Мы вернемся к «Проблеме вагонетки» в следующей главе (и получим больше объяснений наших противоречивых ответов), но сейчас удовлетворимся таким определением: когда мы сталкиваемся с моральными дилеммами, особенно теми, где результатом наших действий становятся боль и страдания, полагаться только на утилитарный подход нельзя, это приведет к серьезным проблемам. Нужно учитывать и другие факторы, не в последнюю очередь нашу репутацию. И, если игнорировать эти факторы, мы будем делать то, что на самом деле не считаем верным. И, даже если наша формулировка правильного поведения совпадает с мировоззрением утилитаристов, необязательно утилитарное мировоззрение становится причиной того, что это правильное поведение.

Большинство мысленных экспериментов, придуманных для борьбы с консеквенциализмом, предполагают необходимость сделать что-то ужасное, чтобы предотвратить нечто еще более ужасное. Чтобы максимально использовать недостатки теории «игры в числа», надо разработать сценарии, где люди страдают независимо от вашего решения. Но, чтобы немного снять подозрения с утилитаристов, нужно отметить, что их теория часто работает намного лучше, когда мы преумножаем добро. Отложите на секунду в сторону вагонетки без тормозов и шерифов-убийц и рассмотрите более распространенную в реальной жизни ситуацию: город сильно пострадал от урагана, и представители продовольственного фонда должны придумать, как разделить тысячу имеющихся пайков. Утилитарист стремился бы раздать еду как можно большему числу людей, начиная с тех, кто больше всего пострадал от стихии, или тех, кто нуждался больше остальных. Ведь мы совершили бы больше добра, дав этим людям еду, чем если бы мы дали ее тем, кто пострадал немного. Это хорошая система! Сложности возникают, когда вы сталкиваетесь со странными и даже чудовищными просьбами. Например, может быть, есть парень Ларс, который утверждает, что должен получить сотню пайков, потому что сочиняет эмо-рок-оперу по мотивам фильма «Аватар», на завершение которой уйдут месяцы, и ему нужно много еды, чтобы его творческие соки не иссякли. Что ж, это отлично: теперь утилитаристу нужно рассчитать, сколько удовольствия получит Ларс от завершения своей эмо-рок-оперы, а сколько — другие, услышав ее[105]. Внезапно то, что казалось простой моделью распределения, рушится. Маловероятно (при отсутствии других факторов)[106], что с этической точки зрения предпочтительнее отдать десятую часть всей имеющейся еды какому-нибудь поклоннику Джеймса Кэмерона и суперфанату группы Fall Out Boy, но если мы будем хорошими маленькими утилитаристами, то нам придется как следует обдумать и пересчитать все еще раз, а это сложно и бесит.

Недавно консеквенциализм пережил возрождение в мире моральной философии. Возможно, это связано с чем-то системным, свойственным современному миру. Например, с тем, что неравенство в доходах достигло небывалых высот и это переориентировало внимание ученых на незаконное присвоение капитала. А может, мировые проблемы стали настолько масштабными, население так выросло, а вопросы о том, как мы относимся друг к другу, настолько актуальны, что философия, задача которой — помочь как можно большему числу нуждающихся, насколько это возможно, — имеет больше смысла с моральной точки зрения, чем в более простые времена, когда народу было не так много. Буквально сейчас, пока я пишу эти строки, правительства всего мира решают, как применять различные вакцины против COVID-19, которые (по крайней мере, на первых порах) доступны в ограниченных количествах. Расчеты, бесспорно, утилитарны: здесь приоритет отдается тем, кто с наибольшей вероятностью сильно заболеет или умрет, а также людям, чья работа подвергает их более высокому риску. Получается, «польза» каждой дозы максимальна, поскольку каждая из них облегчает самую сильную потенциальную боль и несчастье. Сложно найти другую философскую школу, которая придумала бы лучший способ вакцинации населения против этой болезни. Хотя философия, ориентированная только на результат, создает много проблем, существуют ситуации, в которых очень полезно заботиться только о том, как много добра мы можем причинить[107] и как мало страданий.

Но мы убедились, что определение моральной ценности наших действий, основанное только на их результатах, невозможно, или вводит в заблуждение, или трудно поддается вычислению. Или же все три варианта. Итак… что, если мы проигнорируем результаты? Что, если определим моральную ценность того, что мы делаем, прежде чем мы это сделаем? Это даст нам уверенность в том, что мы действовали правильно, что бы ни случилось. Что, если бы, столкнувшись с выбором между убийством одного или пятерых, мы последовали бы правилу, которое гарантировало бы правильность действий, независимо от результата? И что, если бы мы могли обратиться в Отдел всемирного добра из «Введения», который бранил нас за плохие результаты и сказал: «Эй, леди, нам все равно, если профукан наш День добрых дел, потому что мы хотели творить добро, а моральную ценность определяют только наши намерения»? Разве не здорово слегка проучить сказавшего такое?

А теперь пристегнитесь, ребята. Настало время Канта.