– Пойдём со мной? Поселишься в деревне. Не хочешь жить с нами – подыщем тебе отдельный домик. Что тебе делать в лесу? Ты теперь молодая, здоровая, красивая.

Захария подняла голову и растерянно посмотрела на Июлию.

– Я пока не знаю, что буду делать, но я точно знаю одно – я останусь в лесу, Июлия. Это мой дом. Я же как одна из этих елей – крепко ухватилась корнями за здешнюю землю, приросла к ней, – тихо сказала Захария.

Июлия не стала спорить, она знала, что спорить бесполезно.

И вот теперь Захария сидела возле печи и ждала, когда печь вдохнёт жизнь и наполнит силой очередное дитя. Лицо её было светлым и слегка взволнованным. Когда мальчик в печи закричал тонким голоском, Захария вздрогнула, прижала руки к груди, улыбнулась.

– Пекись-пекись, дитя, да не перепекись. Дыши пуще жаром, печка-матушка! – прошептала она.

Крик младенца стих, и вскоре Захария аккуратно вынула лопату из печи и положила её на стол.

– Печь больше не говорит со мной голосом моей матери, но в ней остались прежние силы, – проговорила Захария, склонившись над мальчиком, завёрнутым в ржаное тесто.

– Это не печь, это твои силы, Захария, – произнесла Июлия, – ты исцеляешь, помогаешь. Это всё ты. Печь лишь отдаёт ребёнку своё тепло.

Июлия обняла Захарию за плечи, и они вместе стояли над спящим младенцем, как две подруги, две сестры.

– Что будем делать с мальчиком, когда он окрепнет? – спросила Июлия, когда Захария начала освобождать ребёнка от теста. – Я слышала, в посёлке, в трёх часах ходьбы от деревни, открылся приют для сироток.

Захария строго взглянул на Июлию, и в огоньках, которые сверкнули в синих глазах, Июлия вдруг отчётливо узнала свою бабушку, своенравную Бабу Ягу.

– Дитя это со мною останется. Буду его растить. А потом, если захочет, уйдёт в деревню, к людям. Как ты… – Захария, замолчала, задумчиво уставилась в окно, а потом добавила. – Август нынче? Вот Августом его и назову.

Июлия удивлённо округлила глаза, а потом широко улыбнулась, но Захария не видела её улыбки, она была занята младенцем, которого нужно было обмыть, запеленать и накормить.

Позже, когда чистый и сытый мальчик уснул, Захария вышла на крыльцо, чтобы проводить Июлию.

– Я попрошу Егора, он смастерит тебе колыбель для Августа. И, если помощь какая будет нужна – зови, я сразу прибегу.

Захария улыбнулась и крепко обняла Июлию на прощание.

– Как же я рада, что ты у меня есть!

Сказав это, она почувствовала, как внутри разливается благодатное тепло. Свет и любовь, оказывается, всегда были в ней, просто однажды она спрятала их, похоронила глубоко внутри, чтобы навсегда забыть о том, какая она на самом деле. И вот свет и любовь прорвались наружу и расцвели в душе Захарии яркими, благоухающими цветами.

Когда Июлия ушла, Захария вернулась в дом и, склонившись над крошечным, спящим мальчиком, прошептала ему на ухо: