Если мы станем хорошими маленькими консеквенциалистами, мы попытаемся предвидеть более широкий спектр последствий: каково жить в мире, где самые близкие друзья не всегда говорят нам правду? Затем мы верно рассудим, что такой мир уже существует и это не так уж плохо на самом деле, так что нам скорее стоит избегать конфликтов и объявить, что кружевные воротнички сейчас в моде, а огромные неоновые зеленые пуговицы — отличная тема для начала разговора.

Как мы уже убедились, консеквенциалистский расчет пространный и неточный. Не говоря уже о том, что эксперимент немного подкачал, потому что выявленные нами преимущества становятся таковыми только для нас: мы либо избежим страданий (жесткого разговора с подругой, задевающего ее чувства), если будем лгать, либо почувствуем всю боль, если скажем правду. И поскольку люди обычно стараются избегать страданий, когда это возможно, наши суждения искажены. С этической точки зрения лучше всего не идти легким путем, руководствуясь личными интересами. Было бы здорово, если бы это было так! Но, скорее всего, это не так.

Мы также вынуждены признать, что, проводя консеквенциалистские расчеты, прошли только половину пути: мы думали о хорошем/удовольствии, которое идет от лжи, и плохом/страданиях от того, что мы говорим правду. При этом мы не попытались рассчитать хорошее/удовольствие от правды или плохое/страдание от лжи. Мы не слишком принимаем в расчет эти переменные уравнения, поскольку они еще более расплывчаты. Как вычислить общественную пользу правды или общественное зло лжи во спасение? Кажется, это возможно, только если в результате этих действий произойдет что-то осязаемое: скажем, если мы соврем, что нам нравится уродливая блузка, а подруга, вдохновившись комплиментом, наденет ее на собеседование, не получит работу из-за того, что пришла ужасно одетой, впадет в глубокую депрессию, совершит тяжкое преступление и проведет двадцать пять лет в тюрьме строгого режима[110].

Есть много «а что, если», связанных с этическими размышлениями, что отчасти заставляет пошатнуться аргументы утилитаристов. Так что, возможно, есть и другая этическая система, которую можно использовать. Дающая жесткие и четкие правила, которым просто следовать, чтобы гарантированно достичь успеха с точки зрения морали. Возможно, нам нужен настоящий зануда. Суровый аккуратист, который будет неодобрительно скрещивать руки на груди, когда мы уклоняемся от ответа. Лишенный сантиментов немецкий отец, который посмотрит на наши оценки за поведение, увидит пять пятерок и одну пятерку с минусом и спросит: «За что минус?»

Нам нужны Иммануил Кант и философская теория, известная как деонтология.

Деонтология — наука об обязанностях или обязательствах. Если вы слышали этот термин раньше, либо а) вы изучали философию, либо б) у вас был очень неприятный разговор на вечеринке с аспирантом по имени, допустим, Джонас, который пил японский виски и слишком много говорил о Дэвиде Уоллесе[111]. Иммануил Кант (1724–1804), которому мы в первую очередь благодарны за распространение деонтологии, считал, что необходимо рассматривать правила этичного поведения, используя лишь свою способность четко рассуждать, а затем уверенно следовать правилам. Возникает какая-то ситуация, мы подбираем конкретную «максиму», которой должны следовать, следуем ей, и дело в шляпе. Поскольку важна только наша приверженность любому придуманному нами правилу, результаты действий не имеют значения. Следовать верным правилам = поступать нравственно. Не следовать им = не действовать в рамках морали. Вот и всё. Никакой свободы действий, лазеек, оправданий.

Это довольно жесткая система. Вы, наверное, догадались, что Кант был довольно жестким товарищем. По легенде, его распорядок дня был настолько точным и предсказуемым, что владельцы магазинов в Восточной Пруссии сверяли часы по нему, когда он проходил мимо их магазинов в округе[112]. Скорее всего, это выдумка, но мы можем сделать вывод о том, какие мифы ходили о нем, учитывая его жесткие взгляды на мораль и его ученость в целом. Раз человек построил целую этическую теорию на основе «чистого разума», он должен быть очень ученым. До того как углубиться в философию морали, Кант был любителем истории и науки, о чем мы узнаём от Бертрана Рассела: после Лиссабонского землетрясения он писал о теории землетрясений; он создал трактат о ветре и небольшое эссе о том, влажный ли западный ветер в Европе, потому что пересек Атлантический океан[113].

Труды философов XVIII в. написаны не то чтобы с юмором, но, честно говоря, я умираю со смеха, когда думаю о «трактате о ветре» Канта. Представьте себе самый скучный текст на свете, например список компаний Колдвелла в штате Айдахо за 1976 г. или историю садового шланга на 900 страниц. Я гарантирую вам, что трактат Иммануила Канта о ветре в десять раз скучнее. Но как только он перестает восхищаться… движением воздуха, его мощным разумом полностью овладевает мораль. Его и по сей день очень уважают западные философы, вероятно потому, что никому из них никогда не приходило в голову прочесть трактат о ветре.

Кантовское объяснение деонтологии, как известно, трудно читать. Думаю, он гораздо сложнее, чем утилитаризм или Аристотелева этика добродетели[114]. Иеремию Бентама, может, и преследовали жуткие фантазии о посмертном пугале, но он по крайней мере включал в свои сочинения об этике забавные стишки. Кант никогда не писал веселых стихотворений. Его работы — полная противоположность забавным стишкам. Они выглядят так:

Это случайный фрагмент произведения Канта, но они все такие. Вряд ли вы возьмете его книгу с собой на пляж. Однако самая важная идея кантовской этики довольно проста. Это так называемый категорический императив, понятие, которое он вводит в своей работе с очень притягательным названием: «Основы метафизики морали»:

Мы обязаны согласиться с этим, поскольку это, возможно, самое известное утверждение в западной философии. Разве что парочка дотягивают до его уровня: фраза Cogito, ergo sum Рене Декарта («Я мыслю, следовательно, я существую»), высказывание Томаса Гоббса «Жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна» и, конечно, строчки из песни хип-хоп-дуэта Insane Clown Posse «Вода, огонь, воздух и грязь, но как же, черт возьми, устроены магниты?»[117]. Согласно категорическому императиву, нельзя просто найти правила, которые говорят нам, как мы должны себя вести. Нам необходимо найти правила, которым, по нашему представлению, следуют и все остальные. Прежде чем что-то сделать, нужно определить, что произойдет, если все поступят именно так. И если мир, в котором все так поступают, неприятен нам, значит, нам так поступать нельзя. Можно ли солгать подруге? Нет. Потому что сначала мы должны представить себе мир, в котором все лгут, и там, как мы понимаем, никто никогда не будет доверять друг другу, человеческое общение станет просто функцией, все будут друг друга подозревать и даже ложь (то, что мы собираемся сказать) потеряет смысл. Итак: нельзя лгать никому, никогда, ни по какой причине. (Видите? Этот чувак крут.)

И говорить правду нам следует не «потому что мы заботимся о подруге», или «боимся, что нас уличат во лжи», или что-то в этом роде. Мы должны говорить правду только из чувства долга следовать универсальной максиме, которую мы сформулировали. Давать деньги на благотворительность, потому что, скажем, «печально видеть мир таким, какой он есть», может, и хорошо, но это действие не имеет моральной ценности. Она появляется, только если мы придерживаемся максимы — например, «если у нас есть возможность, нужно помогать тем, кому повезло меньше», — и можем представить, что все в мире следуют ей. Чтобы стать хорошими маленькими кантианцами, все наши действия должны быть мотивированы идеей «Действовать из чувства долга следовать универсальной максиме». И ни шагу в сторону, никаких исключений!

По сути, Кант хотел указать на различия между людьми, использующими чистый разум (подтверждая, что мы особенные, единственные существа, которые могут это делать), и остальными представителями низшего, животного мира, где безраздельно правят эмоции и чувства, а события подчиняются этим низменным страстям. Вот почему такие вещи, как счастье и страх, нужно исключить из уравнения, когда мы рассматриваем мотивы. Я имею в виду, что коровы и дикобразы могут испытывать счастье или страх и мы должны быть лучше, чем тупой жующий черешок дикобраз. Именно поэтому Кант считает, что благотворительность из сочувствия или печали заслуживает похвалы, но не соответствует принципам морали. Почтение Канта к человеческой способности использовать мозг делает его немного снобом, и благодаря этому он в хорошей компании. Большинство философских школ, как древних, так и современных, тратят невероятное количество времени, превознося самых блестящих и образованных из нас, а также утверждая, что люди лучше других существ, потому что мы можем думать, рассуждать и философствовать. Эти аргументы имеют смысл до тех пор, пока вы не увидите во время весенних каникул детей, потягивающих водку из пистолета, вырезанного изо льда, и тогда вы решите, что выдры и бабочки даже поумнее нас.

Но строгая система Канта дает нам определенный комфорт. Поскольку «успех» с точки зрения морали приходит только из чувства долга следовать универсальной максиме, если в результате наших действий происходит что-то «плохое», то это не наша вина, мы-то вели себя хорошо! В этом смысле кантовская деонтология — полная противоположность утилитаризму[118]; до этого момента, хотя вся утилитаристская этика основывалась на максимизации счастья, Кант считал, что «счастье» не имеет значения.

Вот как Кант объясняет мою проблему с гавайской пиццей и группой Red Hot Chili Peppers. Не существует максимы, которой нужно следовать, включающей создание «счастья». Ведь «счастье» субъективно, мы определяем это понятие только для себя. Ничто в мире, каким бы простым оно ни было, не сделает всех счастливыми. Моя дочь Айви не любит пирожные, а сын Уильям не любит мороженое, поэтому мы не можем придумать правило, согласно которому «все станут счастливыми» и которому все бы следовали. То, что делает меня счастливым, кого-то другого глубоко расстроит или оставит равнодушным либо, может, тоже счастливым, но по-другому или в другой степени. Итак, если бы Кант написал забавный стишок, чтобы пояснить свои взгляды, как это делал Бентам, он был бы таким:

Не так уж и заковыристо.

Так что Канту все равно, что вы (или я) думаете о мире. Он хочет исключить из уравнения чувства и сантименты. Это визитная карточка Канта: настойчивое утверждение, что мораль — то, к чему мы приходим, освободившись от субъективных чувств и суждений. Никаких аристотелевских проб и ошибок, никаких консеквенционалистских вымыслов о счастье/печали. Мы должны использовать свой рациональный мозг, только его, чтобы создавать рациональные правила, которые приводят к рациональным выводам о рациональных действиях. Согласны вы с этим или нет, но жесткая теория Канта, в основе которой лежит мозг, стала сенсацией в мире западной философии. Его монументальное влияние можно оценить только тогда, когда вы увидите, сколько современных философов работали с его исходным материалом. Он чем-то похож на Хичкока в кино или Run-D.M.C. в хип-хопе: он оказал огромное влияние на тех, кто пришел после него.