Муравьев-Апостол и Бестужев-Рюмин попытались придать восстанию идейный характер. В Мотовиловке зачитывали перед солдатами составленный ими «Православный катехизис»: откровенно еретический и масонский. Провозглашалось – Бог создал человека, «чтобы он был свободен и счастлив», «Почему же русский народ и русское воинство несчастно? – Оттого что цари похитили у них свободу». Делались выводы, что «Бог создал всех нас равными», а цари «прокляты от Него как притеснители народа», «присяга царям богопротивна». Дескать, «святой закон» повелевает русскому народу и воинству «раскаяться в долгом раболепии», «взять оружие» и низложить «неправду и нечестие тиранства» [76].
Но попытка спекулировать на извращениях Священного Писания ничего хорошего не дала. Мало того, эти извращения противоречили лжи об «императоре Константине», которую внушали солдатам изначально. А признание всех «равными» и отрицание присяги подогрело откровенную анархию. С начала мятежа солдаты уже обращались к Муравьеву-Апостолу за разрешением «пограбить» – он запретил. Но нижние чины стали выходить из-под контроля, грабить без всякого позволения. Первым делом искали спиртное. В той же Мотовиловке, где читался «катехизис», разгромили трактир и израсходовали 360 ведер «водки и прочих питий»! Даже не столько выпили, сколько разлили, обливали водкой друг друга. Пьяными врывались в дома поселян. Забирали вино, еду, всякие вещи, какие приглянутся.
Впоследствии комиссия, опрашивая пострадавших, составила огромный перечень похищенных кожухов, шапок, рубах, исподнего, даже женских юбок и чулок. Зафиксированы и факты драк, изнасилований. Всего за несколько дней «освободительного похода» полк разложился, превратившись в буйные непросыхающие толпы. Офицеры не осмеливались останавливать безобразия, чтобы не потерять последнего влияния на подчиненных, не навлечь на себя их кулаки и штыки. Самые умные и здравомыслящие нижние чины начали просто разбегаться. Капитан Козлов со своей ротой присоединился к мятежникам только для видимости – чтобы не повторить участь Гебеля или Трухина. Но держал солдат под собственным влиянием, воспользовался общим разгулом и в полном составе сумел увести роту прочь.
А путь к Белой Церкви тоже оказался тупиковым. Подпоручика Вадковского там сразу же арестовали. Полк, который он надеялся взбунтовать, предусмотрительно отвели подальше. 2 января, дойдя до села Пологи, Муравьев-Апостол со товарищи узнали – впереди ждут не соратники, а правительственные войска. Опять повернули на запад. Но их уже обкладывали с разных сторон, и навстречу выдвигался отряд генерала Гейсмара, кавалерия и артиллерийская рота. Даже после того, как Муравьев-Апостол получил от крестьян сведения о приближении Гейсмара, он лгал солдатам, чтобы не разбежались, – это свои, идут к нам на соединение.
3 января возле села Устимовки увидели развернутые орудия. Муравьев-Апостол все еще надеялся, что по «своим» огонь не откроют. А там, глядишь, перейдут на их сторону. Приказал идти прямо на пушки без выстрелов. Но когда мятежники не выполнили требований остановиться, двинулись вперед, орудия ударили ядрами. Офицеры-заговорщики кричали «вперед», гнали солдат дальше. Тогда по ним шарахнули картечью. Восставшие заметались кто куда. Падали убитые и раненые. Погиб Щепилло. Ипполит Муравьев был ранен и покончил с собой. Картечь ранила и поручика Кузьмина. Тем не менее он еще хорохорился, силился созвать солдат в общую атаку. Но понял – ничего уже изменить нельзя, и застрелился.
Да и о какой атаке могла идти речь? Воинство было пьяным вдребезги. После боя осмотрели ружья – большинство солдат не удосужились их зарядить. У многих вместо кремней стояли деревянные заглушки. Одно ружье владелец удосужился зарядить наоборот, сперва пулю, потом порох. В другое вместо заряда забили сальную свечку… Муравьева-Апостола ранило в голову, но он тоже звал в бой, схватил знамя. Увидел, что приближается правительственная конница, хотел сесть на лошадь. Но свой же солдат Буланов ударил ее штыком, чтобы начальник не смог удрать. Сказал: «Вы нам наварили каши, кушайте с нами!» Все было кончено. В плен попали 6 офицеров и 895 нижних чинов. Вот так выглядела «вторая серия» революции декабристов.
ГЛАВА 15. СУД И ПРИГОВОР
Представляется не случайным, что только 29 декабря, когда до южных городов дошли известия о подавлении мятежа в столице и о воцарении Николая, из Таганрога двинулась в путь траурная процессия с царским гробом. И опять это сопровождалось загадками. Сопровождал тело Александра один из его доверенных, граф Волконский. Но императрица с траурным поездом не поехала. Сославшись на плохое самочувствие, она осталась в Таганроге. Везли гроб очень медленно, с остановками в Москве и других крупных городах. Путешествие заняло аж два месяца.
28 февраля 1826 года Николай I встретил кортеж в Царском Селе. Для прощания гроб был выставлен закрытым. Вскрыли крышку лишь на короткое время, для царской семьи. Впрочем, это понятно. Даже набальзамированный покойный слишком долго оставался непогребенным. И насколько можно было опознать его, большой вопрос.
Похороны в усыпальнице Петропавловского собора состоялись 13 марта. Супруга Александра I на церемонию погребения так и не приехала. А среди потомков фельдъегеря Маскова впоследствии жило предание, что в царской гробнице похоронен именно он.
Елизавета Алексеевна собралась в путь лишь в конце апреля. По некоторым сведениям, при вскрытии гроба Александра у императрицы-матери возникли какие-то сомнения, ее ли сын перед нею. Насколько достоверны эти упоминания, неизвестно. Но Мария Федоровна зачем-то выехала встречать невестку. Остановилась в Калуге, ожидая ее. Но Елизавета Алексеевна не доехала до Калуги всего 90 верст. 3 мая она прибыла в захолустный Белев. Для нее приготовили часть дома купца Дорофеева. Войдя туда, императрица вдруг закрыла лицо руками и сказала, что слишком много света. Слуги тут же погасили свечи, оставив только две. Она сказала, что очень устала, удалилась отдыхать.
Непонятным образом рядом с Елизаветой не оказалось ее духовника Алексия Федотова. Ночью в дом позвали священника Белевского духовного училища, он исповедовал и причастил некую «закутанную» женщину. А под утро хозяев разбудили известием, что императрица умерла [77]. В Белеве даже условий для бальзамирования не было. Да и бригада медиков, находившихся при Александре I, уже вернулась в Петербург. Протокол вскрытия составил личный врач Елизаветы Штофреген. Гроб по распоряжению Николая I был запаян. 13 мая его доставили в столицу, 21 июня похоронили. Очень вероятно, что царь и его ближайшие родственники уже поняли – дело неладно. Но тайну сокрыли навеки в своей семье. Во всяком случае, дневники и ряд других бумаг Елизаветы Алексеевны Николай I и императрица-мать уничтожили.
А вскоре, в 1830-е годы, под Тихвином появилась некая странница Вера Александровна. О своем прошлом никогда не рассказывала, молилась по монастырям. Ей отдавали детей для обучения грамоте и молитвам, а она была очень образованной, знала несколько языков. Но полиция арестовала ее за отсутствие паспорта. В Валдайской тюрьме на вопросы о фамилии и происхождении она ответила следователю: «Если судить по небесному, то я – прах земной, а если по земному, то я – выше тебя» [78]. После чего замолчала навсегда. Ее поместили в дом умалишенных. Но через некоторое время о месте ее пребывания узнала графиня Орлова-Чесменская. Та самая, что была близка к Елизавете Алексеевне, организовывала с Фотием удар по еретикам и сектантам, окружившим Александра I.
Она добилась указа Новгородской консистории, чтобы Веру Молчальницу забрали из дома умалишенных, поместили в Сырков монастырь на содержании графини. Монахини сперва приняли ее враждебно, и игуменья поехала в Петербург к митрополиту Серафиму, чтобы Веру выселили. Но услышала от него: «Ах ты, дура баба! Да нас скорее с тобой выгонят, чем ее, и вспоминать об этом не смей!» [79] Подвижница жила в отдельной келье-избушке, выходила только в храм, а на Пасху – на монастырскую стену. У нее проявился дар прозорливости, к ней потянулись посетители с просьбами помолиться о них. Она никому не отказывала, отвечала записками. А в собственных выписках из Священного Писания часто и очень тщательно рисовала монограммы с буквами А, П, Е. Александр Павлович и Елизавета. Есть упоминания, что в 1848 году её посетил царь, несколько часов беседовал за закрытыми дверями. Ее ответы опять были письменными, заняли несколько листов бумаги. При расставании Николай поцеловал ей руку, а ответы сжег в пламени лампады [80].
И еще примечательные факты. В помяннике графини Орловой-Чесменской имена Александра I и его супруги отсутствуют. Лейб-медик Тарасов, один из посвященных в тайну событий в Таганроге, не ходил на ежегодные панихиды по Александру Павловичу до 1864 года, когда в Сибири преставился старец Федор Кузьмич, ныне причисленный к лику святых. С этого времени стал появляться на панихидах. Тождество императора Александра со старцем и Елизаветы Алексеевны с Верой Молчальницей в наши дни подтверждал известный подвижник и провидец, святой Старец Николай (Гурьянов). Но мы отвлеклись от линии нашего повествования. Вернемся в 1826 год.
Следствие по делу декабристов шло своим чередом. Либеральная и советская история изображала их мучениками, вовсю спекулировала мифами о царской жестокости. Действительность была несколько иной. Даже к страшным преступникам, готовившим гибель и империи, и династии, Николай I отнесся с поразительным человеколюбием. Сохранились его записки коменданту Петропавловской крепости. Содержание Каховского (напомню, вдребезги промотавшегося) государь взял на себя, велел его «содержать лучше обыкновенного, давать ему чай и прочее, что пожелает». Раненого Муравьева-Апостола велел «снабдить всем нужным», лекарю осматривать его ежедневно и делать перевязку.
Всем арестованным было приказано давать улучшенное питание, табак, книги религиозно-нравственного содержания. Им разрешалась переписка с родными, свидания. Также царь распорядился представить ему справки о материальном положении узников и их близких. Тем, кто жил бедно, выдавались солидные пособия! Отец братьев Борисовых жил на пенсию в 200 рублей, помогали сыновья. Ему увеличили пенсию вдвое. Жене подполковника Берстеля назначили пенсию в 500 рублей, шестеро его детей приняли в казенные учебные заведения. Такие же пенсии были назначены матерям Щепина-Ростовского, Дивова, Корниловича, прапорщика Палицына, женам Тизенгаузена и Янтальцева. Многие, кроме этого, получили еще и единовременные выплаты в 1,5–3 тысячи рублей.
На мели очутилась семья одного из главных преступников, Рылеева. И ведь, скорее всего, он протратился на подготовку мятежа! Его жене Николай передал вместе с письмом мужа 2000 рублей. На именины дочери Рылеева царица послала тысячу. И пенсию назначили, 3 тысячи рублей в год. Ошеломленный предводитель заговорщиков наказывал жене молиться за государя, сам писал Николаю: «Святым даром Спасителя мира я примирился с Творцом моим. Чем же возблагодарю я Его за это благодеяние, как не отречением от моих заблуждений и политических правил. Так, Государь, отрекаюсь от них чистосердечно и торжественно» [81].
Однако личное милосердие отнюдь не отрицало правосудия. 21 апреля 1826 года Царь подписал рескрипт министру внутренних дел Ланскому. Указывал, что при закрытии всех тайных обществ в 1822 году многие утаили свое пребывание в подобных организациях, в том числе все участники нынешнего заговора. В связи с этим требовалось от всех действительных и отставных чиновников, служащих и неслужащих дворян взять повторную подписку, что они в тайных обществах не состояли и впредь состоять не будут. Если же состояли, они должны были сообщить название и цели организаций. Независимо от того, с клятвой они вступали в них или без клятвы, без каких-либо обязательств, но являлись соучастниками через общие встречи, знакомства, разговоры. При этом предписывалось всех предупредить: чистосердечное изложение таких сведений освобождает от ответственности, но сокрытие ставит виновного в разряд государственных преступников.
30 мая 1826 года Особая Следственная комиссия завершила свою работу. Представила Николаю итоговое Донесение о деятельности и составе тайных обществ в России. Через два дня царь учредил Верховный Уголовный суд над изобличенными заговорщиками. Образовал его из представителей трех высших органов империи – Государственного совета, Сената и Синода. Специально ввел в состав суда и тех вельмож, на кого падало подозрение в соучастии: Мордвинова и Сперанского.