ГЛАВА 13. ПЕРВЫЙ РАУНД. «СЕВЕРНОЕ ОБЩЕСТВО»

12 декабря, сразу после полученных известий о заговоре, Николай Павлович первым делом вызвал самых доверенных вельмож – и, как он считал, самых информированных. Милорадовича и Голицына. Довел до них доклад Дибича. Посоветовавшись, решили арестовать революционеров, названных в донесении. Начали наводить справки, и оказалось: почти никого из них в Петербурге нет. Они числятся в отпусках. Это вроде бы подтверждало версию Дибича, что столичные заговорщики съезжаются на совещания с «южанами» для совместных действий. Но было ясно: в Петербурге у них есть и другие сообщники. Милорадович торжественно пообещал поднять на ноги силы полиции, найти их.

И в этот же день, уже в обед, из Варшавы вернулся фельдъегерь Белоусов. Привез подтверждение Константина об отказе от власти, «благословение старшего брата» на царствование. Но приехать в Петербург он наотрез отказывался. Насчет официального акта отговаривался, что он не царь, неправильно принесенной ему присяги не принял, поэтому и отрекаться от престола ему неправомочно. Ссылался, что по данному вопросу официальный акт уже существует – Манифест Александра I, вот его и надо обнародовать.

Николай Павлович снова отправился к матери. Обсудил с ней положение. Причем выяснилось, что о существовании заговора Мария Федоровна уже узнала, даже раньше сына. Накануне в столицу приехал из своих имений Аракчеев. Появиться перед Николаем, который не являлся императором и сам еще не признавал себя таковым, возгордившийся вельможа не счел нужным. Навестил только императрицу-мать, сообщив известные ему сведения о тайных обществах.

Для великого князя решение теперь оставалось единственное. Официально принимать царскую власть. Хотя упрямство Константина добавило сложностей. Фельдъегерь Белоусов ехал из Варшавы другой дорогой, не через Прибалтику, а через Брест. Поэтому третий брат, Михаил, не знал об ответе Константина, так и сидел на станции Неннале. Ему послали повеление срочно возвращаться в Петербург – пусть хотя бы засвидетельствует отказ Константина Павловича. А Николай вызвал Милорадовича, Голицына, распорядился составлять Манифест о своем восшествии на престол. Великий князь сам продиктовал основные тезисы, объясняя случившуюся путаницу с наследованием. Редакцию документа он хотел предложить одному из лучших литераторов, Карамзину. Но Голицын и Милорадович настояли передать работу Сперанскому – лучшему специалисту по составлению государственных и юридических актов.

Заседание Государственного совета Николай назначил на следующий день, 13 декабря в восемь часов вечера. Рассчитал, что к этому времени успеет приехать брат Михаил. На заседании должны были зачитать Манифест. Его обнародование и присягу назначили на 14 декабря. Об этом известили председателя Государственного совета Лопухина, митрополита Санкт-Петербургского Серафима, командующего Гвардейским корпусом генерала Войнова. Для остальных перемену в верховной власти пока требовалось держать в тайне. Однако тайны-то просачивались. В «Северном обществе» о них узнали практически мгновенно.

В этот же вечер, 12 декабря, Николаю Павловичу передали пакет от начальника гвардейской пехоты Бистрома. В нем было письмо «в собственные руки» великого князя от поручика Лейб-гвардии Егерского полка Якова Ростовцева. Он сообщил о высказываниях своего сослуживца, что нельзя допустить присяги Николаю. Что сегодня, 12 декабря, поручик застал у этого сослуживца два десятка офицеров из разных полков, которые говорили шепотом и при его появлении замолчали. Ростовцев предупреждал Николая – уже распространился слух об отказе Константина от престола, «противу Вас должно таиться возмущение, оно вспыхнет при второй присяге» и может обрушить в катастрофу всю Россию. При этом офицер излагал неожиданную просьбу: «Для Вашей собственной славы погодите царствовать».

Николай вызвал к себе самого Ростовцева. Тот действовал сугубо из благородных побуждений, дворянской чести – так, как понимал ее. Ни в коем случае не желал быть доносчиком и не назвал ни одной фамилии. Но подтвердил: готовится мятеж. Умолял ради блага России, чтобы Николай ехал в Варшаву и упросил брата принять престол. Или пускай Константин приедет в Петербург и принародно, на площади, признает Николая государем. Великий князь объяснил: то и другое невозможно. «Брат мой отрекается, я единственный законный наследник. Россия без царя не может быть… Нет, мой друг, ежели нужно умереть, умрем вместе». Он обнял Ростовцева, оба прослезились, и Николай заверил: «Наградой тебе – моя дружба».

После этой встречи, уже ночью, Николай Павлович написал и отправил письма. Одно из них фельдъегерь помчал в Таганрог к начальнику Главного штаба Дибичу: «…Послезавтра поутру я – или государь, или без дыхания… Но что будет в России? Что будет в армии?…» [64]. Близкое по содержанию письмо этот же фельдъегерь вез князю Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мною свершаются. 14-го числа я буду или государь – или мертв» [65]. Теперь он был предупрежден. Знал об опасности. Не знал только об одном. Что заговорщики тоже были предупреждены!

Милорадович наобещал, что займется злоумышленниками в столице. У него в донесениях и даже в записной книжке уже имелся ряд фамилий, в том числе и Рылеева, «двигателя» предстоящего мятежа. Арестовать их – и все… Но для этого генерал-губернатор пальцем о палец не ударил. Снова перепоручил дело своему начальнику канцелярии Федору Глинке. А тот нанес визит в Российско-американскую компанию, к Рылееву. Тайное общество получило исчерпывающую информацию, что его раскрыли. И о подтверждении отречения Константина. О причинах такого поведения Милорадовича исследователи гадают до сих пор. Крайнее легкомыслие военачальника, избалованного общей популярностью? Надежда «по-тихому», без репрессий, предотвратить бунт? Или сказывались его личные симпатии к Константину, к либеральным идеям – до тех пор, пока Милорадович не увидел сам мятеж и не сделал иной выбор?

А благородный поручик Ростовцев совершил еще один шаг – который, по его понятиям, следовал из принципов дворянской чести. 13 декабря он составил копию своего письма к Николаю Павловичу и записал вчерашнюю беседу с ним. Пошел к своему сослуживцу, у которого накануне застал подозрительное сборище офицеров. На этот раз у него опять были несколько человек, в том числе Рылеев. Ростовцев вручил оба документа сослуживцу в их присутствии. По-своему, руководствовался лучшими побуждениями. Снимал с себя возможные обвинения в доносительстве, а заговорщиков предупреждал – об их деятельности Николай знает. Лелеял надежду, что они одумаются, откажутся от своих замыслов. Но этого не произошло. Наоборот. Ядро революционеров закусило удила и получило стимул подтолкнуть колеблющихся. Заговор раскрыт, вот-вот последуют аресты. Избежать этого способ единственный – ударить немедленно.

Между тем аресты уже начались. Как раз 13 декабря в Тульчине взяли Пестеля. «Южное общество» оказалось обезглавленным. Планы взбунтовать войска и идти на помощь «северным» сообщникам рассыпались. Но известиям с юга предстояло добираться до столицы несколько дней. Там происходили другие события. День 13 декабря был воскресным. Манифест Николая Павловича о восшествии на царство окончательно дорабатывали ночью, и с утра государь подписал его – вчерашним числом, когда он принял решение. Милорадович доложил, что в городе все абсолютно спокойно.

В восемь вечера, как и было назначено, собрался Государственный совет на «чрезвычайное заседание». Князь Лопухин объявил, что должны прибыть великие князья Николай и Михаил Павловичи. Но… их не было. Сидели, ждали. Потому что Николай ждал приезда Михаила – а он не появлялся. Сказались плохие дороги, снежные заносы. Как потом выяснилось, курьер попал к Михаилу в Неннале только 13-го в два часа дня, а после этого брату предстояло отмахать 260 верст по тем же дорогам. Николай сидел с женой и матерью, ожидая его с минуты на минуту. Но проходили часы. Нервное напряжение нарастало. А по городу уже катились слухи, что Государственный совет собрался на совершенно необычное заседание. «Чрезвычайное». В воскресенье, да еще и вечером. И продолжается оно почему-то слишком долго.

В половине одиннадцатого ночи Николай Павлович понял: дальше тянуть нельзя. Снова вынужден был принять решение, действовать самому. Одному. Но на заседание он вошел уверенно, энергично. С ходу занял председательское место и объявил: «Я выполняю волю брата Константина Павловича». Сам начал читать Манифест, и вот тут-то собравшиеся ощутили его внутреннюю силу, поистине царскую волю. Все встали – и слушали стоя в полной тишине. Она зависла на некоторое время, когда текст был зачитан. А потом члены Госсовета молча глубоко поклонились новому государю. Причем Николай Павлович отметил, что особенно отличился при этом адмирал Мордвинов. И вскочил первый, и поклон засуетился отвесить ниже всех.

Николай велел также зачитать письмо Константина Павловича председателю Государственного совета Лопухину – брат строго выговаривал ему, почему не исполнили волю Александра I, не дали ход Манифесту о наследовании престола, приносили присягу, на которую не имели никакого права. Манифест Николая Павловича постановили немедленно напечатать и распространять для всенародного извещения. Члены Государственного совета проследовали в дворцовый собор и первыми принесли присягу ему. Новый царь утвердил журнал заседания и отправился к родным.