять на передержку Орешка технически означает, что вы нарушите свое правило, взяв щенка не из приюта, но есть убедительный контраргумент: только потрогайте, какие мягкие ушки у этого щенка! Позвольте себе немного свободы. Заберите Орешка. Переход улицы в неположенном месте не сводит на нет весь ваш проект «стать лучшей версией себя», и передержка собаки не отменяет годы вашей работы по продвижению приютов. Однако, если вы хотите нарушить правило, скажем, «Не сбегать с места происшествия» или «Не начинать войну на Ближнем Востоке под надуманным предлогом», на вашем счету добрых дел вряд ли найдется достаточно средств, чтобы оправдать такое поведение.

Второе: нужно признать, что все наши поступки не идеальны. Минимальный вред, который нанесет такой плохой поступок, усугубится, если мы притворимся, что не совершали его, поскольку это изменит наше представление о себе и в итоге повлияет на то, какие мы.

В политике существует концепция «Окно Овертона», названная в честь ее автора Джозефа Окноовертонова[216]. Она описывает диапазон «приемлемости» политической идеи в определенный момент. Некоторые идеи — скажем, однополый брак — сначала считаются маловероятными или даже немыслимыми. Со временем в культуре появляются различные факторы, скажем, все больше людей признают ЛГБТК+, на телешоу больше геев среди гостей, и окно немного сдвигается: однополые браки признаются более вероятными. По мере того как культурные нормы продолжают развиваться (в должность вступают молодые политики, активистов становится все больше, люди понимают, что у многих из нас в кругу знакомых есть по крайней мере один представитель ЛГБТК+), окно Овертона сдвигается еще больше, пока наконец диапазон возможностей, вписанный в окно, не включает однополые браки, фактически признанные законодательством страны. Нечто когда-то немыслимое становится возможным, а затем и вообще реальностью.

Что касается наших маленьких проступков, мы же видим потенциальную проблему, верно? Окна Овертона могут представлять любой диапазон, включая всё, что мы считаем приемлемым поведением для себя. Итак, мы знаем, что переходить дорогу в неположенном месте неправильно, но мы все равно это делаем… и тогда мы становимся «людьми, которые иногда переходят дорогу в неположенном месте». Ничего страшного. Но это прямой путь к тому, чтобы стать «людьми, которые всегда переходят дорогу в неположенном месте». Затем в один прекрасный день мы не находим урну и думаем: «Бросить фантик от жвачки на землю не намного хуже, чем перейти дорогу в неположенном месте», поэтому мы делаем это… и вскоре уже всегда кидаем мусор на землю, потому что это теперь приемлемо, паркуемся в неположенном месте, что еще больше сдвигает наше окно Овертона, позволяя не платить подрядчикам, и затем мы делаем шаг, шаг, еще шаг и вот уже не платим налоги, воруем деньги, изменяем супругам, контрабандой вывозим из Индии находящихся под угрозой исчезновения носорогов и продаем оружие международным террористам на черном рынке.

Неплохо, да? Есть ли такая вероятность? Конечно, нет. Это намеренно абсурдное предположение «а что, если», как у полицейского в рекламе 1980-х, предупреждавшего детей, что если они выкурят одну сигарету, то быстро перейдут к героиновой зависимости. Но здесь есть серьезный момент: смещение окна Овертона часто происходит постепенно, мы очень быстро приспосабливаемся к его новому диапазону[217], поэтому есть риск позволить себе все, что мы считаем неприемлемым, только потому, что мы этого хотим. На самом деле, даже имея благие намерения и здравые суждения, если слишком часто будем поддаваться слабостям, в результате мы действительно можем начать «торговать оружием на черном рынке». Просто мы становимся эгоистами. Мы начинаем верить, что наше «право» делать все, что мы хотим и когда хотим, важнее всего, и поэтому наше чувство этичности касается только собственного счастья или страданий. Мы становимся… Айн Рэнд.

Рэнд (1905–1982) была писательницей и философом, и она предложила читателям то, перед чем сложно устоять. Развивая идею XIX в. под названием «разумный эгоизм», она предположила, что истинный путь к моральному и социальному прогрессу предполагает заботу людей лишь о своем счастье. Она назвала свою теорию объективизмом, и это в основе своей полная противоположность утилитаризму: вместо того чтобы пытаться преумножить счастье для всех и уменьшить общие страдания, мы делаем это только для себя. Или, как она написала в послесловии книги «Гимн»:

Это удивительная философия. И не в хорошем смысле этого слова. Если наше счастье — моральная цель жизни, это значит, что мы должны преумножать его за счет всего остального, включая, в особенности, счастье других. В мире Айн Рэнд тысяча монтеров Стивов могут оказаться за трансформаторной будкой ESPN, и я могу быть единственным, кто смотрит чемпионат мира по телевизору, и я все равно допущу, чтобы все поджарились, потому что я счастлив, а они просто потенциальные помехи моему счастью. Безумие. Вот моя любимая цитата из книги Рэнд, где она занимает смелую позицию против того, чтобы «быть милой».

Или, иначе говоря: «Пошли все на фиг».

Удручает, что женщину, выступавшую за радикальный эгоизм и полное презрение ко всем, кроме себя, не освистали и не прогнали с мировой сцены. Даже сегодня у Рэнд много последователей, особенно среди тех, кто называет себя либертарианцами. (В Конгрессе США есть несколько поклонников философии Рэнд: бывший спикер Палаты представителей Конгресса Пол Райан говорит, что попросил всех своих сотрудников прочесть ее книги[220], и, учитывая объем и нечитабельность ее опусов, можно утверждать, что эта просьба нарушила Женевские конвенции.) Я полагаю, что особо не стоит удивляться. По сути, она говорит своим читателям: единственное, что нужно сделать, чтобы стать чистым с моральной точки зрения, — изо всех сил защищать собственные интересы. Кто-нибудь обязательно купил бы книгу о диетах, в которой утверждалось бы, что можно похудеть, съев пирог с орехами и запив его сладкой газировкой. Место, которое занимает Айн Рэнд, безусловно, объясняется не ее талантом, а привлекательностью ее теории для тех, кто заинтересован в достижении и поддержании власти. Романы Рэнд — чудовищные опусы, написанные напыщенным языком, которые можно читать перед операцией вместо анестезии. Как выразился один известный ученый: «У Айн Рэнд есть только две проблемы: она не умеет думать и не умеет писать»[221].

Беглый взгляд на любую из ранее обсуждавшихся моральных теорий заставляет отправить объективизм в пылающий мусорный бак истории. Это прямая противоположность утилитаризму, так что… здесь он терпит неудачу. Я не могу себе представить, чтобы Иммануил Кант с трудом продрался через тысячу с лишним страниц книги «Атлант расправил плечи»[222] и объявил безграничный эгоизм твердой универсальной максимой. Томас Скэнлон кажется довольно спокойным и вдумчивым человеком, но нетрудно представить, как он, читая Рэнд, пробивает кулаком стену. И последователь Аристотеля, находясь в поисках золотой середины, возмутился бы по поводу теории, согласно которой нужно выбросить к чертям саму золотую середину. Но мы живем в мире, где основная моральная теория звучит так: «Будь настолько эгоистичен, насколько возможно!» В воздухе витает идея: мы можем делать всё, что захотим, игнорировать ценность чужих жизней, относиться к остальным как к средству достижения собственной цели, решать, что мы никому ничем не обязаны[223]^, [224]. Наши маленькие моральные проступки, какими бы безобидными они ни были, слегка смещают окна Овертона в сторону мира, где глупый «разумный эгоизм» Айн Рэнд становится чуть более правдоподобным. Но есть решение: мы обязуемся регулярно проходить эти «проверки», отмечать, переходя дорогу морали в неположенном месте, что мы это делаем. Потратьте средства с банковского счета «добрых дел», но прикрепите квитанцию на стене кабинета в качестве напоминания.

Размышляя о долгосрочных последствиях моральных расчетов, которые мы совершаем в относительно незначительные и короткие моменты жизни, я невольно вспомнил еще один из самых известных мысленных философских экспериментов: проблему безбилетника. Представьте себе забитый пассажирами вагон трамвая[225]. Родители с детскими колясками, велосипедисты со своими драндулетами, пожилые пары с кучей сумок — источник липкого запаха пота и страданий в час пик. Все оплатили проезд, и, как ни странно, сегодня количество заплативших соответствует пределу вместимости вагона (удивительно, как подобные вещи закрадываются в философские мысленные эксперименты). Трамвай трогается, женщина по имени Деб подбегает, запрыгивает на подножку, хватается за поручень и едет бесплатно. Она не оплатила проезд, но она и не занимает места в вагоне, как пассажиры с билетами. Разве она в чем-то неправа?

Инстинктивно мы думаем: конечно, не права. В конце концов, все заплатили за проезд, а она — нет. Эксцентричные адепты теории Канта в нетерпении подпрыгивают, тычут пальцами и сердито верещат по-немецки[226], поскольку Деб явно нарушает категорический императив: о том, чтобы ее поведение стало универсальной максимой, и речи быть не может. Если бы все сделали то же, что и она (подождали, пока вагон под завязку забьется, а затем ехали на подножке «зайцем»), вся система общественного транспорта пошатнулась бы: никто не платил бы, а все стремились бы ездить без билета. Так что, если посмотреть на ситуацию с точки зрения Канта, можно определенно сказать, что она «неправильная». Но, опять же, с точки зрения Канта, неправильного вообще очень много. Это такая своеобразная причуда Канта: по его мнению, люди ошибаются.

Однако… никто из пассажиров не испытал неудобств, все добрались до места назначения за то же время, за которое добрались бы, если бы Деб заплатила за проезд. Это означает, что с утилитарной точки зрения трюк вроде бы сработал: ловкий маневр Деб преумножил всеобщее счастье в мире (больше людей добрались до места назначения) без дополнительных страданий. Конечно, в этих расчетах нужно учесть испепеляющие взгляды пассажиров, направленные на Деб: их гнев, учитывая, что они оплатили проезд, может перевесить удовольствие от ее бесплатной поездки. Так что теперь представим, что Деб никто не видел. Возможно, она, никем не замеченная, молниеносно вскарабкалась на вагон трамвая и притаилась на крыше. (Да, Деб — ниндзя. Смиритесь с этим.)

И тут возникает вопрос: если никто не видит, как ниндзя Деб немного нарушает правила, никому это не мешает и никто ни на кого не злится из-за того, что в этом мире ниндзя могут ездить «зайцами», а все остальные должны платить, что мы теперь думаем об этом? Это хорошо? Или плохо? Можно долго понемногу менять первоначальные условия и пережевывать последствия. Как и в «Проблеме вагонетки», у «Проблемы безбилетника» есть миллионы версий[227], а то и больше: как только вы узнаете о них, вы начнете замечать их повсюду. Моральная проблема отказа от вакцинации и, таким образом, расчет на тех, кто привился ради личной безопасности; отказ платить налоги, но при этом использование государственных ресурсов; использование излишнего количества воды для полива участка в засушливом регионе; отказ идти на выборы и при этом постоянные жалобы на правительство — всё это разновидности «Проблемы безбилетника». Но ради того, чтобы окно Овертона не сдвигалось, а нам не пришлось стать участниками событий, описанных Айн Рэнд в лихорадочном бреду, где проявляются наши худшие и самые эгоистичные инстинкты, подойдем к проблеме изнутри, а не снаружи: спросим, что Деб думает о своих действиях. Учитывая ее отменные навыки паркура и умение скрываться, никто не видел ее, поэтому только она размышляет о бесплатной поездке в трамвае. Ее все устраивает? Если узнать, ощущает ли она вину, мы поймем, как мы сами относимся к тому, что снимаем средства со своего морального банковского счета.

Отношение Деб к своим действиям будет зависеть от разных специфических факторов. Может быть, есть контекст, о котором мы не знаем. Может, безбилетный ниндзя Деб только что отмутузила банду головорезов, ограбивших старика, а теперь ей нужно ехать в центр города навестить больного отца, чтобы накормить его супом, но в костюме ниндзя нет карманов для мелочи на билет, и она подумала про себя: «Я только что сделала суперхорошую вещь и никому не причиняю вреда, поэтому прокачусь бесплатно». Тут она, конечно, признает, что поступает неидеально, но все-таки позволяет себе эту поблажку. В таких же обстоятельствах в будущем она обязательно заплатит за проезд, как все. Окно Овертона, заключающее в себе ее диапазон морали, сдвинется не сильно, если вообще сдвинется.

Но может оказаться, что Деб — плохой ниндзя, а не хороший. Весь день она применяет свои приемчики, чтобы отбирать леденцы у детей, а когда видит возможность бесплатно прокатиться на трамвае, она (буквально) хватается за нее. Тут Деб на более скользком пути. Возможно, ее окно Овертона уже сдвинулось. Раньше она совершала мелкие правонарушения вроде кражи конфет, но теперь стала человеком, который не платит за проезд и не испытывает угрызений совести. Отсутствие вины у Деб однажды приведет к тому, что она бесплатно прокатится до метафорической остановки Эгоистбурга.