На Северном Кавказе в 1826 году положение стало улучшаться. Тактика Ермолова, планомерного наступления, приносила свои плоды. Мюридов Кази-Мухаммеда он несколько раз крупно разгромил, их стали оттеснять в горы. Но вся европейская пресса повела против Ермолова шквальную информационную атаку, выставляя его «чудовищем», «палачом». Стоит иметь в виду, что сами британцы отнюдь не церемонились с местным населением при завоевании колоний, подавлении восстаний, в Индии опустошали целые области. В том же XIX веке без всяких восстаний и войн истребили племена острова Тасмания, в несколько раз сократили численность аборигенов Австралии. Но о себе конструировали миф «великой благородной миссии» – нести «цивилизацию» якобы «дикарям». К нашей стране подобные оценки ни в коем случае не относились. Тут уж подход был диаметрально противоположным. Кавказские горцы, терроризирующие набегами сопредельные области, выставлялись сугубо «борцами за свободу», русские – «поработителями»…
А иностранная шумиха против Ермолова дополнилась интригами при дворе. Они велись еще при Александре I, когда царю сыпались кляузы на командующего Кавказским корпусом, обвинения в «жестокости». Хотя к плачевным последствиям приводила как раз снисходительность прежней администрации на Кавказе, всепрощенчество, заигрывание с местными вождями. Да и сам Ермолов был ставленником всемогущего Аракчеева, поэтому попытки очернить его успеха не имели. Сейчас Аракчеев пал, и под Ермолова повели целенаправленный подкоп. Николаю внушали подозрения, что он был связан с декабристами, сочувствовал им, готовил выступление своего Кавказского корпуса. Были ли для этого основания? Формально да. Ермолова арестовывали еще при Павле I, когда заговор в Смоленске возглавлял его брат. Декабрист Каховский тоже приходился ему родственником.
Царю вливали клевету, взращивая недоверие к генералу. В январе 1826 года по подозрению в соучастии в заговоре был арестован один из помощников Ермолова, блестящий дипломат и литератор Александр Грибоедов. Из крепости Грозной его доставили в столицу на допрос к генералу Левашову. Какую бы то ни было вину он отрицал, но его задержали в тюрьме, искали доказательства – которые вели бы к Ермолову. Грибоедов отправил письмо царю, просил очной ставки с авторами показаний на него, чтобы разоблачить клевету. А доказательства так и не нашли. 2 июня Николай велел освободить его, принял лично, в компенсацию за арест повысил в чине и велел выдать годовое жалованье «не в зачет».
Расследование, проведенное Дибичем, впоследствии опровергло не то что соучастие, а даже сочувствие Ермолова заговорщикам. Однако окружение нового царя реанимировало и прежние обвинения. Опять же, играя на лучших чувствах Николая, его милосердии. Возобновили жалобы на жесткие методы ведения войны. Доказывали, что такая политика Ермолова только злит горцев, затягивает конфликт до бесконечности.
Но тем временем обстановка на Кавказе стала резко обостряться. В Персии по-своему оценили перемены в России – смена царя на престоле, военные мятежи, заговоры (известия о которых преувеличивались слухами). Сочли, что это дает весомые шансы на победу. Ермолов докладывал Николаю о военных приготовлениях соседей. Государь попытался предотвратить столкновение. Направил в Иран своего посла князя Меньшикова, соглашался даже возвратить шаху часть Талышского ханства. Но Аббас-Мирза воспринял это именно как доказательство – Россия боится, она действительно ослаблена. Меньшикова вместо ответа он арестовал.19 июля 1826 года без объявления войны многочисленная армия перешла границу.
Аббас-Мирза рассчитывал возвратить Азербайджан, захватить Грузию – царевич Александр вел под персидскими знаменами свои отряды, а в Тифлисе его должны были поддержать сообщники, поднять восстание. Основные силы русских находились на Северном Кавказе. В Закавказье были только небольшие гарнизоны, казачьи посты. Лавина неприятелей смяла их. А многие «земские караулы» из азербайджанцев присоединялись к персам. У Балык-Чая рота Тифлисского полка, 166 бойцов штабс-капитана Воронкова, столкнулась с целым корпусом. Ее окружили, она приняла отчаянный бой. Израсходовав патроны, пробивалась штыками. Большая часть солдат и офицеров погибла, тяжелораненый Воронков попал в плен. Но 40 человек все же вырвались, добрались до своих.
Вражеская армия осадила крепость Шуша, где отбивался небольшой отряд полковника Реута – 1300 солдат и казаков. А в Елисаветполе (Гяндже) тоже поджидал заговор, подготовленный персидскими агентами. По сигналу в городе вспыхнул внезапный мятеж. Перерезали русский гарнизон, открыли ворота авангардам Аббаса-Мирзы. Ермолов спешно формировал Действующий корпус, собирая свои части и подразделения, раскиданные по линиям и крепостям Северного Кавказа. Задержать неприятелей, нацелившихся на Тифлис, он направил генерала Мадатова. У него было 3 тысячи штыков и сабель, 8 орудий. Но они с ходу раскидали передовые части противника, в том числе грузинских изменников царевича Александра.
Возле Шамхора 3 сентября Мадатов встретил 18-тысячный корпус, в его составе были отборные части шахской гвардии, вооруженные и обученные англичанами. Но русская артиллерия открыла огонь, пехота дружно атаковала в штыки. А Мадатова не случайно называли «хитрейшим из храбрых». Своим обозам он велел мчаться к месту битвы на рысях, двумя колоннами повозок. Они приближались с грохотом, подняли огромные тучи пыли. Персы сочли, что на них несется масса кавалерии, и побежали. Их погнали, перебили 1,5 тысячи при своих потерях 7 убитых и 24 раненых [87]. Через два дня Мадатов победителем вступил в Елисаветполь.
Аббас-Мирза, осаждавший Шушу, встревожился, двинулся сюда со всей армией. Но в Закавказье подтягивались и русские войска. Командира Действующего корпуса определил сам государь, генерала от инфантерии Ивана Федоровича Паскевича. Сам Кутузов называл его и представлял Александру I как «лучшего генерала Отечественной войны». А Николая связывали с ним особые отношения. Паскевич раньше командовал гвардейской пехотной дивизией, где великие князья Николай и Михаил командовали бригадами, был их непосредственным начальником, наставником. Царь любил его и называл «отцом-командиром». На Кавказ послал, не доверяя Ермолову, в качестве противовеса ему и собственных «глаз».
Но война есть война. На фронт Паскевич полетел со всей быстротой, опережая направленные туда воинские части. В Елисаветполь он прибыл, когда там собралось всего 10 тысяч пехоты и конницы с 24 орудиями. А вид кавказских частей просто шокировал генерала, привыкшего к блестящим шпалерам гвардии. Солдаты в лохматых шапках и домотканых куртках, казаки в драных черкесках. Но для строевых смотров было не время. На Елисаветполь шла вся иранская армия, 40 тысяч воинов. Встретились 13 сентября. Загрохотали орудия с той и другой стороны. Персы волна за волной накатывались на русскую пехоту, построившуюся в батальонных каре, но их отбрасывали огнем и штыками. Сам Паскевич находился в боевых линиях, отражая эти атаки. А кавказские воины со своим невзрачным видом оказались великолепными профессионалами в бою. Противника измотали, повыбили, и удар кавалерийского резерва стал решающим. Неприятели покатились прочь, их гнали и рубили 12 верст.
Известие об этой победе пришло к Николаю Павловичу, когда двор еще находился в Москве – празднества и благодарственные молебны как бы продолжили торжества коронации. Их восприняли как явный знак Свыше. Господь благословляет новое царствование, сразу же украсил его блестящими победными лаврами! К концу октября российскую территорию очистили от неприятелей. Деблокировали Шушу, 47 дней просидевшую в осаде. Зима и бездорожье прервали активные действия.
Но возобновились интриги вокруг Ермолова, вызывавшего у либералов крайнее раздражение. Конфликт усугубился «двоевластием» Ермолова и Паскевича. Главнокомандующий на Кавказе, конечно же, понимал, что «отца-командира» прислали в пику ему. Относился более чем прохладно. А Паскевич, хотя и был формально подчинен ему, но сносился напрямую с царем. Разделились и генералы, офицеры, одни «ермоловцы», другие уже пристраивались к Паскевичу. Когда Ермолов повесил одного из предводителей чеченских набегов, он получил строгий выговор из Петербурга. Посыпались приказы и инструкции вернуться к мягким мерам усмирения горцев. Понаехали ревизии и комиссии. В результате 28 марта 1827 года Николай отправил Ермолова в отставку. Точнее – даже в ссылку, генерал получил царский приказ «возвратиться в Россию и оставаться в своих деревнях впредь до моего повеления». Под опалы и расследования попал целый ряд его помощников.
Заменил Ермолова Паскевич. Но планы предстоящей кампании, разработанные ермоловским штабом он менять не стал. Чтобы вынудить персов к миру и завершить войну, надо было самим вторгнуться в иранские владения. К этому времени Паскевич получил подкрепления – на Кавказ пришла полнокровная 20-я пехотная дивизия, ряд кавалерийских частей. Прибыл и лейб-гвардии Сводный полк из солдат, бунтовавших на Сенатской площади. Командовать им был назначен полковник Шипов, тоже «штрафной» – к декабристам он не относился, но состоял в более ранних тайных обществах. Летом 1827 года наши войска двинулись на неприятельскую территорию, вступили в Восточную (персидскую) Армению.
Аббас-Мирза примерно догадывался, как будут действовать русские. Расположил армию за Араксом, надеялся на рубеже полноводной реки остановить Паскевича. Был уверен, что у него есть запас времени, пока русские будут осаждать и брать крепости – а персидское войско станет мешать им, бить по тылам. Однако Паскевич на крепости не отвлекался. Самую сильную из них, Эривань, просто блокировал, отрядив для этого часть 20-й дивизии, новичков на Кавказе. А сам с главными силами устремился на полевую армию персов. Разгромить ее и открыть дороги во внутренние области страны.
Узнав об этом, Аббас-Мирза задергался. Чтобы задержать русских, бросил им навстречу массу курдской конницы. Но кавалерийские авангарды генерала Константина Бенкендорфа (младшего брата шефа жандармов) с ходу сбили ее с позиций, преследовали, прижали к Араксу и разбили вдребезги. А за рекой, возле крепости Аббас-Абад, стояло войско Аббас-Мирзы, заняло сильную позицию на речушке Джеван-Булах. Авангард Бенкендорфа вплавь форсировал Аракс, захватил плацдарм. Следом подходил весь корпус Паскевича. Навел понтонный мост, и в разыгравшемся двухдневном сражении персов опрокинули, обратили в бегство.
И все же Аббас-Мирза сумел еще раз собрать свои растрепанные контингенты. Предпринял попытку спасти Персию от вторжения русских, отвлечь их назад. Хитрым маневром он обошел Паскевича и вырвался в его тылы. 15 августа 1827 года 30-тысячное войско с 24 орудиями подступило к главной армянской святыне, монастырю Эчмиадзин. В нем находились 500 русских солдат, полусотня донских казаков и армянская дружина. На предложение сдать крепость, за что сулили золотые горы и все возможные блага на службе у шаха, комендант, подполковник Линденфельден, ответил: «Русские собой не торгуют». Началась осада, артиллерийская бомбардировка.
Канонаду услышали в лагере 20-й дивизии, оставленной блокировать Эривань. Ее командир генерал Красовский повел на выручку 4 тысячи солдат. Но им пришлось пробиваться через всю персидскую армию. Их окружили, и они дрались больше пяти часов. Продвигались к Эчмиадзину, прокладывая штыками каждый шаг. Уже возле самого монастыря Красовского с замыкающим отрядом отрезали от своих. Спасли его 50 донских казаков – бросились на тысячную толпу неприятелей, прорубили кольцо и вывели окруженных. В сече было убито и ранено 1154 наших солдата и офицера. Врагов положили 3 тысячи.
Паскевич в это время уже брал иранские крепости, но узнал, что Аббас-Мирза у него в тылу, и тоже повернул к Эривани. А персидский командующий уже не рискнул вступать в новое сражение. Убрался восвояси. Русские окружили Эривань и 1 октября взяли ее одним штурмом (потеряли около 100 человек). Армяне восторженно встречали наших воинов. Классик и основоположник армянской литературы Хачатур Абовян был свидетелем этих событий. Он писал: «Как друг, как ангел-благовестник с венцом свободы и милосердия, вступил князь Паскевич в сардарский дворец. Проходя в тысяче мест, он должен был сам сдерживать слезы, видя, как старики, дети, девушки, старухи не только у него ноги целуют, но бросаются на шею солдатам и замирают у них на груди в душевном умилении».
Персы были настолько деморализованы, что организованное сопротивление вообще сломалось. Русские двинулись вглубь Ирана, занимая город за городом. 14 октября передовой отряд генерала Эристова ворвался в Тебриз, и Аббас-Мирза взмолился о мире. Что ж, Паскевич согласился на переговоры. Непосредственно их вел Грибоедов и добился подписания Туркманчайского мира. К России отошла Восточная Армения – Эриванское и Нахичеванское ханства, а также участок каспийского побережья до реки Астара. Персы, развязавшие войну, платили контрибуцию в 20 миллионов рублей, а армяне, оставшиеся под властью шаха, получили право переселиться в российские владения.
Паскевичу за эти победы царь пожаловал титул графа Эриванского, миллион рублей, наградил орденом Св. Георгия II степени. Грибоедов получил чин статского советника, орден Св. Анны с бриллиантами, 4 тысячи червонцев и был назначен послом в Персию. Между прочим, это было новшеством в практике русских монархов. Николай награждал отличившихся деньгами, но не имениями и крестьянами. Он твердо взял курс на ликвидацию крепостного права. А русско-персидская война 1826–1827 годов стала последней в истории. Ирану всыпали так крепко, что больше он с русскими не воевал никогда. И планы грузинских «декабристов» тоже оказались сорванными. Им осталось только притихнуть. Связать свои надежды с каким-нибудь неопределенным будущим. Лидер сепаратистов царевич Александр при бегстве оставил в Эривани жену с сыном. Их отправили в Петербург. Николай I отнесся к ним благородно, совсем не как к пленникам. Принял их на государственный пенсион, назначил высокое содержание. Жена Александра с титулом княгини Грузинской вошла в «высший свет», сын был принят в офицерское училище.