Автор статьи призывал бойкотировать опасное издание и признавался, что особенно его возмутила перепечатка письма «якобы» детей из Дома сирот. «Правда, трудно было бы одобрить то, что на улице бьют еврейских детей, но можно спросить: неужто у “На солнце” нет забот поважнее?» Атаку продолжил Владислав Рабский, известный эндэшный публицист, – в фельетоне «Ловушка для детей», опубликованном в «Курьере варшавском», он писал о коварном камуфляже газеты в «ангельском костюме, под которым скрывается партеец с красным флагом».
После Второй мировой войны, во время которой сгорели семейные и издательские архивы, моя бабушка искала по антикварным магазинам разрозненные экземпляры газеты «На солнце» – своего детища, своей гордости. Она собрала почти все номера. Сейчас я листаю рассыпающиеся от старости газеты, напечатанные на дешевой бумаге, ищу большевистскую пропаганду и прочие миазмы, отравляющие детскую душу. На передовице одного из номеров – гравюра: князь Юзеф скачет к Эльстеру[32]. Внутри – статья Стефании Семполовской о жизни и геройской смерти князя. Мария Домбровская рассказывает о Комиссии национального образования – первом в мире министерстве образования. Цитирует учение ксендза Гжегожа Пирамовича, одного из создателей Комиссии. «Ибо стоит жизнь только так, чтобы нам было с людьми хорошо, чтобы людям было хорошо с нами». Станислав Познер пишет о смерти Нарутовича и поясняет сдержанным, лишенным эмоций тоном, что убийство человека из-за того, что воля сейма избрала его президентом, было не только преступлением, но и знаком крайнего презрения к своему народу и законам, принятым этим народом.
В трагические годы после Первой мировой, полные взаимной враждебности и неумения понять друг друга, эта газета – созданная людьми, далекими от католицизма, – почти в каждом номере напоминала о любви к ближнему, о необходимости прощения. В сентябре 1920 года, после краха большевистской кампании, моя бабка убеждала маленьких читателей в том, что русские военнопленные, оставшиеся в варшавских больницах, хоть недавно и были врагами, но сейчас они – просто люди, которым нужна помощь. Стефания Семполовская призывала: «Спешите собирать кто что может, пусть даже это выше ваших сил, в помощь нашим братьям, что страдают в русском плену. Спасем наших пленных в России!!! Позаботимся о большевистских пленных у нас!»{240}
А может, все-таки?.. Я с некоторой опаской смотрю на пожелтевшие издания, разбросанные по всему дому. Может, там и впрямь резвилась злобная жидо-коммунистически-масонская мафия. Стефания Семполовская, правда, была «арийкой» из семьи помещиков, но вращалась среди сплошных «большевиков, евреев и масонов». В царское время она состояла в известном Кружке политических защитников, который основал самый верный ее друг, адвокат Станислав Патек, защитник многих польских заговорщиков, масон высокого ранга. После Первой мировой войны с огромным воодушевлением включилась в акцию по обмену политических заключенных между Польшей и Советским Союзом, много раз ездила в Москву, сотрудничала с Екатериной Пешковой, женой Горького. Разве это не говорит о ее коммунистических симпатиях?
Станислав Познер, постоянный автор газеты, юрист и публицист, сенатор от польской соцпартии, владелец имения Пекары, вместе со Станиславом Патеком в 1921 году создал Лигу защиты прав человека и гражданина, чтобы бороться с политическими преследованиями и нетерпимостью. Иногда он посмеивался над своими четырьмя ипостасями: поляк, еврей, землевладелец и социалист одновременно – подобную ситуацию трудно выдержать. Он не упоминал, что вдобавок был масоном.
Мария Домбровская сначала вышла замуж за Мариана Домбровского, политического и общественного деятеля, социалиста и масона, потом за Станислава Стемповского – секретаря, а затем и канцлера Большой национальной ложи. В 1938 году, когда польский закон запретил масонство, она писала в «Дневниках»: «…каждый, кого травят как масона, – это, как правило, человек, воистину созданный по образу и подобию Божьему. Это всегда были и есть люди того типа, который двигал Польшу вверх своими делами; те же, кто боролся с масонством, принадлежали к тому типу, что губил и хоронил Польшу».
Все серьезные работы о польском масонстве сообщают, что Корчак был масоном. Но ни одна из биографий Доктора не упоминает этой детали. И неудивительно. Слово «масонство» в Польше имеет крайне негативную окраску. В коллективном сознании укоренилось мнение, что речь идет о международном заговоре безбожников, которые хотят захватить власть над миром и изгнать из людских душ христианскую веру, нравственность и патриотизм. Как в эту преступную среду вписывается Корчак? Принять «светского святого» в национальный пантеон мешает уже одно его еврейское происхождение. А уж если еврей и масон в одном лице…
Католическая церковь обвиняет масонов в богоборчестве. На самом деле масонская идеология основана на вере в Великого Архитектора Вселенной, которого в восемнадцатом веке в Польше называли Великим Строителем. Именно он – творец нравственного закона, которому обязаны подчиняться братья-масоны. А базовые принципы этого закона – свобода, равенство, братство, толерантность, справедливость, правда. Конституция Андерсона от 1723 года, документ, где изложены принципы вольных каменщиков, гласит, что масоном не может стать «глупый атеист» или «нерелигиозный вольнодумец». Было неважно, какую религию он исповедует. Значение имела та духовность, которая представляет собой тоску по трансцендентальному, по Высшему Бытию, которое придает смысл человеческому существованию.
У людей всегда вызывал подозрение ореол таинственности, окружающий масонов, принимаемый ими обет молчания о принадлежности к братству, об их собраниях, фамилиях братьев. Хотя масоны и соблюдали осторожность, на свет выплывали сведения о загадочных костюмах, средневековых аксессуарах, ритуалах, церемониях. А символика эта, почерпнутая из самых разных тайных традиций и учений, – герметичная, чтобы ей пользовались только братья, – не имела ничего общего с сатанистскими обрядами. Под ней скрывались гуманистические идеи масонской философии.
Корчак, ироник, рационалист и скептик, – следует мистической доктрине? А собственно, почему бы и нет? Этический кодекс масонов заключал в себе те ценности, которыми руководствовался и сам Корчак. Воспитанный в религиозной пустоте, он всегда искал некой универсальной Истины. От христианства он взял идею любви к ближнему, от иудаизма – веру в Закон и Слово. Заинтересовался теософией – объединением теорий, основанных на философии буддизма, учений Древнего Египта, Древнего Востока. Теософия – «Божья мудрость», гласившая, что наше существование, вписанное в глобальный замысел Вселенной, есть переселение из одной жизни в другую, до тех пор, пока мы не достигнем просветления, – стала чрезвычайно популярна после Первой мировой войны. У людей, потрясенных бессмысленной жестокостью четырехлетней резни, возникла потребность в высшей идее, которая сулила бы возрождение человечества, объединение враждующих народов, религий, рас и классов. Индуистское понятие кармы объясняло драму человеческой судьбы, причины страданий. Согласно этому понятию, нашу жизнь определяют добрые и злые поступки, совершенные нами в предыдущих воплощениях. Человек рождается затем, чтобы закончить не законченные ранее дела, исправить причиненное зло. Если он не справится с этими обязанностями, то будет вынужден выполнить их в последующей инкарнации. Таким образом, каждый в ответе за зло и добро, которое он приносит себе и другим. Учение о дхарме, одна из главных концепций Востока, утверждает, что каждый приходит в этот мир для того, чтобы сыграть предназначенную ему роль и исполнить долг, от которого он не вправе уклониться.
В 1921 году в Варшаве после долгого перерыва возобновило свою деятельность Польское теософское общество (ПТО). Произошло это по инициативе Ванды Дыновской, будущей пропагандистки индийской культуры в Польше и польской – в Индии; она заинтересовалась теософией под влиянием поэта-мистика Тадеуша Мицинского. Одним из самых активных членов Общества был человек, который, по идее, не должен был иметь ничего общего с подобными делами, – полковник Михал Токажевский-Карашевич, сторонник Пилсудского, легионер, участник боев за Вильно и Львов. В создании ПТО также участвовали Мария и Станислав Подвысоцкие, люди, близкие к Корчаку.
Цели Общества были сформулированы достаточно размыто: «Сравнительное изучение религий, философии и науки. Исследование неизвестных законов и тайных сил природы. Осуществление принципов всеобщего братства без различия расы, национальности, пола и вероисповедания». Лозунги, которые сегодня звучат наивно, тогда, очевидно, были нужны, раз они связали людей из самых разных кругов: верующих и неверующих, христиан и евреев, левых и правых, знатного и простого происхождения. Корчака, скорее всего, заинтересовали педагогические взгляды теософов. Они опирались на близкое ему мнение, что только путем правильного воспитания детей можно привести человечество к духовной перемене, к преобразованию общественных и политических отношений и, как следствие, – к мировой гармонии.
То не были новые теории. То же самое говорил Рабиндранат Тагор, индийский поэт, прозаик, философ, композитор, художник и педагог, который в 1901 году построил в Западном Бенгале – в лесу, вдали от мирской суеты – экспериментальную школу и назвал ее «Пристань покоя». В ней большое внимание уделялось познанию самого себя, работе над собой, гармоничному сочетанию духовного, умственного, социального и физического развития; прививалось уважение ко всем живым существам. Подобную программу впоследствии реализовал Рудольф Штейнер – сначала теософ, потом автор антропософской доктрины, создатель сети штейнеровских школ, где в детях пробуждали их врожденные способности, не навязывая им жестких правил обучения и дисциплины.
Схожую систему Корчак пытался применить в Доме сирот. Те же самые принципы звучат и в воспитательной программе «Нашего дома»: «Мы стремимся организовать детское общество на принципах справедливости, братства, равенства прав и обязанностей»{241}. Вместо наказания – распорядок. Вместо принуждения – добрая воля. Вместо чтения морали – самосовершенствование.
Если помнить об этих увлечениях Доктора, то лучше понимаешь всплывающие в «Дневнике» слова о близком, хоть и далеком, Востоке, о духовных практиках, очищающем дыхании, о благословении мира в час последнего ужаса. Уже не так удивляет его мысль инсценировать с детьми в гетто «Почту» – сказку Тагора, где говорится, что смерть – не конец, а лишь переход из одной жизни в другую. Отголоском теософских наук звучат слова, которые он написал в предчувствии конца: «Если не веришь в душу, то должен признать, что тело твое будет жить как зеленая трава, как облако. Ведь ты – вода и прах»{242}.
В 1926 году главные деятели Теософского общества – прежде всего, Ванда Дыновская и Михал Токажевский-Карашевич – создали в Польше ложу Международного смешанного ордена «Le Droit Humain» («Право человека»). Традиционное масонство ее не признало, поскольку туда, вопреки каноническим правилам, принимали женщин. Ложа сразу же приобрела популярность, и не только среди людей с эзотерическими увлечениями, но и среди тех, кого притягивала такая этическая система. Целью ложи, как гласила ее идеологическая программа, было собрать под единым знаменем людей всех рас, религий и национальностей, которые хотят работать над своим внутренним развитием, действовать на благо общества и в конечном счете влиять на нравственное преобразование мира. Программа как будто родилась из мечтаний Корчака – неудивительно, что он стал членом одной из дочерних лож, которая называлась «Звезда моря» и имела медитативно-созерцательную направленность.
Принятие кандидата в сообщество вольных каменщиков – «посвящение» – представляло собой символическую смерть, то есть конец старой жизни и начало новой. Это был сложный обряд, состоявший из четырех символических путешествий через четыре стихии: землю, воздух, воду и огонь. После леденящих кровь испытаний наступал самый важный момент церемонии. «Чего ты хочешь?» – спрашивал Мастер. «Света», – отвечал кандидат. Тогда с его глаз снимали повязку – это означало просветление, разжигание внутреннего душевного огня, что озаряет будущее человека, который с той минуты становился членом сообщества и получал степень ученика. В дальнейшем, достигнув успехов на пути самосовершенствования, он мог получить степень подмастерья, а потом – мастера.
Масонскую стилистику можно найти в идеологических программах обоих детских домов Корчака. Самая очевидная аналогия – ступени совершенствования. Сначала новичок под присмотром назначенного ему опекуна – старшего товарища – знакомился с правилами учреждения. Через месяц все воспитанники на плебисците формулировали свое мнение о новоприбывшем. Через год на таком же плебисците воспитанник получал степень в иерархии Дома. Самая высокая степень – «товарищ». Ниже располагался «равнодушный житель». Низшая степень – «обременительный пришелец». Степени могли изменяться в зависимости от усилий и доброй воли ребенка.
«Детей, которые подходили для этого, он проводил по таинственным ступеням откровений и испытаний на вершину символической башни и посвящал в рыцари Зеленого Знамени. Эти посвящения происходили путем индивидуальных бесед. На плакатах, приколотых к доске в зале, были представлены этажи символической башни, снабженные лозунгами и указаниями. Я видела детей, которые всматривались в этот загадочный чертеж в глубоких раздумьях. Понимали – кто хотел, кто мог. В этом было что-то от посвящения в вольные каменщики, что-то от католической исповеди: пробуждение и формирование сознания{243}», – писала Мария Чапская.
Собрания ложи происходили на улице Монюшки, 4, у «тети Кази», то есть графини Казимеры Броэль-Платер. Или в здании Объединенной методистской церкви на Мокотовской, 12, или на площади Спасителя, в квартире Ванды Дзевоньской. Там собирались участники: сестры Карасювны, Эвелина и Янина; Галина Кшижановская – глава Капитула Ордена. Эльжбета и Владислав Бохенские – историки организации. Ванда Марокини, сестра генерала Гонсёровского, в прошлом легионерка[33], будущая тетка пани Анны, жены Ежи Туровича. Сам Юлиуш Остерва. Актрисы театра «Редут» – Зофия Малынич, Ирена Нетто. Духовная наставница теософов – Ванда Дыновская. Ну и полковник, позже генерал, Михал Токажевский-Карашевич.