Семе всегда был большой задира. А домой не хотел возвращаться, потому что с теткой поссорился. У Семе нет ни отца, ни матери, а тетка его очень любит.
Как узнала, что Семе записался добровольцем, – за голову схватилась.
– Знать его не желаю, – говорит. – Чтоб его глаза мои больше не видели. Пусть первая же пуля в него попадет, – говорит.
– Почему вы его клянете? – спрашивают люди.
– Потому что боюсь, что его убьют, – отвечает тетка.
И вот поручик говорит, что Семе слабый. Семе говорит: «Я здоров».
– Я тебе дам лист отсрочки, – говорит поручик.
– А я его порву, – говорит Семе. – Потому что это неправда. Вы меня потому прогоняете, что я еврей.
Пошел поручик к старшему, поговорили о чем-то тихонько – и оставили его в армии. – А где он сейчас, неизвестно.
Уже несколько девочек заботятся о мальчиках, послали им полотенца и носки. Одна получила письмо: «Очень рад, что у меня родилась крестная мать», – написал мальчик{225}.
В предисловии к фельетону автор поясняет загадочное название. За восемь лет до того, в 1912 году, Менахема-Мендла Бейлиса, русского еврея, обвинили в ритуальном убийстве. Его фамилия стала символом антисемитских нападок, вымышленных еврейских преступлений. В том же году на Крохмальной появился Дом сирот, а окрестные буяны принялись задирать и бить новых соседей, называя их «бейлисами». В шутливом рассказе Доктора, как всегда, скрыто отчаянное послание, просьба к польским детям: не мучьте, не обижайте своих еврейских сверстников. В час испытаний они тоже могут оказаться польскими патриотами.
24
Грустный король
Много лет назад я написал повесть о короле Матиуше.
Теперь настала очередь короля-ребенка: король Давид Второй.
1922 год. Якуб Морткович, мой дед, вместе с художником-декоратором Каролем Фричем проектирует польский стенд для книжной ярмарки во Флоренции. Он привозит из Польши тонны гуцульских ковров и глиняных кувшинов, сам развешивает репродукции картин польских художников, бегает на рынок за цветами, которые потом расставляет в вазоны. Позже итальянская пресса назовет польскую экспозицию «драгоценностью». Девятнадцатилетняя Ханя Морткович, которая хочет стать художницей, уже сдала экзамены в Школу изящных искусств. Она учится вместе с будущей женой Антония Слонимского, Яниной Конарской; с красавицей Галиной Островской, дочерью поэтессы Брониславы Островской; с похожими как две капли воды близнецами Эфраимом и Менаше Зайденбойтлями.
Весной 1945 года, как раз перед окончанием Второй мировой войны, братья Зайденбойтли, уже известные художники, погибнут в последнем походе смерти из Освенцима во Флоссенбюрг-Дахау – гитлеровцы забьют их насмерть железными ломами. Но пока что им по двадцать лет.
Учителя в Школе изящных искусств – Тадеуш Прушковский, Владислав Скочилас. Историю искусств преподает художник Элигиуш Невядомский, «сухощавый, с бледным костистым лицом».
В 1922 году Януш Корчак начал сотрудничать с только что возникшим Государственным институтом специальной педагогики, который создала Мария Гжегожевская, известный педагог. Вступительная лекция Корчака вошла в легенду. Он пришел с мальчиком из Дома сирот, поставил его перед рентгеновским аппаратом и включил оборудование. Мальчик перепугался. На экране было видно его сердце, трепещущее от страха. Доктор сказал слушателям: «Навсегда запомните это зрелище. Так выглядит сердце ребенка, когда он боится».
Этот эпизод воссоздал Анджей Вайда в фильме о Корчаке. А испуганный ребенок на киноэкране – это моя четырехлетняя тогда внучка. Маленькая Мария до крови прищемила палец дверцей ящика, имитирующего рентгеновский аппарат, расплакалась и убежала из кадра. Она не хотела больше играть, пришлось долго уговаривать ее повторить дубль. Мария ужасно боялась и сыграла свою роль очень убедительно.