Константин согласился отпустить польские части, принявшие его сторону и пришедшие к нему. А с русскими войсками покинуть царство Польское. За это поляки обязались не тревожить его, дать свободную дорогу и снабдить припасами. Великий князь отозвал гарнизоны крепостей Модлин и Замостье, без боя сдав их полякам, и увел свои полки на восток. Вся Польша досталась революционерам. В Петербург они отправили делегатов Езерского и Любицкого для переговоров с царем. Однако Николай I был настроен совершенно иначе, чем Константин. Брату он написал: «Если один из двух народов и двух престолов должен погибнуть, могу ли я колебаться хоть на мгновение?»

12 декабря император издал Манифест, охарактеризовав польский мятеж так, как он и заслуживал, «гнусным предательством». Когда прибыли делегаты, вывалив условия возвращения «восьми воеводств», «свобод», «гласности» и т.д., Николай назвал им другие условия: общая амнистия, если безоговорочно сдадутся. Езерский, вернувшись в Варшаву, передал такой ответ, и 13 января 1831 года сейм единодушно принял акт о низложении Николая Павловича и запрете династии Романовых занимать польский престол. При этом радикальные революционеры выступали за то, чтобы Польшу сразу же провозгласить республикой.

Польские повстанцы получили горячую поддержку не только от революционной Франции, но и от Англии. Симпатии к ним бурно взялась раздувать все западная пресса. Посыпались запросы в парламентах о помощи «борцам за свободу». Британцы с энтузиазмом принялись продавать им оружие, специально для этого на Варшавском монетном дворе отчеканили 164 тыс. золотых дукатов. Поддержка пошла и официальная, на правительственном уровне. Англия и Франция попытались влезть с дипломатическим посредничеством в «урегулировании». Но они получили твердый отказ. От царя и его Министерства иностранных дел последовало однозначное разъяснение, что польская измена – сугубо внутреннее дело Российской империи.

Но Николай осознавал: схватка предстоит не шуточная. В прошлых польских войнах XVIII века против русских действовали партизанские отряды шляхты, ополчение Костюшко. Сейчас у неприятелей была прекрасная профессиональная армия, вооруженная и обученная за русский счет. Она насчитывала в мирное время 30 тысяч штыков и сабель, 108 полевых орудий. А выбор конца ноября для восстания был не случайным и очень удачным. Зима и бездорожье дали запас времени для мобилизации, призыва добровольцев, и армия увеличилась до 80 (а потом и 150) тысяч. Россия могла выставить куда более многочисленные контингенты, но они были разбросаны по стране, их предстояло собрать к театру боевых действий. Главнокомандующим царь назначил Дибича.

Он наметил одолеть противника одним решительным ударом – прорываться к Варшаве и брать ее. Так же, как в свое время действовал Суворов, как сам Дибич действовал против турок. В конце января 1831 года три русских корпуса – два пехотных и кавалерийский – перешли в наступление. Но началась оттепель, распутица, дороги развезло грязью, тормозившей движение. Идти приходилось несколькими колоннами, по разным дорогам, отделять силы для прикрытия флангов. А в грязи колонны растягивались.

Поляки этим воспользовались. Корпус генерала Дверницкого у села Сточек подкараулил два передовых кавалерийских полка, оторвавшихся от других частей. Неприятели неожиданно налетели на них, полки были разбиты, покатились прочь. Эта победа широко пропагандировалась, поднимая дух поляков, масштабы ее очень раздувались. А основные силы противника развернулись на сильных позициях у села Грохова, закрыв русским путь к Варшаве. 7 февраля на них вышла одна из русских дивизий, атаковала с ходу, но ее отбросили. Дибич начал стягивать сюда основные силы, наращивал натиск. 13 февраля разгорелось общее сражение. Оно было очень жестоким и упорным, поляки отбивались умело и стойко, атаки сменялись контратаками.

Николай I, как и все люди (и как все властители), порой совершал серьезные ошибки. Но умел признавать их, старался исправить. Так было с делом Ермолова – к 1831 году царь разобрался, что генерала оклеветали. Возвратил его на службу, назначил членом Государственного совета. Четыре года провел под следствием и помощник Ермолова, донской казак Максим Григорьевич Власов 3-й (в то время в царской армии генералов-однофамильцев было принято числить по номерам, по старшинству). Его обвинили в «излишней жестокости» при походах на черкесов. Но обстановка на Кавказе показала его правоту – при переходе к «мягким» мерам она резко ухудшилась. Военный суд оправдал Власова. Николай извинился перед ним и повысил его, назначил походным атаманом всех казачьих частей в Польше.

Доверие государя Власов оправдал в полной мере. Ему было уже 64 года, но под Гроховом он лично возглавил атаку, первым врубился в ряды вражеской конницы. Получил 8 сабельных ран, его сбили с седла и дважды ударили пиками. Но донцы, увидев атамана в беде, налетели на польских улан и перекололи всех. Звать за собой солдат в атаку пришлось даже самому Дибичу. Он повел в штыки гренадерскую дивизию и наконец-то сбил поляков с ключевых позиций. Неприятельский командующий Хлопицкий тоже находился в гуще сражения, и его увезли тяжело раненым. В этом побоище поляки потеряли 10–12 тысяч человек, русские 8–9 тысяч, и все же враги не позволили себя разгромить.

Часть их армии отошла в правобережное предместье Варшавы, Прагу. Другая часть отступила за Вислу. К Праге вышли и войска Дибича. Но обнаружилось, что повторять опыт Суворова и штурмовать ее невозможно. Потому что и поляки учитывали прошлый опыт. Они очень сильно укрепили Прагу, изготовились отражать атаки. А у русских не было не только осадной артиллерии, но выявилась нехватка боеприпасов, продовольствия, обозы застряли в грязи где-то в тылах. Дибич приказал отступить от Варшавы. Расположил войска на отдых, решил дождаться подвоза припасов и более благоприятных погодных условий.

Но у поляков пост главнокомандующего вместо раненого Хлопицкого принял один из лучших генералов, Скржинецкий. Русских он наметил отвлекать, рассеивать их внимание на разные направления, взорвать их тылы и бить по частям. Отряд Серавского отправил поднимать восстание под Люблином, корпус Дверницкого – в Подолию и Волынь. В донесениях, которые посыпались Дибичу, их силы были очень преувеличены. Фельдмаршал выслал против них своего начальника штаба Толя с кавалерийским корпусом, пехотной бригадой, потом добавил ему новые части.

А в Литве действовал Виленский Центральный комитет заговорщиков. Русских войск здесь было мало, только в Вильно неполная дивизия, 3200 солдат. В других городах мелкие гарнизоны или инвалидные команды. В марте здесь началось восстание. Мятежники почти беспрепятственно захватывали города – удержались только Вильно, Ковно и Видз. Литовские помещики создавали отряды из своих крестьян. Нападали на военные склады, парализовали дороги, перехватывая обозы. В Белоруссии большинство помещиков тоже были поляками или литовцами, формировали аналогичные отряды, и здесь по лесам расплескалась партизанская война. Активное участие в восстании приняли католические и униатские священники, монахи. Католические монастыри становились базами и опорными пунктами мятежников.

Дибич был вынужден рассылать подкрепления для расчистки полыхающих тылов. А сам он в марте, когда подсохли дороги и сошел лед на реках, готовился идти за Вислу, ударить на Варшаву с западной, левобережной стороны. Для переправы выбрал городок Тырчин. На правом берегу, для прикрытия с тыла, оставил кавалерийскую дивизию Гейсмара и корпус генерала Розена. Но поляки эти передвижения отслеживали. И в их распоряжении находился мост в самой Варшаве. Узнав, что главные силы Дибича ушли, Скржинецкий скрытно, через город, перевел на левый берег 40 тысяч пехоты и конницы. Внезапно налетел на Гейсмара и разгромил его, захватив 2 знамени, 2 пушки и 2 тысячи пленных. Следом поляки обрушились на корпус Розена. Он отчаянно отбивался, отступал. Но враги превосходили его вдвое, догнали сперва у Калушина, потом у Игана. В трех боях корпус потерял 2,5 тысячи убитых и раненых, 10 орудий, 2 тысячи попало в плен.

Дибич отменил переправу, повел на выручку Розену всю армию. При следующей попытке напасть Скржинецкий нарвался на свежий корпус графа Палена. Бой опять был жарким. Начальник пехотной дивизии генерал-лейтенант Иван Скобелев (дед знаменитого «белого генерала») выслужился из рядовых солдат. В сражении ему ядром оторвало левую руку по локоть. Но во время операции и перевязки он сел на барабане на виду у своих воинов и позвал песенников, приказав им исполнять бравые солдатские песни. А правый фланг неприятеля обошли гусары и кубанские казаки, поляков наконец-то побили и отогнали.

Однако после этого Скржинецкий задумал новый сюрприз. На соединение с русской армией шел корпус Лейб-гвардии под командованием великого князя Михаила Павловича, 27 тыс. солдат. Польский командующий решил перехватить его и уничтожить. Против Дибича он оставил отряд из 8 тысяч человек – изображать всю свою армию, а сам повел 40 тысяч навстречу гвардейцам. Напал на них у местечка Нур. Михаил Павлович спешно начал отступать. Отход прикрыли гвардейские егеря, 8 часов отражали польские атаки. А тем временем гвардия вышла из-под удара, заняла сильные позиции за рекой Нарев. Попытки поляков форсировать реку были отражены. И Дибич с запозданием понял, что его обманули, вел на помощь гвардейцам всю армию. В сражении под Остроленкой войско Скржинецкого разбили, оно отступило к Варшаве.

К маю удалось зачистить от повстанцев Литву и Белоруссию. В боевом отношении их отряды ничего не стоили. Когда появлялись царское войска, то отбивали у них города так же легко, как они были захвачены. Усмирению партизанской войны немало способствовало и мудрое решение царя. Было объявлено, что помещики, примкнувшие к восстанию, подлежат суду, их имения – конфискации. А крестьяне, добровольно сложившие оружие, будут прощены. Белорусские и литовские мужики убеждались, что им-то нет никакого резона воевать и страдать за панские амбиции, стали расходиться по домам.

Но в России продолжало свирепствовать и другое бедствие, холера. Она проникла и в действующую армию. К концу мая в войсках насчитывали 5 тысяч заболевших. Заразился и главнокомандующий, фельдмаршал Дибич. 29 мая он умер. А великий князь Константин Павлович пребывал в неопределенном положении. Николай его не обвинял, но было ясно, что поведение старшего брата он никак не одобряет. Поэтому и Константин не спешил появляться ему на глаза. Пытался объяснить свои действия: «Я не хочу участвовать в этой польской драке» – имея в виду, что война ведется между поляками и их королем Николаем. Забывая, что он был наместником, представлял этого короля и откровенно не выполнил свой долг. Некоторое время Константин околачивался без дела при русской армии. Подначивал Дибича, пел под его окном «Еще Польска не сгинела». Радовался победам польских войск, как бы «своих», которые он формировал и выучил, предрекал России поражение. Великому князю «намекнули» – достаточно. Он уехал в тыл, поселился в Витебске в доме губернатора. Но и он подхватил холеру, 15 июня его не стало.

А в России эпидемия, притихшая было зимой, дала новые вспышки. С апреля 1831 года, невзирая на карантины, она загуляла в Петербурге. Здесь она тоже вызвала панику. Из-за того, что страшная болезнь разразилась во время войны, среди простонародья пошли слухи, что поляки и их шпионы травят русских. Посыпают по ночам ядом овощи в огородах, источники воды. Кто-то вбросил идею (случайно? или преднамеренно?), что поляками подкуплены полиция, доктора – специально морят людей. 22 июня в городе начались беспорядки, толпы искали «отравителей». Санитарные правила рекомендовали иметь при себе для дезинфекции рук раствор хлорной извести или крепкого уксуса. Но знали об этом и пользовались только высшие классы общества. Теперь взбунтовавшийся народ обыскивал «подозрительных», если находили флакон с жидкостью, заставляли выпить.

Царь Николай I в одиночку останавливает холерный бунт в Петербурге

23 июня масса людей захлестнула Сенную площадь, где находилась центральная холерная больница, и разнесла ее. Убили попавшихся под руку лекарей, нескольких полицейских, пытавшихся остановить погром. Николай находился в Царском Селе, и ему доложили не сразу. Едва узнав о случившемся, он велел вызывать войска и сам помчался к месту происшествия. На Сенной площади появились Саперный и Измайловский батальоны, взвод жандармов. Буйная толпа перед дулами ружей остановилась, но и командиры, и солдаты были в растерянности. Казалось, вот-вот народ хлынет на них и сомнет. И в эту минуту появился царь.

Он въехал на коляске прямо в скопище людей и крикнул громовым голосом: «Православные, что вы делаете? Забыли Бога, забыли обязанности ваши и производите беспорядки! На колени!» И масса людей повиновалась мгновенно, рухнула перед государем. Лишь кто-то пытался кричать, ответить ему. Но Николай пресек это: «До кого вы добираетесь, кого хотите, не меня ли? Я никого не страшусь, вот я!» А дальше стал говорить народу: «Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи. Молитесь Ему о прощении. Вы Его жестоко оскорбили. Русские ли вы? Вы подражаете французам и полякам. Вы забыли ваш долг покорности мне. Я сумею привести вас к порядку и наказать виновных. За ваше поведение в ответе перед Богом – я. Отворите церковь, молитесь в ней за упокой души невинно убитых вами». И вся толпа благоговейно внимала ему! Стала молиться вместе с ним [99]…