Четвертым районом боев, который Наполеон практически никак не мог контролировать, был осажденный юго-западный уголок Франции, где Сульт со своим 50-тысячным войском попал в весьма затруднительную ситуацию.

Начиная с июльских сражений в Пиренеях Никола Сульт, сын провинциального нотариуса, когда-то мечтавший стать деревенским пекарем, сделал все, что можно было ожидать от человека, командующего угнетенной, деморализованной армией, которой противостоит тройной союз, возглавляемый вторым в мире полководцем того времени.

Отброшенный от реки Нивель и сейчас сражающийся на французской земле, Сульт укрепил Байонну и временно задержал продвижение Веллингтона на север. Здесь было не так холодно, как в речных долинах Северо-Восточной Франции, но почти так же ветрено и гораздо более дождливо. Пиренейские реки вышли из берегов, а дороги превратились в трясины, непроходимые для воинских колонн и конвоев с припасами. В начале зимы война надолго замерла: Сульт окопался на правом берегу Нивели, а пиренейские ветераны Веллингтона встали лагерем в «тупике», по определению одного союзного офицера — справа была бурная река, слева море, а за спиной Пиренейский хребет. В их руках находился всего один приморский город — Сен-Жан-де-Люз, зато впереди лежала мощная крепость Байонна со стойкими защитниками и значительным гарнизоном.

Стрелок Кинсайд, верный своей натуре, постарался как можно лучше устроиться на время этого затишья, поселившись вместе со своими людьми в местном замке, принадлежавшем семейству д’Аркангю, и помогая своим хозяевам уничтожать запасы кларета в погребе.

Перед Веллингтоном, перешедшим французский рубеж, стояла двоякая проблема. Он должен был так или иначе разбить Сульта и открыть себе путь на обширную французскую равнину. Кроме того, он должен был заслужить расположение местных жителей, чтобы не допустить опасности народного восстания.

Его обширный испанский опыт говорил ему, что армия завоевателей, какой бы сильной и оснащенной она ни была, не может успешно действовать на территории, где каждая женщина, ребенок и старик — потенциальные убийцы, грабители и шпионы. Именно этот фактор в гораздо большей степени, чем все иные, ответствен за поражение французов к западу от Бидассоа; кроме того, на враждебной территории ни одна телега не сможет передвигаться без сильного конвоя. Веллингтон обладал численным превосходством. Со своими испанскими и португальскими союзниками он значительно превосходил своей силой врага, но после долгих размышлений (Веллингтон никогда в своей жизни не действовал под влиянием импульса) он решил отправить большинство испанцев домой, оставив только самых дисциплинированных.

Объясняя, зачем ему понадобилось таким образом сокращать свои боевые силы, он сказал, что его испанские солдаты получают такое ничтожное жалованье и пропитание, что они будут вынуждены грабить, — а ничто скорее не заставит французов начать партизанскую войну. Сам лично он стоял за полное умиротворение. «Я потерял тысячи офицеров и солдат не для того, чтобы грабить французов», — добавлял он и принимал самые жесткие меры, чтобы обеспечить приличное поведение своих людей. «Тупик» круглые сутки патрулировали военные полицейские, и любого мародера, пойманного на месте преступления, тут же вешали. В армии Веллингтона находилось очень много профессиональных воров и контрабандистов, и те, кто грабил Бадахос и Сан-Себастьян, ворчали по поводу этого скорого суда. Один бедняга, которого собирались вешать, протестовал, утверждая, что не может понять, почему ему нельзя грабить во вражеской стране.

Такая политика принесла обильные дивиденды. Баски, конечно, очень удивились, сообразив, что угощают армию дружелюбных иностранцев, которые не только сами кормят себя и уважают частную собственность, но и платят по ценам черного рынка за товары, выставленные в витринах лавок. Как и любой народ, которому на голову сваливаются праздношатающиеся туристы, они постарались воспользоваться возможностью, но некоторые из них, особенно те, кто воевал в рядах Великой армии, медленно оправлялись от своего изумления. Бывший служака, хозяин гостиницы, подав английскому офицеру обед, онемел от изумления, когда клиент попросил счет. Другие привыкали быстрее. Цена на птицу взлетела подобно одной из ракет Конгрива, и Кинсайд так отзывается о лавках в Сен-Жан-де-Люзе: «Они были слишком маленькими, чтобы вместить и товары, и совесть продавцов… Я частенько жалел, что врагам не предоставилась возможность хотя бы несколько минут похозяйничать в их собственных лавках; тогда бы те хоть в какой-то мере были наказаны за свои грехи уже в этом мире». Как можно было ожидать, мирные жители вскоре перестали считать англичан врагами. Британский солдат имеет склонность заводить друзей на оккупированных территориях. В грядущем столетии это не раз случалось в войнах, проходивших что на Ганге, что на Рейне.

Но с Сультом было еще далеко не покончено. Когда Веллингтон, тщательно оценив риск, переправил часть своих уменьшившихся сил на правый берег Нивели, маршал напал, обрушившись всеми своими силами сперва на 30 тысяч солдат Хоупа, зажатых между рекой и морем, а потом, когда эта атака захлебнулась, на 14-тысячное войско генерала Хилла на правобережных высотах над Сен-Пьер-д’Ируб. Хоупу пришлось тяжело. Он сам был дважды ранен и потерял 1700 человек, в том числе, как ни странно, более 500 пленными. Почти никогда не случалось, чтобы столько людей Веллингтона попало в плен в одном сражении. Укрепившись в своем замке, бойцы Легкой бригады без труда отбили атаку. Кинсайд записывает, что один офицер и один сержант были убиты на открытом месте, после чего его снайперы весь день подстреливали французов, пытавшихся подползти к телам. Наконец появился французский офицер, размахивавший белым флагом и указывавший на нескольких человек с лопатами. Судя по всему, враги собирались не грабить мертвецов, а хоронить их. Вся стрельба тут же стихла. Здесь война еще велась по-джентльменски.

Но краснолицый «фермер» Хилл с трудом выдержал яростную французскую атаку. Разлившаяся река не позволяла получить подкрепления, а некомпетентность либо трусость двух полковников усугубила ситуацию. Известно, что это был второй случай, когда подчиненные Хилла слышали, как их начальник ругается, и что Веллингтон, узнав об этом экстраординарном событии, заметил: «Если Хилл начал ругаться, лучше уйти с дороги». Однако «фермер» держался, и, когда Веллингтон прибыл с подкреплениями, французы отошли. Две атаки стоили им почти 5000 человек, не считая дезертирства 1400 немцев, которые, подобно их соотечественникам в Лейпциге, перешли на сторону врага во время боя.

Всю остальную часть декабря и январь обеим сторонам мешала что-либо предпринять дурная погода. И лишь 14 февраля, в тот день, когда Наполеон, разбив Блюхера, повернул к Сене навстречу Шварценбергу, Веллингтон сделал новый ход, на этот раз направившись маршем на восток с целью совершить дальний фланговый охват бдительного противника. Французам приходилось постоянно менять позиции. Хоуп, форсировав Адур, блокировал Байонну, в то время как полевая армия Сульта маневрировала вслед за главными силами Веллингтона и в конце концов попыталась снова закрепиться в Ортезе.

Веллингтон снова имел численное преимущество, так как во время передышки Наполеон забрал у Сульта три кавалерийские бригады, две пехотные дивизии и пять батарей, а итальянские части отправились на подмогу Эжену, стоявшему на Минчио. Невзирая на это, Сульт сражался упорно и умело, и англичане заплатили высокую цену за продвижение вперед. Среди раненых в тот день оказался и почти неуязвимый Веллингтон, которому в ногу попала ружейная пуля на излете. Байонна держалась до конца войны, но Бордо, вечный рассадник пробурбонских интриг, с радостью приветствовал завоевателей. Сульт упрямо и с некоторым фатализмом направился к Тулузе, куда вслед за ним двинулся и Веллингтон со своей обычной осторожностью. Задняя дверь Франции была широко распахнута.

Удар Наполеона по Блюхеру, третий за период немногим более месяца, и последний в этой стремительной кампании, соответствовал схеме старых стратегических решений тех дней, когда будущий император вел свою оборванную армию на сардинцев и в перемежающихся боях, которые тянулись семнадцать дней, вынудил их к сепаратному миру. Именно таким был излюбленный способ Наполеона вести войну: ударить по слабейшему из противников, стремительно воспользоваться плодами победы, после чего бить тех, кто остался в поле. В этих случаях его лозунгом были быстрота, внезапность и сосредоточение сил на одном узком секторе фронта. Этот метод применялся с впечатляющим успехом не только в Италии, но также в Ульме, Аустерлице, Йене и Фридланде, а позже во время Дунайской кампании 1809 года, когда, повернувшись спиной к Испании, Наполеон бросился через всю Европу громить восставших австрийцев. В каком-то смысле он использовал ту же самую схему (только с гораздо большим размахом) в 1812 году, нанося, как он надеялся, ошеломляющий удар по России, самому грозному из его врагов, чтобы отбить у остальных охоту воевать. Эта же идея руководила им в Саксонии вплоть до того момента, когда он неохотно сосредоточил свои силы под Лейпцигом. Сейчас, ведя почти безнадежную борьбу под стенами собственной столицы, Наполеон не видел причины прибегать к более осторожным методам. Старый принцип — сосредоточивать силы, разделять врагов и бить их поодиночке — работал хорошо.

Удивительна не предсказуемость Наполеона, а то, что союзники, имевшие намного больше людей, пушек и денег, по-прежнему давали ему полную возможность вытворять с ними все, что ему захочется, и даже не пытались объединиться и прорваться к Парижу. Веллингтон, находившийся вдали от главного театра, с презрением отзывался об их диспозициях: «Да я бы так капралов в караул не посылал!» Но самодержцы, ослепленные взаимо-противоречившими интересами и комплексом неполноценности, упорствовали в своих заблуждениях. Доблестный старик Блюхер единственный среди них продолжал свои неуклюжие, дорогостоящие попытки ухватить крокодила за хвост, в то время как его союзники танцевали гавот на периферии зоны боевых действий, оставив его делать всю черновую работу. Бернадот, все с большим подозрением наблюдавший за знаками расположения, которые союзники выказывали бурбонским принцам, по-прежнему торчал в Брюсселе с 23 тысячами шведов и даже начал нерешительные переговоры со своим свояком Жозефом Бонапартом. Англия, за исключением того, что снабжала союзников деньгами, делала все возможное, чтобы остановить неуловимого Сульта, скапливающего свои силы под Тулузой. Мы видим печальную картину раздельных советов, нерешительности, а иногда и трусости или чего-то очень на нее похожего со стороны таких людей, как Шварценберг и его штаб.

Новое наступление Блюхера на Париж через Мо было с его стороны актом отчаянной храбрости. Переправившись через Урк, он попытался подойти к Мо с севера, но Мармон и Мортье отразили удар, и Блюхер отступил вверх по долине Урка в направлении Суассона. Тогда Наполеон, двигаясь на северо-восток, пересек Марну с намерением нанести страшный фланговый удар по прусским колоннам. В Суассоне стоял надежный французский гарнизон, и это был логичный ход, поскольку Блюхер мог отступать лишь на восток, так как Суассон мешал ему отходить на север. За Блюхером по пятам шли Мортье и Мармон, получив из Парижа в подкрепление 6000 новобранцев.

Но затем произошла одна из тех случайностей, которые обессмысливают планы, высиженные над картами и официальными отчетами. Суассон не устоял перед Блюхером и превратился из камня преткновения в убежище и источник столь необходимых подкреплений. Гарнизон из 1400 поляков во главе с неопытным командиром сдался после ультиматума двух вражеских корпусов под командованием Бюлова и Винценгероде. Здесь, после бесполезных блужданий по снегу и грязи, Блюхер неожиданно получил возможность отдохнуть и восстановить силы.

Если Наполеона охватило отчаяние, когда ему сообщили о перемене ситуации, он никак этого не показал. 5 марта он со своей армией голодранцев перешел Эну и занял Реймс. Изменив свои намерения, он решил расширить клин между пруссаком и его союзниками на юге, и, возможно, даже на этом этапе в его мозгу вырисовывались контуры плана, который он обдумывал до Лейпцига, — повернуться спиной к длинным колоннам завоевателей и направиться на восток, прямо к Рейну, надеясь, что войска коалиции беспорядочно бросятся в погоню и покинут Францию.

Но если такой проект и существовал, Наполеон не стал его выполнять — по крайней мере, на этом этапе, — а продолжал рассматривать Блюхера как своего главного врага. Он снова действовал как фехтовальщик, который при нападении разбойников старается убить самых агрессивных, после чего обращает остальных в бегство. Когда Блюхер вышел из Суассона на север, направляясь к Краону и Лану, Наполеон догнал его и в первом из этих двух городов вошел в соприкосновение с частью сил Блюхера, а именно русскими, которые заняли сильную позицию на плато и не собирались отступать.

Ней и Виктор начали атаку в одиннадцать утра. Кровопролитное сражение длилось до четырех часов дня, когда враг отступил, понеся такие же потери, как и французы. Кавалерия Груши и Нансути и артиллерия Друо постарались закрепить победу, но эти усилия почти не принесли плодов, хотя потрепанная французская пехота оказалась хозяином на поле боя. В Краоне были ранены и Виктор и Груши, первый серьезно.