Среди полифонии мнений существовали два основных характерных течения – либеральное и антилиберальное. Требования о защите гражданских прав и поддержка нововведений конституции контрастировали с массовым неприятием новых свобод, требований по продолжению сегрегации «бывших людей» и ужесточению наказаний, что является важным открытием данного исследования, заслуживающим анализа, и будет всесторонне рассматриваться в данной главе.

Начнем с некоторых оговорок по поводу мнений. Поскольку конституция была дарована населению Сталиным, массы были склонны поддерживать ее только в силу этого, послушно и некритично принимая все исходящее сверху, иногда даже не понимая, к примеру, концепции тайного голосования. Это явление хорошо известно социологам и в просторечии называется «держать нос по ветру». Однако оппозиция либеральным принципам конституции логически должна была иметь обратную тенденцию к минимизации, поскольку нонконформисты плыли против течения и должны были преодолеть фрустрацию и даже риск бросить вызов властям. Протесты против свобод противоречили официальной правде, провозглашенной в конституции самим Сталиным. Пытаясь проанализировать эти две тенденции – за и против свобод, – мы должны помнить об указанных факторах влияния – лояльности и страха, конформизма и индивидуального осмысления. Примечательно, что Народный комиссариат внутренних дел и партийные кураторы не называли антисоветским или нелояльным широко распространенное неприятие свобод «священной» конституции. Напротив, несанкционированные собрания верующих для обсуждения конституции, пусть и абсолютно законные, воспринимались организаторами как подозрительные. Очевидно, что неожиданные конституционные свободы не согласовывались с культурным кодом, который определял восприятие и поведение активистов и мониторящих настроения должностных лиц.

Расширение избирательных прав встретило ярко выраженную оппозицию. Отрицание этого нововведения отражает высокую нетерпимость и враждебность в обществе по отношению к людям, определяемым как «враги» или «другие», например, «бывшие люди», духовенство и единоличники. Начиная с Гражданской войны новая советская идентичность формировалась путем официального разжигания классовой ненависти и насаждения образов внутренних и внешних врагов. Когда конституция аннулировала один из столпов советской идентичности – внутренних врагов, – она встретила многочисленные протесты. 108 комментариев (в моих архивных записях), 7,7 процента в Смоленске, 17 процентов в Ленинграде и 30,6 процента комментариев в Горьковском крае были против распространения права голоса на бывших «врагов». Статья 135 Конституции гласила: «Выборы депутатов являются всеобщими: все граждане СССР… независимо от расовой и национальной принадлежности, пола, вероисповедания, образовательного ценза, оседлости, социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах депутатов [и быть избранными]».

Арч Гетти обобщает, что «в сельской местности, да и во всем СССР, около 17 процентов всех предложений представляли собой протест против предоставления бывшим лишенцам… права голоса»[475], но происхождение этой цифры не совсем ясно. В информационной сводке ЦИК № 3/13 от 1 ноября 1936 года статья 135 получила 4716 предложений (10,8 процента), а часть XI «Избирательная система» получила 6369 замечаний (14,6 процента) из 43 427 полученных комментариев, но в любом случае эти цифры включают как протесты, так и одобрения[476]. Половина – 48 процентов – из 4716 комментариев не соглашались со сталинским тезисом о том, что классовая структура советского общества изменилась, что классы полностью трансформировались, стали свободными и без политических противоречий между ними. Как мы увидим в 12-й главе, Сталин услышал это предупреждение.

Эта оппозиция «священной» конституции дает нам еще один важный аргумент в пользу эпистомологической ценности общественного мнения. Обычно предполагается, что комментарии в ходе обсуждения априори были предопределены официальными рамками посредством запугивания, пропаганды и отбора и поэтому, как правило, носили скорее одобрительный и церемониальный характер. Однако противоконституционные высказывания, иногда спорящие с самим Сталиным, подрывают универсальность такого утверждения, впрочем, не отвергая его полностью. Большая группа комментариев, критикующих сталинский тезис о социальном примирении, кажется более независимой, чем голоса, прославляющие конституцию как «подарок» Великого Сталина советскому народу.

Споря с конституцией, эти граждане указывали на сохранение устойчивых враждебных антисоветских настроений среди населения:

Такая агрессивная нетерпимость преобладала над голосами интеграции и примирения: «Я согласен со статьей. <…> Многие бывшие люди стали новыми людьми и участвуют в строительстве социализма»[478]. Главным аргументом против предоставления права голоса и примирения с бывшими врагами был страх мести со стороны кулаков в случае избрания в совет: «Я считаю, что сейчас будет очень плохо для тех, кто был активистом во время раскулачивания и ликвидации кулаков. Если к власти придет кулак, он будет преследовать активистов, так как у него все еще имеется большая ненависть»[479]. Другим важным аргументом было нежелание колхозников возвращать собственность кулаков. Колхозник П. Залещенко, Азово-Черноморский край, писал Калинину:

В Черкесии вернувшиеся ссыльные силой захватили свое имущество обратно. В Шабалинском районе Кировского края колхозы приняли крестьян, вернувшихся без разрешения из специального поселения: семьи семьи Балыбердиных, Селезневых, Козловых и Валегжаниных вернули свои дома, усадьбы, имущество и коров. НКВД сообщал о восьми таких случаях и депортировал эти семьи обратно в спецпоселения[481]. В Борисовке Курской области, напротив, 75 домов были возвращены раскулаченным в соответствии с конституцией, а 134 кулака были восстановлены в правах голоса. Осенью следующего года, однако, во время показательного процесса над местными чиновниками партийному секретарю в Борисовке, Федосову, были предъявлены обвинения в этих уступках[482], которые теперь, после изменения оптимистического взгляда на общество, были признаны примирением с классовыми врагами. Несколько раз во время этих процессов крестьяне свидетельствовали, что кулаки, принятые в колхоз, мстили активистам. Сосланный в Кировский край В. Ф. Кулыгин считал, что еще слишком рано восстанавливать гражданские права всех высланных кулаков: «Многие, особенно пожилые, сопротивляются перевоспитанию и остаются враждебными советской власти»[483]. Такие предупреждения, несомненно, привлекали внимание хронически подозрительного Сталина. Аргументы протестующих отражали глубокие слои народного менталитета, влияние классовой пропаганды, а зачастую и личные интересы. Бенефициары предыдущей политики выступали против нового поворота. Практика гражданской войны – нарушения законности, насилие – продолжалась в период коллективизации и теперь аукнулась в социальных разногласиях вокруг конституции.

Возражения против предоставления избирательных прав бывшим классовым врагам были настолько многочисленными, что правительство было вынуждены отреагировать на них. Член ЦИК И. А. Акулов в своей статье в «Известиях» отклонил эти возражения, поскольку те «не учли, что задача построения бесклассового социалистического общества уже выполнена, и, соответственно, классовой борьбы в СССР больше нет»[484]. В своем выступлении, опубликованном в июле, М. Калинин был более уклончив в ответах на критику:

Подобное послание, по-видимому, ставило цель открыть путь сторонникам и отпугнуть тех, кто осмелился бы агитировать за независимых кандидатов вроде священников.

Наконец, верховный лидер ответил на эти опасения на VIII съезде Советов и отверг идею о том, что в случае предоставления права голоса бывшим белогвардейцам, кулакам и священникам это может представлять угрозу для cоветской власти. Он также добавил, что даже если бы эти враги были избраны, партийные чиновники несли бы ответственность за плохое ведение пропагандистской работы. «Если наша агитационная работа будет вестись по-большевистски, то народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы. Значит, надо работать, а не хныкать»[486]. Это заявление показало, во-первых, что Сталин услышал предостережения населения об опасности остающихся врагов, во-вторых, что он верил в силу пропаганды и идеологии, в третьих, его желание заставить чиновников работать в полную силу.

Заявление Сталина противоречило букве нового закона и поставило партийных чиновников в непростое положение: что им делать, если люди изберут религиозного человека в совет? Это законно по конституции, но нежелательно по словам Сталина. Они легко могли заплатить своей жизнью за неправильное прочтение официального послания. Крестьянка Анна Мануйлова, член совета села Золотово Московской области, в апреле 1937 года написала в ЦИК, что сельские руководители обвиняют ее в посещении церкви.