Моя кузина Замойская держит себя восхитительно, и мы прекрасно живем вместе. Она не показывает никаких чувств и находит меня нервной, поскольку я говорю все, что я думаю.
Перед нашими окнами все идут войска. Краковское Предместье похоже на русло реки, которая несет людей и лошадей – полки, от прекрасных, как петербургская гвардия, до марширующих сонными шагами, как стадо. Мы говорили, что Победа их разбудит, зажжет Искру, которая сделает из них настоящих мужчин. На днях мой Муж познакомился с ген<ералом> Безобразовым, сразу уехавшим.
Воззвание Великого князя Николая к полякам произвело здесь глубокое впечатление – зажгло большую надежду. Помилуй нас Бог – нас, которые не смеют узнавать своих братьев в толпе.
24 августа
Заканчиваю этим вечером, проведя первую половину дня в заботах о бедняках Варшавы. Это сейчас мое главное занятие. Мне дали длинный список банков и больших магазинов et cet., et cet., которые я должна трогательным образом посетить! Ужасная обязанность! Мы ходим вместе – моя сестра и я. К счастью, наша застенчивость порождает щедрых и сочувствующих друзей.
После этого я бы хотела быть полезной в Красном Кресте, но не в больших делах. Господин Гучков[138] приехал сюда, чтобы устроить санитарную сторону. Он уезжает, а господин Стахович остается. Говорят, он очарователен. Я завтра буду с ним завтракать. Моя мать устроила маленький госпиталь во Фраскати.
Бедный Брюссель! Новости из Франции и Бельгии, кажется, не слишком хороши, – может быть, они пятятся, чтобы лучше прыгнуть?
Прекрасная победа русских в Gumbiu [нрзб.], на Севере, была для нас настоящей радостью. Об этой победе объявляли вчера на улицах на рассвете, чтобы устроить нам радостное пробуждение. Но сколько жертв!
Я могла бы столько Вам рассказать, дорогой Барон, если бы мы могли поговорить один час! Письма – вещь очень ненадежная в такой момент, но все же я буду продолжать писать Вам время от времени, так как я – существо упрямое; мне кажется, можно вложить немножко упорства даже в конверт, чтобы оно достигло цели.
Есть ли у Вас газеты? Я не смею слишком много говорить о событиях и впечатлениях в мире и покидаю Вас, посылая мои наилучшие пожелания. Если бы у меня были слова, которые могли вам помочь, то я хотела бы их сказать Вам.
М. Л.[139]
М. Любомирская – Г. МаннергеймуВаршава, 4 сентября 1914 г.
Дорогой Барон,
меня просят уехать с Детьми, и я поеду со всем «Фортом Шаброль» с добавлением еще некоторых особ. Я огорчена, что придется оставить Мужа, моего Сына и Варшаву – беспокоясь за все и за всех.
Эти последние решения были приняты быстро – у меня остается время послать Вам лишь несколько строк, к тому же я не решаюсь надеяться, что они Вас застанут.
Наша корреспонденция могла бы носить известное заглавие «Briefe die nie erreichten»[140]. Я Вам писала 5 раз – от Вас ни слова после Вашего письма из Красника до настоящего начала боевых действий. Мне больно сознавать, что между нами непреодолимая стена! Сомневаетесь ли Вы хотя бы, дорогой Барон, в моем упорстве – насколько часто я думаю о Вас?
Теперь я знаю, что Вы в сражении, целиком в борьбе и целиком успешно. Это должно приносить Вам мгновения опьянения, сопровождаемые трудностями и мучениями. Как я была бы счастлива получить известия от Вас!
Во всяком случае, вот мой адрес: Гродненская губерния, в Россе близ Волковыска (у графа Браницкого).
До свидания, дорогой Барон, – мне очень грустно – храни Вас Бог и благослови, и дай нам увидеться в конце этой окровавленной главы.
М. Л.