Книги
Китай при Мао. Революция, пущенная под откос
Точные данные по сельскому хозяйству за этот период ошеломляют. Реальная выработка зерна де-факто увеличилась лишь на 2,5 % в 1958 г. (Таблица 8.2). Затем урожайность резко упала – почти на 30 % только в 1960 г. – перед тем, как показать новый рост. Сельское хозяйство Китая пострадало от «большого скачка» настолько сильно, что выработка зерна восстановилась до уровня 1958 г. только к 1966 г. Упор же на выработку именно зерна привел к еще большему снижению производства иных продовольственных товаров. В 1960 г. производство масличных культур было более чем в половину ниже показателей 1957 г. и меньше, чем за любой год, начиная с 1949 г. Выработка сахарного тростника и сахарной свеклы в 1962 г. была на треть ниже, чем в 1957 г., выработка мяса – более чем вдвое [Lardy 1987a: 369–370].
При этом важно отметить, что Пекин изначально исходил из абсолютно иных показателей производства зерна. В 1958 г. первоначально сообщалось об урожае в 375 миллионов тонн. Только в 1980 г. стало известно, что де-факто урожай составил 200 миллионов тонн [Li, Yang 2005: 845]. В 1959 г. было заявлено о 270 миллионах тонн. В действительности было собрано 170 миллионов тонн. Лишь в 1960 г., когда голод уже достиг исторических масштабов, Пекин был извещен о более соответствующих реальности цифрах: 150 миллионах тонн зерна (де-факто 143 миллиона тонн) [Ashton et al. 1984: 626]. До этого же на протяжении двух лет с коллективных фермерских хозяйств требовали повышенных поставок зерна. В 1959 г. было собрано на 30 миллионов тонн меньше зерна, чем годом ранее, а план поставок увеличился на 12 миллионов тонн. В 1960 г., когда голод уже был очевидным фактом, закупка зерна сократилась на 47 миллионов тонн, и все же это было завышенное требование: за 1960 г. надлежало поставить столько же зерна, сколько и в 1957 г. при урожае на 52 миллиона тонн меньше (таблица 8.2). Доля закупок зерна достигла максимальных значений как раз тогда, когда начались неурожаи. В 1959 г. этот показатель достиг почти 40 % – практически вдвое больше доли урожая, которую государство получило в 1956 г. (график 8.1).
Тем временем в коллективных фермерских хозяйствах оставалось гораздо меньше пищевого зерна: если в 1958 г. на человека приходилось 284 килограмма, то в 1960 г. – уже 182 (таблица 8.2). Ущерб от «большого скачка» был столь значительным и продолжительным, что коллективные фермерские хозяйства смогли вернуться к уровню поставок зерна на душу населения на уровне 1956 г. только по прошествии десятилетия (график 8.2). Это было, в частности, связано с сохраняющимся приоритетом поставок продовольствия городам. Города переживали с пищевым снабжением тяжелые перебои, что значительно усугублялось за счет прибытия в урбанизированные районы голодающих людей из пригородных коммун. Улицы были заполонены попрошайками. На элеваторах происходили драки. Повсеместными стали мелкие кражи и вооруженные ограбления [Brown 2011; 2012: 53–75].
Поставки свинины в Шанхай с 1957 по 1961 г. упали почти на 90 %. Дефицит поставок иной пищевой продукции приводил к росту заболеваемости на почве недоедания. В 1961 г. смертность в Пекине в два раза превысила показатели 1957 г. [MacFarquhar 1997: 3]. И все же города получали достаточно зерна, чтобы избежать голода.
Режим всеми силами скрывал описанные проблемы от городского населения и в особенности от международного сообщества. Беженцы, которые пытались спастись от голода, вынудили Международный комитет Красного Креста обеспечить поставки продовольствия, которые власти КНР решительно отказывались принять [Ashton et al. 1984: 630–632][131]. Продолжалась практика выплаты кредитов СССР и странам советского блока путем экспорта зерна [Dikötter 2010: 72–83; Lüthi 2008: 109–111, 153–154]. Чистый экспорт зерна в 1959 г. де-факто вырос на 50 % с лишним.
Вывоз зерна продолжался в меньших размерах даже в 1960 г., когда игнорировать масштабы голода уже не представлялось возможным. Лишь в 1961 г. Китай станет чистым импортером зерна [MacFarquhar 1997: 23–31]. Растянувшееся на два года промедление в закупках зерна на международных рынках привело к чистому экспорту почти в 7 миллионов тонн, которых было бы достаточно для снабжения 16 миллионов людей продовольствием с рационом питания в 2000 калорий в день в течение почти тех же двух лет [Ashton et al. 1984: 622]. Политика в области международной торговли, мотивируемая в основном желанием защитить репутацию руководства КНР, лишь обострила голод.
Воздействие «большого скачка» на производство, отразившееся в статистических данных, было не менее сокрушительным, чем на сельское хозяйство. В свете масштабного голода, спровоцированного подрывом сельского хозяйства, вполне очевидно, почему в специальной литературе промышленности уделяется сравнительно меньше внимания. Когда терпит крах индустрия, сокращается производство и рабочие подвергаются увольнениям. Да, уничтожение в рамках «большого скачка» промышленной системы не обернулось гибелью миллионов людей. Однако спровоцированная им промышленная депрессия висела над Китаем многие годы.
Причины такого положения в целом понятны. Как уже отмечалось в главе 5, советская промышленная система была ограничена скорее в ресурсах, чем в спросе. В такой экономике, которой недостает ресурсов, производство останавливается, когда заканчиваются поставки сырья, топлива и запчастей. Предполагалось, что «большой скачок» позволит немедленно добиться расширения промышленной системы за счет ликвидации сдерживающих производство ресурсных ограничений. Такую задачу можно было решить путем огромных вливаний трудовых ресурсов и капитала. Существующих работников мобилизовывали (без их согласия) на работу с большим рвением, на большей скорости и в течение более продолжительного рабочего дня. Создавались новые производственные мощности. Местные власти создавали многочисленные новые предприятия и привлекали на работу в них людей из сельских коммун. Во всех отраслях были повышены целевые показатели выпуска продукции. Партийные секретари всех уровней были вынуждены озвучивать весьма раздутые целевые показатели по выработке стали, угля, производству химикатов, машинного оборудования и моторизированной техники. Ожидалось, что принуждение всех к более усердному и ускоренному труду и выявление любых запасов ресурсов в промышленной системе приведут к формированию выигрышного цикла увеличения поставок материалов. В свою очередь, это должно было ликвидировать ресурсные ограничения в промышленности и ускорить индустриализацию Китая.
Такой логика казалась разумной Мао и рисовала выигрышные перспективы партийным кадрам. Вовлечение всей промышленности в массированную политическую кампанию должно было привнести в перенятую у СССР неуклюжую бюрократическую систему новую жизнь. Партийное руководство рассчитывало довести человеческий потенциал до невероятных вершин. На первый взгляд невозможных целей можно было достигнуть, свидетельством тому была заключительная стадия гражданской войны. Партии нужно было лишь неустанно мобилизовывать людей и материальные ресурсы и сконцентрировать их на общей задаче. В одночасье с дефицитной экономикой было бы покончено.
В краткосрочной перспективе фабрики могли выполнять резко увеличенные нормы выработки лишь за счет ускорения выполнения производственных операций, для чего требовалось изменить или отменить процедуры обеспечения качества продукции и безопасности работников, а также обслуживания основного оборудования, форсированно вводить сверхурочную работу или нанимать новых сотрудников. Местные чиновники в менее промышленно развитых регионах реагировали на призывы к наращиванию производства, создавая в ускоренном порядке новые фабрики и расширяя уже существующие предприятия, на которые привлекались многие люди из окрестных коллективных фермерских хозяйств. Это выведение рабочей силы из сельского хозяйства в промышленность в конечном счете окажет влияние на объемы производства зерна. В 1958 и 1959 гг. значительное увеличение числа работников, задействованных в промышленности, отмечалось в уездных центрах и поселках по всему Китаю. Практически весь рост производства приходился на простые и трудоемкие операции, которые могли увеличить производительность при минимальных капиталовложениях.
Требование ускорять существующие операции шло вразрез с процедурами контроля качества, обеспечения безопасности работников и обслуживания основного оборудования, которые были установлены инженерами и техническим персоналом. Зачастую наблюдались конфликты партийных секретарей и активистов с «белыми воротничками» и квалифицированными ветеранами труда. Партийные секретари, настаивая на ускоренной выработке стали, поиске альтернативы дефицитным сплавам и сокращении химических проверок продукции на качество, игнорировали обеспокоенность технического персонала и высококвалифицированных рабочих, которые замечали, что ускоренный прогрев металла приведет к напрасной трате дефицитных видов топлива, а также к изменению химического состава, а отсутствие проверок качества значительно увеличит риск выпуска сталелитейной продукции, которая не будет отвечать техническим спецификациям, необходимым конечным потребителям. При эксплуатации станков или производственных линий партийные секретари шли на ускорение операций за счет снижения контроля качества, повышения темпов работы и увеличения продолжительности трудового дня.
Технический персонал, рабочие-ветераны и представители профсоюзов понимали, что все эти предложения приведут к сбоям в работе основного оборудования, промышленным авариям, которые поставят под угрозу здоровье и безопасность трудящихся, и выпуску некачественной продукции, которая не будет отвечать требованиям к качеству и, соответственно, окажется олицетворением разбазаривания и без того ограниченных ресурсов. Партийные секретари вынуждали специалистов молчать. На встречах, призванных «раскрыть творческий потенциал народных масс», политические активисты предлагали всевозможные «обходные пути» и «инновации», которые громко воспевались на фабриках (и в СМИ). Инженеры и технический персонал, ставившие вопросы о расточительном расходовании ресурсов, качестве или безопасности, порицались как «буржуазные специалисты», чьи реакционные взгляды основывались исключительно на «предрассудках». На фоне продолжающегося Движения против правого уклона мало кто осмеливался отстаивать мнение, что кампания КПК за повышение производительности, скорее всего, выйдет всем боком.
Пророчествам было суждено вскоре сбыться. По фабрикам прокатилась волна производственных аварий и сбоев оборудования. Работники, которых вынуждали работать в течение длительного времени, совершали от усталости ошибки. Во имя ускорения производства игнорировались техника безопасности, что приводило к смертельным инцидентам [Dikötter 2010: 269–273]. Оборудование, рассчитанное на определенные скорость и время работы, изнашивалось от чрезмерно активного использования и ломалось в отсутствие плановых проверок и технического обслуживания. Даже если аварии обходились без пострадавших, производство в связи с выполнением затяжных ремонтных работ все равно останавливалось.
Несмотря на все эти препятствия, производительность труда на первых порах удалось повысить. Вполне предсказуемо, что увеличение объемов производства сопровождалось резким падением качества продукции. Производители оказывались перед выбором, который оказался бы тяжелым в любое другое время, но не в условиях «большого скачка». Они могли подтвердить неудовлетворительное качество продукции, признать ее негодной, не учитывать ее в своих нормах выработки и попытаться довести некачественные товары до необходимых кондиций. Такая перспектива сулила им невыполнение норм, а это значило бы, что все ранее затраченные усилия, материалы и топливо были выброшены на ветер.
Подавляющее большинство партийных секретарей выбирали альтернативу: заявить, что все произведенное отвечает стандартам, отправить продукцию конечным потребителям и обеспечить молчание управленцев, работников и инженеров, пытавшихся им что-то возразить. Фактически они перекладывали бремя решения проблемы на фабрики, которые получали такую продукцию. По всей системе промышленности предприятия получали партии стали, которая оказывалась слишком хрупкой или мягкой для производства какой-либо продукции, автозапчасти, которые нельзя было использовать на сборочных линиях, машинное оборудование, которое постоянно портилось или просто не работало, и грузовики, которые регулярно ломались. Несмотря на увеличение общих объемов доступных материалов вся промышленная система столкнулась с серьезным дефицитом материалов должного качества для обеспечения производственных операций.
Кампания за повышение производительности, направленная на снятие ресурсных ограничений, привела к ресурсному кризису. Предприятия по всему Китаю получали материалы, которые им было негде применить. Дополнительная энергия и трудовые силы растрачивались на доведение материалов до надлежащего качества, когда это было вообще возможно, а когда нет – на бартерный обмен бесполезных материалов с другими предприятиями, которые имели возможность их использовать и сами остро нуждались в надлежащем сырье.
Это была развивающаяся промышленная депрессия, причины которой были иными, чем у депрессий, вызванных финансовыми паниками и экономическими спадами в рыночных экономиках. Перенятая Китаем у СССР промышленная система – ограниченная в ресурсах, но целенаправленно расходующая их в колоссальных масштабах – привела к поступательно нарастающему дефициту. Огромные запасы электричества, топлива и угля растрачивались на создание продукции, которую нельзя было использовать [Ibid.: 145–154].