Движение оказалось самым масштабным наступлением против национальной партийной организации Китая с 1949 г. Оно внесло неразбериху в партийные структуры сельской местности, которые разваливались, не выдерживая давления со стороны рабочих групп, что вынуждало последние принимать властные полномочия на себя [Guo, Lin 2005: 156–187, 204–252]. Столь же разрушительной кампания оказалась и для городских организаций, поставив под сомнение компетентность партийных комитетов на предприятиях и при университетах. Уверовав в свои силы, Лю Шаоци демонстрировал намерение взять под свой контроль весь партийный аппарат КНР и регулярно устраивал выволочки партийным секретарям провинциального уровня, медлившим с проведением его планов в жизнь [MacFarquhar 1997: 410–415].
Можно было бы предположить, что Мао будет только рад такой позиции Лю, однако уже к концу 1964 г. председатель КНР начал жестко критиковать методы, которыми Лю проводил кампанию. В частности, Мао беспокоило то, как Лю утверждал свои властные полномочия в качестве сторонника радикальной политической линии. Сомнения Мао, возможно, были связаны с новостями из СССР, где октябрь 1964 г. оказался отмечен удалением Хрущева из Политбюро по инициативе его соратников. Пекин воспринял это как попытку нового руководства СССР реализовывать «хрущевизм без Хрущева» [Lüthi 2008: 285–301]. В Китае же, где Лю, как помешанный, все больше преисполнялся разработанной Мао идеей классовой борьбы и активно преследовал «классовых врагов», забрезжила призрачная перспектива «маоизма без Мао». Что еще более значимо – новое руководство СССР осудило Хрущева за опрометчивость в экономической политике, сумасбродный и взбалмошный стиль управления, который выразился в запугивании коллег и неуважительном к ним отношении [Brown 2009: 264–265; MacFarquhar 1997: 416–417; Taubman 2003: 3–17, 614–619]. По всем этим пунктам Мао мог дать Хрущеву значительную фору. Интенсивное претворение в жизнь Лю инициатив Мао будто бы указывало на намерения коллеги лидера обозначить свои притязания на высшее руководство страной.
В конце 1964 г. Мао спровоцировал спор с Лю Шаоци по поводу целей и методов Движения за социалистическое воспитание. На прошедшей в декабре партийной конференции он подверг публичной критике стиль, в котором Лю Шаоци руководил кампанией [Guo, Lin 2005: 253–274]. В частности, Мао заявил, что движение приняло слишком общий характер и сфокусировалось на слишком низких уровнях партийной иерархии, и утверждал, что кампания должна уделять особое внимание партийным кадрам. С его слов, она должна была преследовать не коррупцию, а «фракцию каппутистов в партии». На следующей сессии Мао вновь ринулся в атаку, однако Лю отказался мирно сносить упреки, продемонстрировав необычное для членов высшего руководства КНР сопротивление. Он открыто высказал Мао свои сомнения, заявив, в частности, что не понимает смысл оборота «каппутисты в партии», и спросив, что именно подразумевает этот неологизм[136]. На следующий день Мао удивил всех пространным монологом на тему Движения за социалистическое воспитание. В его заключительной части он обрушился с обвинениями на неназванных чиновников, которые будто бы препятствовали его участию в заседаниях и мешали ему выражать собственное мнение [MacFarquhar 1997: 419–425; Yang 2012: 516–517]. Мао взял ход конференции под свой контроль, распорядился отозвать опубликованный накануне документ по Движению за социалистическое воспитание и настоял на его новой редакции, в которой подчеркивалась необходимость фокусировать в рамках кампании «внимание на находящихся у власти людях, которые следуют по пути капитализма» даже на уровне округов, провинций и центральных органов управления [Guo, Lin 2005: 274–296; MacFarquhar 1997: 425–428]. Тем самым Мао забрал у Лю Шаоци контроль над темой классовой борьбы.
Движение за социалистическое воспитание встряхнуло низовые партийные организации, приведя к глубоким разногласиям между людьми, которые проявятся только в ходе «культурной революции». В наибольшей степени кампания затронула городские районы. К осени 1964 г. она распространилась на города, охватив 1800 крупных госпредприятий и множество университетов и научно-исследовательских центров. В этих структурах разоблачались не коррупция и злоупотребления властью, а «мирная эволюция» к ревизионизму [MacFarquhar 1997: 409–410].
Наглядно иллюстрирует раскол городских предприятий пример с машиностроительным заводом реки Янцзы – крупным предприятием, базирующимся в Нанкине[137]. Комплекс находился под двойной юрисдикцией 4-го министерства машиностроения в Пекине и городского партийного комитета в Нанкине. Министерство отвечало за профильную деятельность предприятия, партком – собственно за партийные дела. На созданном в 1945 г. предприятии все еще работало множество людей, устроившихся сюда еще при правительстве Гоминьдана. «Старый персонал» заметно выделялся на фоне более молодого поколения работников, технических специалистов и солдат, прошедших службу в Народно-освободительной армии Китая.
В сентябре 1964 г. 4-е министерство машиностроения направило на предприятие для проведения расследования рабочую группу в составе свыше 600 кадровых сотрудников. Возглавляли коллектив заместитель партийного секретаря министерства и директор политотдела ведомства, человек с военным прошлым. Глава рабочей группы от лица министерства заключил, что находившееся под юрисдикцией партийного комитета по городу Нанкин партийное руководство на фабрике стало абсолютно ревизионистским. За этим заявлением последовала серьезная чистка местного партийного аппарата. Свой пост утратил партийный секретарь предприятия. Почти половина кадров среднего и высшего звена были признаны участниками его «клики». Практически все они были подвергнуты собраниям критики и борьбы. Их судьбу разделил и ряд рабочих и технических специалистов, которых порицали как «верных последователей» провинившихся кадров. Проведение кампании скрывало за собой завуалированный упрек в адрес нанкинских партийных властей.
В январе 1965 г., уже после того, как Мао осудил подход Лю Шаоци к претворению движения за социалистическое воспитание в жизнь, рабочей группе министерства было приказано выступить с самокритикой, а также умерить и сузить охват чисток. Многие из руководителей фабрики, которых затронула первая волна репрессий, были возвращены на свои должности. Рабочая группа покинула предприятие в июле 1965 г. Через несколько месяцев министерство направило на фабрику в качестве нового местного партийного секретаря офицера-ветерана. Ранее назначенный директор фабрики, отдельные руководители высшего звена и партийные секретари пережили чистки и сохранили за собой свои посты. Фактически это был компромиссный выход из ситуации для министерства, руководившего расследованием из столицы, и партийными властями в Нанкине. Репрессии были остановлены на полпути, при этом рабочая группа сохранила за собой контроль ситуации и продолжала назначать новых руководителей. Движение за социалистическое воспитание спровоцировало возникновение тяжелых конфликтов на крупном государственном предприятии и, не разрешив их, оставило фабрику в состоянии глубокого раскола, который обернется открытым противостоянием осенью 1966 г.
Схожий процесс мы можем проследить на примере ведущего университета. Эти события в конечном счете приведут к колоссальным последствиям национального масштаба. Именно накаленная ситуация, которую создало Движение за социалистическое воспитание в Пекинском университете, окажется искрой, от которой в июне 1966 г. вспыхнет пламя «культурной революции». В июле 1964 г. Кан Шэн приказал небольшой группе в составе десяти кадров провести расследование в отношение руководства университета. Коллектив возглавлял заместитель главы Отдела пропаганды ЦК КПК. Рабочая группа провела опрос значительного числа недовольных кадров и преподавателей. Самые громкие заявления исходили от политологов и ветеранов партии кафедры философии. Начиная с конца 1950-х гг., эти люди были вовлечены во множество конфликтов с партийным руководством[138]. Поддержала представителей кафедры философии Не Юаньцзы, член партийного комитета, которая всего несколько месяцев назад стала секретарем объединенной партийной ячейки кафедры. Рабочая группа представила свой отчет по обстоятельствам расследования. В конце августа члены коллектива заключили, что при попустительстве местного партийного комитета в университете распространились политически враждебные элементы и зарубежные шпионы. Кан Шэн принял доклад и согласился с выводами о наличии в университете антипартийной группировки.
В октябре 1964 г. укрупненная рабочая группа Движения за социалистическое воспитание прибыла в кампус и приступила к полномасштабному расследованию. Коллектив, теперь уже включавший в себя более 200 кадров из учреждений пропаганды, культуры и образования со всего Китая, вновь возглавил заместитель главы Отдела пропаганды ЦК КПК. В конце ноября рабочая группа заключила, что партийная организация при университете на самом деле встала на капиталистический путь. В январе 1965 г. началась серия собраний критики и борьбы против предполагаемых классовых врагов. Множество партийных секретарей и членов постоянного комитета были обвинены в антипартийной деятельности. Партийное руководство Пекинского университета во главе с партийным секретарем Лу Пином было осуждено за попустительство открытой подрывной деятельности.
Ход кампании в Пекинском университете показался чрезмерно жестоким многим членам рабочей группы, а также официальным лицам из партийного комитета по городу Пекину, Отдела пропаганды ЦК КПК и Секретариата ЦК КПК. В январе 1965 г. Лу Пин, вместе с заместителем партийного секретаря Пэн Пэйюнь, выступил с самокритикой на заседании партийного комитета по городу Пекину, на котором оба чиновника, кроме того, выразили протест по поводу методов ведения кампании. Завязался жаркий спор, однако партийный секретарь по городу Пекину Пэн Чжэнь поддержал Лу Пина. В свою очередь, Дэн Сяопин раскритиковал Кан Шэна за доведение ситуации до скандала и признал партийное руководство Пекинского университета неповинным в каких-либо нарушениях. В марте 1965 г. Дэн Сяопин приказал Отделу пропаганды ЦК КПК инициировать кампанию за исправление стиля работы в отношении университета и рабочей группы, чтобы устранить проблемы, которые грозили срывом всей кампании.
В дальнейшем вся ситуация обернулась против слишком рьяных членов рабочей группы и их сторонников в университете. На трех конференциях, состоявшихся в период с марта по июль 1965 г., рабочая группа была раскритикована за «левацкие» ошибки. Представителей партийного аппарата при университете обязали выступить с самокритикой. Больше всех это коснулось Не Юаньцзы, партийного секретаря кафедры философии, и ряда преподавателей, которые поддержали ее. Люди, которые ранее осуждали партийного секретаря университета, становились его непосредственными подчиненными. Расхождения, наметившиеся в ходе кампании, по прошествии года обернулись местью[139].
Взаимоотношения между КНР и СССР были напряженными еще с 1956 г., когда Хрущев осудил Сталина, и только ухудшились во время «большого скачка», к которому советские власти относились с неприкрытым скепсисом. Мао неодобрительно относился к руководящей роли СССР, вставшего во главе всемирного коммунистического движения. Он особенно возражал по поводу оценки советскими властями ситуации в мире и попыток ослабить напряженность между мировыми сверхдержавами. Отношения между Китаем и Советским Союзом обострились в начале 1960-х гг. и, наконец, закончились разрывом в 1963 г. Последний обмен любезностями между сторонами явственно указывает на разночтения доктринального характера, которые привели к расколу между двумя крупнейшими коммунистическими режимами того времени. Разрыв с СССР стимулировал формирование в КНР особого мировоззрения, которое затем будет остервенело реализовываться в ходе «культурной революции».
Позиция КНР была оглашена в сделанном в июле 1963 г. длинном заявлении о мировом коммунистическом движении. Ключевая идея документа сводилась к противостоянию империализму и десталинизации [Lüthi 2008: 236–245]. Китайская сторона подчеркивала, что бороться следует против американских империалистов, развязавших общемировую агрессию. Достижение мира во всем мире объявлялось возможным лишь посредством вооруженной борьбы, а не примиренчества или наивных призывов ко всеобщему разоружению. Ядерные вооружения не исключали необходимость дальнейшего сопротивления и революционной борьбы. СССР не мог отказаться от поддержки революционного движения в странах третьего мира, мотивируя это исключительно угрозой атомной войны. Социализм не мог одержать победу посредством мирной конкуренции с мировой капиталистической системой. Классовой борьбе и диктатуре пролетариата суждено было сохраняться продолжительное время после образования социалистических государств, а стремление ограничить усердное выявление внутренних классовых врагов и шпионов, которые заявляли, что прежних социальных классов больше не существует, было основано на буржуазных предубеждениях. Нападки на так называемый «культ личности» были лишь оправданием, которое СССР придумал для форсированной смены руководства в других коммунистических странах [Ibid.; MacFarquhar 1997: 353–354].
СССР ответил на это заявление открытым письмом, адресованным международному коммунистическому движению. Советские лидеры выражали удивление, что какая-либо коммунистическая партия мира будет выступать в поддержку культа личности, который давно был развенчан как, в сущности, мелкобуржуазная концепция. Аллюзия была вполне очевидна: СССР указывал, что китайцы лишь отстаивают анахроничный культ личности самого Мао – худший симптом сталинизации общества. В равной мере, советское руководство настаивало на том, что ядерные вооружения «радикально и кардинально» меняли саму сущность противодействия капитализму, поскольку взаимный обстрел ядерными боеголовками завершился бы уничтожением как пролетариата отдельно взятой страны, так и небольшой горстки капиталистов с другой стороны. СССР отметил, что позиция КНР не содержала каких-либо признаков классового подхода, поскольку Китай абсолютно игнорировал перспективу гибели в ходе ядерной войны сотен миллионов рабочих. Вскоре после этого, 5 августа 1963 г., СССР подписал договор с США о частичном запрещении испытаний ядерного оружия, тем самым сделав неизбежным дальнейший разрыв между двумя коммунистическими державами [Lüthi 2008: 260–272; MacFarquhar 1997: 349–350].
Столкнувшись с развалом отношений с СССР, Китай приступил к подготовке массированной антисоветской кампании. Эта задача была вверена Кан Шэну, под руководством которого в резиденции «Дяоюйтай» восемь рабочих групп, в которые вошли свыше 100 писателей, генерировали поток полемичных заявлений по поводу политики Советского Союза, в том числе появившийся в июле 1964 г. «Девятый комментарий» – самый важный из подготовленных в рамках этой акции документов [MacFarquhar 1997: 360–362]. Статья представляла собой идеологическое обоснование позиции Китая, которое потом станет основанием для оправдания развязанной Мао «культурной революции».
«Девятый комментарий» рисовал СССР как поле непрекращающихся битв буржуазии против пролетариата. «Ревизионистская клика Хрущева» стимулировала материальные поощрения, позволяя выплачивать высокие зарплаты и тем самым углубляя разрыв в доходах между людьми, подрывала диктатуру пролетариата нападками на культ личности и в целом осуществляла переход от социалистических методов управления к капиталистическим. «Ревизионистская клика Хрущева, выступая политическим представителем советской буржуазии, в особенности ее привилегированной страты», захватила контроль над партией и правительством путем изгнания из структур настоящих коммунистов. В результате «первое социалистическое государство мира… в настоящее время сталкивается с беспрецедентной угрозой реставрации капитализма». Хрущев придерживается американской стратегии «мирной эволюции», которая способствовует откату от социализма [Ibid.: 363].
Затем авторы статьи устремляли свой взор в сторону Китая, оценивая перспективы своей страны. Ключевым для КНР вопросом они видели подготовку поколения последователей революции, которые смогли бы поддерживать истинную марксистско-ленинскую традицию, сохранение партии и государства под контролем пламенных революционеров-пролетариев и дальнейшее следование преемников дела революции «по правильному пути, обозначенному теорией марксизма-ленинизма». Основная проблема заключалась в том, как предотвратить возникновение в Китае хрущевского ревизионизма. Это был выбор «между жизнью и гибелью нашей партии и нашего государства. Этот вопрос будет иметь основополагающее значение для революционеров-пролетариев на последующие сто, тысячу, более того – и не один десяток тысяч лет» [Ibid.: 363–364]. Как этого достичь? Об этом авторы молчали. Ответ на этот открытый вопрос последовал двумя годами позже в виде «культурной революции».
Мао тщательно готовился к предстоящему перевороту. Его коллеги практически всегда относились лично к нему с почтением, но у него не было уверенности, что обнародование его намерений не вызовет скоординированного противостояния со стороны некоторых руководителей. Мао мог начать наступление на собственную партию, только разместив на нужных позициях преданных ему людей. Он хотел не просто вывести из состава партийного руководства выдающихся коммунистов революционного поколения, начиная со Лю Шаоци – второго человека в КПК и своего назначенного преемника. Глава компартии вознамерился мобилизовать силы на массированную зачистку всего партийного аппарата, ликвидацию на всех уровнях управления любых официальных лиц, в словах или делах которых «угадывалась» склонность к «ревизионистским» мыслям или поведению. Как скоро станет очевидно, Мао собирался обвинить своих коллег в развязывании общенационального заговора, организованного под влиянием недобитых представителей эксплуататорских классов и последователей их идеологии чиновниками-ревизионистами. Он планировал устранить всех «заговорщиков» в масштабном перевороте, конкретная форма и продолжительность которого оставались пока неясными.
Мао была нужна поддержка людей, чья личная преданность ему превосходила их преданность партийной организации, людей, которые в прошлых конфликтных ситуациях уже продемонстрировали ему свою полную лояльность и были готовы без лишних вопросов выполнять его волю. Действия Мао были эталоном антипартийного заговора. Меры, принятые им с конца 1964 по середину 1966 г., заложили основы для получения им полного контроля над партийным аппаратом, правительством, вооруженными силами и силами безопасности, а равно закрепления его личного несокрушимого статуса. Все было готово для перехода в атаку на партию.
В этом контексте двумя наиболее важными фигурами представляются Цзян Цин, супруга Мао, и Линь Бяо. Цзян Цин ранее не принимала участия в решении политических вопросов, не занимала существенных правительственных или партийных постов и много лет не появлялась на публике. В начале 1960-х гг. она начала принимать активное участие в деятельности артистических кругов. Она продвигала музыкальные драмы и пьесы революционного характера и постепенно стала ведущим критиком традиционных тем, поднимавшихся в художественных произведениях дореволюционной эпохи. При поддержке мужа Цзян публиковала резко критические эссе в адрес драматургов и постановок, которым не хватало революционной идейности. В ходе своей деятельности Цзян установила тесные отношения с близкими ей по духу представителями органов пропаганды Шанхая, в частности с Чжан Чуньцяо, членом партийного комитета по городу Шанхаю и руководителем Отдела пропаганды при парткоме, и Яо Вэньюанем, который был заместителем Чжана по Отделу пропаганды и редактором газеты