Почему? Александр сказал ему о наследовании престола – но устно, в частном разговоре. До Николая Павловича доходили сведения о существовании тайного Манифеста. Но опять же, доходили неофициально. Сам документ ему никто не показывал, от него держали в секрете. Как раз этим он и решил воспользоваться, чтобы не принимать царствования. Срочно, пока Манифест еще не всплыл, принести присягу Константину. Поставить его перед фактом. Все-таки подтолкнуть его принять бремя власти на себя. Сам-то Константин не был лишен права на престол. А его авторитет в стране, в дворянских кругах, в войсках, был не в пример выше, чем у Николая. Реформатор армии, герой войн с Наполеоном, фактический правитель Польши! Пусть он и царствует.
Николай Павлович отправился к гвардейским караулам Преображенского, Кавалергардского, Конногвардейского полка, велел дежурному генералу Потапову принять от них присягу Константину. Такой же приказ послал в подчиненное ему Инженерное ведомство, а сам с Милорадовичем, генерал-адъютантами Трубецким и Голенищевым-Кутузовым вернулся во дворцовую церковь, первым присягнул старшему брату и подписал присяжный лист. За ним то же самое сделали прочие военные и чиновники, находившиеся во дворце. Только после этого Николай пошел к матери, приходившей в себя, и сообщил ей, что «исполнил долг». Мария Федоровна ужаснулась. «Николай, что ты сделал!» Сообщила, что наследник – он сам, существует официальный акт. Сын пожал плечами – этот акт не обнародовался, до него не доводился. Все знают, что наследник – Константин, «пусть будет что будет».
В Александро-Невскую лавру весть о смерти Александра пришла во время службы. На ней присутствовал А.Н. Голицын, соавтор тайного Манифеста о наследовании. Он поспешил в Зимний дворец и вдруг узнал – здесь уже принесли присягу Константину. Голицын явился к Николаю, объясняя то же, что и мать, – великий князь поспешил. Манифест о наследовании лежит в Государственном совете, Сенате, Синоде, Успенском соборе. Но Николай отвечал о законном порядке наследования, о том, что Россия не должна ни дня оставаться без императора. Наконец, разводил руками, что сделанное уже необратимо.
Днем собрался Государственный совет, и Голицын снова поднял вопрос о секретном пакете. Министр юстиции Лобанов-Ростовский уже принес присягу Константину и высказался – вскрывать пакет вообще не надо. К нему присоединился адмирал Шишков. Он говорил более осторожно, что присягать надо Константину, а принять престол или нет – будет зависеть от его воли. Но большинство настояло, чтобы конверт вскрыть. Манифест зачитали. Но Милорадович был другом Константина, еще в 1799 году служил с ним у Суворова. Он интерпретировал события по-своему. Дескать, Николай своим актом присяги уже отрекся от престола. Значит, и Манифест больше не имеет силы.
Такая крайность смутила членов Государственного совета. Ведь теперь получалось, что в России два отрекшихся великих князя! Кому же принадлежит власть? Испросили аудиенции у Николая. Он ознакомился с бумагами из секретного пакета – с копиями писем Константина, Александра, Манифестом о наследовании. Но обсуждение закончилось тем, что члены Государственного совета прошли в дворцовую церковь и принесли присягу Константину. Копию протокола отправили к нему в Варшаву вместе с письмом Николая, выражавшего готовность служить старшему брату. Отслужили молебен с многолетием императору Константину, а конверты в Сенате и Синоде было решено не вскрывать. С задержкой в несколько дней принесла присягу Москва. Митрополит Филарет вспомнил о пакете в алтаре Успенского собора. Но с удивлением обнаружил – городские власти совершенно не в курсе его существования. Выполнили то, что указано из Санкт-Петербурга.
Между тем великий князь Константин Павлович услышал о случившемся в Таганроге даже раньше, чем об этом узнали в Санкт-Петербурге. Да, почтовые тройки фельдъегерей были быстрыми. Но переносились с места на места отнюдь не мгновенно. А доверенные лица Александра I в Таганроге – Дибич, Волконский, Чернышев – не знали о тайне наследования. Законным преемником царя считали Константина, слали ему донесения в первую очередь. И дорога до Варшавы была поближе, получше.
25 ноября, когда в Санкт-Петербург дошло только первое известие о тяжелой болезни, Константин уже получил «финальное», что Александр скончался. Он сразу объявил брату Михаилу: пришла пора исполнить обет, и его «воля отказаться от престола более чем когда-нибудь непреложна». Созвал свое окружение и попытки называть его «вашим величеством» сразу пресек. Сообщил – существует Манифест о наследовании, зачитал свои письма об отречении и пояснил: «Теперь законный наш государь и император – Николай Павлович!» Долго составляли и редактировали письма в Петербург и Таганрог. 26 ноября, уже после обеда, в столицу с этими письмами выехал великий князь Михаил. К брату Николаю Константин обращался как «вернейший подданный» [63].
Но… дорога из Варшавы в Санкт-Петербург была в то время не прямой, вела через Прибалтику – Митаву, Ригу. Она раскисла от ноябрьской грязи, скорость лошадей была совсем не курьерской. О кончине Александра в здешних городах еще не знали. Михаил рассказывал новости на каждой остановке. А когда добрались до Риги, он и сам вдруг стал узнавать встревожившие его новости – о присяге в столице. В Петербурге великий князь появился 3 декабря. Он поехал к матери, долго беседовал с ней, потом позвали Николая. Мария Федоровна сказала: «Преклонись перед твоим братом Константином, он вполне достоин почтения и высок в неизменном желании передать тебе престол». Сын вздохнул: «Это еще вопрос, которую из двух жертв должно считать выше, со стороны отказывающего или со стороны принимающего».
Да, вот такой узел завязался, совершенно необычный. В разные эпохи и в разных странах родственники грызлись и резались за власть. А в России один брат хитростью избавился от короны, а два других отталкивали ее от себя, уступая друг другу! Но сейчас приходилось думать, как же выпутаться из завязавшейся ситуации! Как воспримет народ, если после одной присяги будет другая? Николай считал, что одних писем Константина недостаточно, нужен официальный акт от его имени. Да и письма Константина составлялись, когда он еще не знал о присяге. А после нее вдруг изменит отношение? Сошлись на том, что написали Константину – Николай по необходимости покоряется его воле, если старший брат ее снова подтвердит. Настоятельно просили, чтобы он сам приехал в столицу. Сразу же, 3 декабря, эти письма повез в Варшаву фельдъегерь Белоусов.
Во избежание новых путаниц Николай, Михаил и их мать условились помалкивать обо всем до ответа от Константина. Но ничего хорошего из их секретов не вышло. От офицеров из свиты Михаила столичные жители узнавали, что они, как и сам великий князь, еще не приносили присягу. Поползли слухи, догадки. Тогда решили удалить источник кривотолков. 5 декабря отправили Михаила обратно в Варшаву, уговаривать старшего брата приехать. Но учли – в дороге он может разминуться с важными известиями. Мария Федоровна выдала ему письменный документ, вскрывать письма, адресованные ей. Михаил действительно встретил офицера Лазарева с таким письмом. Понял, что Константин приезжать категорически не желает, поэтому и ему в Варшаве делать нечего.
Михаил остановился в местечке Неннале. Известил мать и Николая, что будет здесь ждать их решения. Пока он отъехал всего на 260 верст от Петербурга, если понадобится в столице, может быстро вернуться. А если сочтут нужным, он продолжит путь в Варшаву. Ну а Лазарев 6 декабря привез в Петербург письмо не только для Марии Федоровны, но и Николаю. Это был ответ на первое его письмо Константину. Тот извещал – его намерение не принимать престол неизменно и утверждено покойным царем. А в Петербург он приехать не желал и угрожал даже «удалиться еще дальше, если все не устроится в согласность воле покойного нашего государя». То есть сбежит за границу, а царствовать не будет. Что ж, сбежать из Варшавы и впрямь было легко.
Но и такое известие еще не поставило точку. Ждали ответа на второе письмо, от 3 декабря – отправленное после приезда Михаила. С известием о присяге, с предложением или принять корону, или подтвердить отречение официальным актом. Однако в это же время, пока два великих князя, имеющих законное право на власть, силились так или иначе уступить ее друг другу, активизировалась третья сила, решившая перехватить у них власть. Заговорщики. И ситуация сложилась в общем-то парадоксальная. Ключевая информация государственной важности скрывалась, запутывалась искусственными секретами. Даже высшие сановники в большинстве не представляли реальное положение дел. Но у тайных обществ разведка оказалась налаженной очень хорошо.
Мы уже рассказывали, как генерал-губернатор Санкт-Петербурга Милорадович с 1820 года получил повеление собирать сведения о конспиративных организациях. Но сам этим делом почти не занимался, передал под контроль своего правителя канцелярии полковника Федора Глинки. Он был доверенным лицом Милорадовича, имел на него очень большое влияние. Однако Глинка был и доверенным лицом… Рылеева. Стоит ли удивляться, что все расследования глохли? А самые сокровенные государственные тайны, в которые посвящали Милорадовича, становились известными революционерам.
В караулы в Зимнем дворце назначались гвардейские офицеры, в том числе и заговорщики. В приемной каждый день околачивался старший адъютант начальника гвардейской пехоты генерала Бистрома – князь Евгений Оболенский. Они ловили слухи, обрывки разговоров, отмечали встречи, совещания, настроения. Причем в «Северном обществе», в отличие от царского двора и правительства, вся собранная информация стекалась в общий центр. А уж сопоставить, проанализировать и сделать выводы было не слишком трудно.
О тайном Манифесте Александра I с назначением наследником Николая знали немногие из официальных лиц. Но революционеры о нем пронюхали. Они получили сведения и об отказе Константина Павловича. Это значило, что предстоит «переприсяга». Планы, согласованные с Южным обществом, а через него и с поляками, намечали общее восстание на март 1826 года. Но самая энергичная группировка заговорщиков, Рылеев, Оболенский, Бестужев, Якубович, принялась убеждать соратников – для переворота случай выпал уникальный, другого такого никогда не представится. О какой-либо демократии в рядах революционеров говорить не приходилось. В «Северном обществе» рулила всеми делами та же самая активная группировка.
Часть заговорщиков осторожничала, колебалась. Считала подобное выступление, без южан и поляков, авантюрой. Или трусила под этим предлогом. Но Рылеев со товарищи отметали подобные опасения. Играли на чувствах их гордости, товарищества. Наконец, указывали и на то, что прежние планы все равно стали неактуальными. Они же привязывались к юбилейным торжествам Александра I! Теперь об этих торжествах, конечно же, приходилось забыть. Какие уж торжества? Если престол займёт Николай, многое переменится, «новая метла по-новому метет». Значит, предстоит заново выбирать подходящий случай, готовиться, согласовывать. А сейчас такой случай подсказывает сама ситуация – близкий, реальный.
В «Южном обществе» тоже осознали, что старые планы восстания на 25-летие царствования Александра I потеряли смысл. Пестель уже составлял новые. Выступление он наметил на 1 января. Он руководствовался не какими-то политическими, а собственными практическими соображениями. В новогоднюю ночь его Вятский полк должен был заступить в караулы в главной квартире 2-й армии в Тульчине. Намечалось арестовать весь командный состав армии, призвать войска к походу на Петербург – и это будет сигналом к общему восстанию.
В столице «Северное общество» выбрало другую удобную дату – день «переприсяги». Рылеев и другие активисты избрали диктатором, руководителем восстания князя Трубецкого. Солдат договорились просто обмануть. Объявить, что Константин от престола не отрекался. Что Николай – узурпатор, арестовал своего популярного брата. Также придумали ложь о завещании Александра I, сократить солдатам срок службы до 15 лет. Наметили отказом от присяги Николаю взбунтовать полки Лейб-гвардии, вести к Сенату и сорвать его присягу.
Революционеры были уверены, что даже те полки, которые не присоединятся к мятежу, против «своих» сражаться не будут, и гражданской войны в России быть не может. Были надежды, что и сам Николай не захочет кровопролития. Увидев массовую вооруженную демонстрацию, предпочтет уступить власть. Но в любом случае при захвате Зимнего дворца царскую семью должны были арестовать (или убить – уж как получится). А от Сената восставшие потребуют опубликовать Манифест, который провозгласит «конец бывшего правления» и утвердит конституцию страны. Власть передавалась временному революционному правительству.
Многие факты говорят о том, что членами конспиративных организаций заговор не ограничивался. За Рылеевым и его сообщниками стояли куда более могущественные фигуры, остававшиеся в тени. В список временного правительства были включены лица, вроде бы не имевшие отношения ни к «Северному», ни к «Южному» обществам. Члены Государственного совета адмирал Мордвинов, Сперанский (напомним – покровители Рылеева), сенатор Сумароков и другие высокопоставленные вельможи. Да и вообще революционеры были уверены – в Сенате у них имеется серьёзная поддержка. Ничуть не сомневались, что этот орган в случае успешного мятежа выполнит их требования [59, 62]. Ну а после победы предполагалось созвать Всенародный собор (Учредительное собрание), и он решит вопрос об устройстве России – республика или конституционная монархия. «Северяне» отправили своих гонцов к Пестелю, договориться с ним, согласовать планы.