— Не, — отвечает она, мотая головой. — Они не поедут. Дети уже выросли, а мой старик вполне счастлив дома.
— Тогда
Хотя я подталкиваю Бриджид исполнить ее мечту, самому мне пока путешествия не светят, разве что в уме, и только в те места, где я уже был: в Таиланд, Индию или Бутан — особенно туда. Мне не хочется даже мечтать о будущих поездках. Трейси частенько поговаривает об Африке, но я не уверен, что вообще смогу путешествовать. Сложно планировать с таким количеством неизвестных. И это касается не только поездок, но и семейных праздников, по-вседневной жизни и актерской работы, хоть пару раз в год. Я просто не знаю.
Мой ступор не просто абстрактный или философский. Он вполне реален. Иногда я шатаюсь — может показаться, что я вот-вот упаду, но это просто пошатывание. Я ищу равновесие. Мой разум и тело пытаются договориться. Но люди просто не могут удержаться — у них возникает атавистическая реакция на мои странные движения. Если я цепляюсь ногой за край ковра, кто-то тут же восклицает: «Осторожнее!»
Чего я хочу для себя сейчас? Снова работать, не создавая чрезмерных проблем. Переступать через порожки и заворачивать за угол без лишней драмы. Заслышав голос Эсме в коридоре, идти к ней, не превращая это в грандиозный проект. Брать мороженое, когда мне хочется мороженого, и не дожидаться, пока кто-то мне его принесет.
Проходит несколько недель. Я достаточно поправился, и мы можем отпустить моих сиделок. Они мало чем отличаются от предыдущих, но есть в этих двух ирландках нечто, из-за чего мне труднее с ними прощаться. Они сделали процесс восстановления более сносным. Перед расставанием я вручаю им подарки. Кларе — бутылку ирландского виски. Бриджид — самую большую чертову книгу с фотографиями Большого каньона, какую мне удалось раздобыть.
Сломанная рука заживает относительно быстро, поскольку моим «костоправом» была все-таки доктор Галац. Позвоночник тоже восстанавливается, а болезнь Паркинсона вылечить все равно нельзя. Как обычно, я сосредоточился на своем теле, и, благодаря физиотерапии, ему стало лучше. Но я
С наступлением осени я понимаю, что надо потихоньку возвращаться к нормальной жизни. Пора четко осознать свое нынешнее положение.
Я стараюсь не уходить в «нью-эйдж» с его рассуждениями о том, что «на все есть свои причины». Но, думается, чем меньше ожидаешь какого-то события, тем больше опыта можешь из него извлечь. В моем случае следует посмотреть в глаза печальной правде:
Похоже, мое отношение к судьбе нуждается в пересмотре. Какой-то инстинкт, внутренний голос говорит мне:
Глава 17
Игры разума
Актриса и общественный деятель Анна Дивер Смит говорит, что она
Такие размышления для меня в новинку. Можно ли быть оптимистом и пессимистом одновременно? Или для этого необходим еще и стоицизм? Не то чтобы я стараюсь показать себя с лучшей стороны, как храбреца — нет, я совсем не герой. Конечно, кое-что в жизни мне пришлось преодолеть. Но я всегда принимал жизнь, как она есть, на ее условиях, и до сих пор находил их терпимыми. Я мог сжиться с тем, что мне уготовано, пройти через это — через что бы то ни было. Но теперь мне даже не хочется ничего осмыслять. Я будто одеревенел. Потерял все силы. И оптимизм, как способ выживания, меня не спасает.
Многое, что для меня важно, выросло из оптимизма: моя карьера, брак, рождение детей. Еще один пример — Фонд Майкла Дж. Фокса по исследованиям болезни Паркинсона, который зародился просто как идея, замысел, нуждающийся в воплощении. Мы не думали тогда, получится у нас или нет, просто решили, что должны справиться. Мы не старались уложить свои представления в существующую парадигму, а позволили им эволюционировать, искать пробелы в сфере современных неврологических исследований, надеясь на то, что когда-нибудь болезни Паркинсона в мире не будет. Подталкиваемые благими намерениями, те немногие из нас, кто стоял у самых истоков фонда, повторяли как мантру:
Оптимизм и идеализм, сдерживаемые реализмом. Чтобы преуспеть, нам потребовалось подкрепить надежды тяжелой работой.
Именно такой оптимизм и был моей опорой — любой сценарий являлся для меня лучшим. Почему же сломанная рука сбила все мои координаты? Почему то, что являлось, казалось бы, меньшей из моих проблем, превзошло все остальные? Что перевернуло мою шкалу ценностей? Уже несколько недель, как мне сняли гипс, но сам я по-прежнему словно в лубках.
Я чувствую,
По совету моего друга Джорджа Стефанопулоса я пробую трансцендентную медитацию. А пока день за днем смотрю телевизор.