Как выглядела частная квартира, превращенная в место собраний масонского общества? Стоял ли там алтарь, горели ли свечи в канделябрах? Надевали ли участники масонские фартуки, белые перчатки, опоясывались ли синим кушаком с красными полосками по краям? Что они делали на собраниях? О чем говорили? Мне бы так хотелось заглянуть в ту действительность, все еще полную детской надежды в возможность улучшить мир.
Доктор смотрит на меня из потустороннего мира с явным раздражением. Зачем я переступила установленные границы? Он хотел найти для себя какое-то личное дело. Место, которое было его тайной, где он собирался с мыслями, копил жизненные силы, искал внутреннего равновесия, получал стимул к деятельности? Быть может, практиковал очищающее дыхание, медитировал, в тишине находил покой и самого себя? Может, беседовал с братьями о том, что сделать, чтобы польские дети не били еврейских? Может, Ванда Дыновская читала отрывок из переведенной ей «Бхагавад-гиты» – священной индийской книги, где говорится о том, как жить согласно своему предназначению?
Корчак никогда никому не рассказывал о своей принадлежности к ордену. А тех, кто повторял бредни о масонских беззакониях, он давно уже разнес в пух и прах:
– Не верите? – Я тоже не верил. – Но они есть. – Я точно знаю. Уже давно. – Тогда они назывались вольными каменщиками. – Только, прошу вас, ни словечка. О них нельзя. Ни гу-гу. Всё – от них. Война – масоны. Доллар – масоны. Какой-нибудь, знаете, казус – масоны. Только, ради Бога, ни слова никому, что я вам… Иначе прикончат… Понимаете? – Прикончат безо всякой жалости. – И никто не посмеет даже – доложить в комиссариат. – Отравят и… тихо, ша. Утопят – и ша. – Милый мой, волосы дыбом встают.
– Так что же делать?
– Ничего. – Ша! Жизнь каждому дорога{244}.
26
Мой город, моя улица
Варшава – моя, и я – ее. Скажу больше: я и есть – она. Вместе с ней я радовался и печалился, ее погожие дни были моими днями, ее дождь и грязь – тоже.
1920–1927 годы, период между сорок третьим и пятидесятым годом жизни Корчака; магическое седьмое семилетие его биографии. Богатое профессиональными удачами, идеями, полное вдохновляющих знакомств с людьми, щедрое на литературные успехи. Несмотря на послевоенную нищету, Дом сирот на Крохмальной как-то сводил концы с концами. Возникло общество «Наш дом», которое, среди прочих своих задач, доставало средства на содержание детского дома в Прушкове. Появился летний дом отдыха для детей «Ружичка» (Розочка). То была заслуга Максимилиана Кона и его жены, которые подарили обществу «Помощь сиротам» десять моргов земли и дома в деревне Чапловизна, возле Гоцлавека в гмине[34] Вавер. Они хотели таким образом почтить память своей рано умершей дочери Ружи.
Доктор участвовал в десятках различных мероприятий. Сотрудничал с польскими и еврейскими газетами. Проводил очень популярные беседы с детьми и молодежью в филармонии, в воскресенье по утрам. Принимал участие в пропагандистских акциях, которые устраивали учреждения, занимавшиеся еврейскими и польскими детьми-сиротами. Вел лекции. И к тому же за эти семь лет он издал у Мортковича семь книг.
В 1920 году вышло первое издание цикла «Как любить детей». Он состоял из трех томов. Первый – «Ребенок в семье». Второй – «Интернат и летний лагерь». Третий – «Дом сирот». Все издание, в холщовом переплете, можно было купить за 5 злотых 50 грошей. Один том, в мягкой обложке, стоил 1 злотый 20 грошей. В следующем издании цикл был переименован в «Как любить ребенка».
В 1922 году вышел сборник поэтической прозы «Наедине с Богом. Молитвы тех, кто не молится» и повесть «Король Матиуш Первый». В 1923-м – «Король Матиуш на необитаемом острове». В 1924-м – «Банкротство маленького Джека». В 1925-м – «Когда я снова стану маленьким». В 1926-м – «Безбожно короткие». Небывалый темп работы, учитывая, что на нем лежало еще столько других дел. В то же время были переизданы пять написанных ранее вещей: «Моськи, Йоськи и Срули», «Юзьки, Яськи и Франки», «Слава», «Дитя салона», «Неделя каникул». Доктор должен был просмотреть все эти тексты, некоторые фрагменты изменить, другие отредактировать. С кем он обсуждал эти изменения, очередные идеи, заголовки, сроки? Мой дед, поглощенный проблемами Искусства с большой буквы, не интересовался детьми и их проблемами. Доктору гораздо легче было найти общий язык с моей бабушкой.
Янина Морткович считала, что талант – это бесценный дар судьбы и что его нельзя растрачивать попусту. Поэтому она подталкивала и подгоняла авторов издательства, уверенная, что без ее настойчивости они впадут в бездействие. Подгоняла она и Корчака. Бабушка верила в его литературное призвание. Кто знает – может, она считала, что это призвание важнее его обязанностей? Даже если он не соглашался с ней, похвалы должны были быть приятны ему. Она считала его художником слова. Уделяла ему время, обдумывала шрифт, иллюстрации, обложку. Он радовался этому. Какое-то мгновение. Потом оставлял ей рукопись и уходил заниматься другими делами.
Из-за спешки случалось так, что его произведения отличались по уровню. Лучше всего ему удавались малые формы. В рассказах «Слава», «Неделя каникул» или более ранних – «Моя оборона», «Франек» – композиция выстроена с математической точностью. Повести, особенно детские, местами разваливаются. Вероятно, потому, что он сочинял действие от главы к главе, не зная, куда его заведет фабула. По вечерам читал воспитанникам готовые фрагменты на сон грядущий, чтобы посмотреть на их реакцию. Слушался просьб: «Напишите побольше о людоедах, о колдовстве, о диких зверях, о путешествиях, о неграх, о китайцах». Зачастую из-за этого возникали утомительные длинноты. Не думаю, что моя бабка предлагала ему внести какие-либо сокращения или правки. Она питала слишком большое уважение к его оригинальному стилю. Корчак постоянно использовал разговорный язык, который по определению небрежен. Повторения, грамматические ошибки, искажения – все это было частью обаяния его прозы. Он подхватывал и потом цитировал какое-нибудь особенно смешное детское выражение. Маленькие слушатели были довольны. Критики порой ворчали.
«Король Матиуш Первый» нравился всем. По сей день это самая популярная книга Корчака. А вот «Король Матиуш на необитаемом острове» раздражал читателей. Перипетии множатся с такой скоростью, будто это детективный фильм. За одним происшествием следует другое, чем дальше, тем печальнее. Всеми покинутый маленький король скитается в поисках своего места на земле. Вопреки сказочным законам, он не возвращает себе трон. Отказывается от попыток исправить мир, на время обретает покой, став рабочим на фабрике, но вскоре гибнет, разорванный на куски машиной, на которой работал – в возрасте одиннадцати, может, двенадцати лет. Вместо хеппи-энда такой страшный конец? Дети были разочарованы. Взрослые полагали, что крестный путь героя и его преждевременная смерть не способствуют пониманию смысла, вложенного автором в повесть.
«Банкротство маленького Джека», напротив, не несло в себе никакого метафизического подтекста. Джек Фултон ходит в третий класс начальной школы; он не хочет быть ни королем, ни чародеем, он не сирота, его не мучают темные силы; Джек из бедной, но порядочной семьи, и сам он порядочный мальчик, от сверстников его отличает только прозаическая мечта стать купцом. В дворянско-интеллигентской Польше тех лет подобная жизненная цель была такой экзотической и постыдной, что Корчак для правдоподобия перенес действие повести в Америку.
Несомненно, он взялся за эту тематику по «социальному заказу». С 1923 года он был членом Педагогической комиссии при Министерстве религиозных конфессий и народного образования. Участвовал в создании модели современной польской школы. Пропагандировал самоуправление, которое превратило бы случайное сборище учеников в гражданское общество. Верил в чрезвычайно популярную идею кооперации, сформулированную Эдвардом Абрамовским. Этот мыслитель, отчасти социалист, отчасти анархист, отец кооперативного движения в Польше, утверждал, что кооперативные общества не только облегчают производство и товарообмен, но и влекут за собой изменение морального облика общества, пробуждают в людях желание работать вместе, укрепляют связи, рождают чувство ответственности за общее дело.
Повесть о маленьком Джеке – это ряд картинок, иллюстрирующих воплощение в жизнь доктрины Абрамовского. Мальчик склоняет приятелей к тому, чтобы создать в их классе кооператив, который будет по более низкой цене обеспечивать их школьным оборудованием. Дети узнают, что такое опт и розница, приходная и расходная книга, смета, скидка, кредит, недостача. Методом проб и ошибок они учатся понимать, что такое товарищество, альтруизм, солидарность при катастрофе, предсказанной в названии книги. Однако рецензентка Анеля Грушецкая не дала американским центам и американским именам себя провести. Она писала о главном герое: «Это не арийский мальчик. Это маленький шустрый еврейчик, добрый и умный ребенок, но совершенно не такой, как его арийские сверстники»{245}.
Из этого можно было бы сделать вывод, что арийский ребенок – собственник и не станет ничего делать ради всеобщего блага. Вероятно, именно поэтому Министерство образования рекомендовало похождения «шустрого еврейчика», переодетого в костюм американского мальчика, в качестве школьного чтения, надеясь, что они помогут сплотить польских детей. Корчак не был бы Корчаком, если бы не закончил свою повесть поражением: он не мог стать идеологом какой-то доктрины. Но он оставил читателям надежду. Причиной банкротства Джека стал злосчастный случай. Может, после каникул он снова найдет силы и веру в себя? Может, ему помогут товарищи и взрослые друзья и на полки классного шкафа вернутся школьные сокровища – листы цветной глянцевой бумаги, поздравительные карточки, тетради – нелинованные, в линейку, в клеточку, простые и цветные карандаши, краски, перья и ручки?