В связи с этим перед Временным правительством встала трудная задача выявления связей, указанных Ермоленко, слежки за агентами, связывающими Ленина с Людендорфом, и захвата их на месте со всеми возможными компрометирующими материалами. Малейшая огласка, конечно, заставила бы немцев сменить средства связи, а в условиях господствовавшей тогда в России абсолютной свободы печати, практически исключающей применение военной цензуры, разоблачение Ермоленко стало бы общественным достоянием если бы малейшая информация по этому поводу проникла даже в самые сдержанные и ответственные политические круги. Даже внутри Временного правительства приходилось доводить весьма серьезные сведения до ограниченного круга министров и чиновников.
Мы с генералом Алексеевым решили поручить проверку сведений Ермоленко о деятельности украинских сепаратистов специальному органу под непосредственным руководством Ставки, а Временное правительство взяло на себя задачу расследования связи Ленина с немцами. Об этом знали только два министра, кроме меня и князя Львова, — министр иностранных дел Терещенко и министр путей сообщения Некрасов. В этом кругу выполнение задачи возлагалось на Терещенко, а остальные старались по возможности не вмешиваться в детали работы. Задача была чрезвычайно сложной, кропотливой и долгой, но результаты оказались для Ленина самыми смертоносными. Были четко установлены пути связи Ленина с Германией, а также личности лиц (Фюрстенберг-Ганецкий в Швеции и Козловский и г-жа Суменсон в Петрограде), через которых производились денежные переводы, и названия рассматриваемых банков (Diskonto Gesellschaft в Берлине, Nya Bank в Стокгольме и Сибирский банк в Петрограде).
После своего ареста во время большевистского мятежа в июле Козловский не стал отрицать получение крупных сумм из-за границы, когда ему были предъявлены компрометирующие документы. В своей защите этот человек, имевший в свое время приличную репутацию члена Польской социалистической партии, нагло заявил, что вместе с Ганецким и мадам Суменсон, он вел во время войны контрабанду, ввозя в Россию предметы женской одежды.
5 или 6 июля, как раз во время большевистского мятежа, Ганецкий должен был прибыть в Петроград через Финляндию. Большевистско-германский агент из Стокгольма, имевший при себе документы, служившие решающим доказательством связи Ленина с немецким штабом, должен был быть арестован русскими властями на русско-шведской границе. Документы были нам полностью известны. Как случилось, что Ганецкий не был арестован и почему двухмесячная работа Временного правительства (в основном Терещенко) по расследованию большевистской деятельности закончилась неудачей, будет сказано позже. Здесь, в полной мере сознавая свою ответственность перед историей, я могу лишь повторить слова окружного прокурора Петрограда:
«Каковы бы ни были мотивы Ленина и его ближайших соратников, они образовали внутри большевистской партии весной 1917 г. организацию, которая для оказания помощи народам, воюющим с Россией, в их воинственных действиях против нее, соглашение с агентами названных наций о содействии дезорганизации русской армии и страны, для чего на финансовые средства, полученные от этих наций, организовала пропаганду среди населения и в армии».
Из сказанного следует, что борьба с большевиками была для Временного правительства лишь частью военной борьбы против Германии. И если бы Ленин не опирался на всю материально-техническую мощь германской пропагандистской машины и разведки, ему никогда не удалось бы уничтожить Россию.
Говоря это, я не хочу возлагать ответственность за гибель России на Германию. Недавняя европейская война не только ввела во всех воюющих странах применение отравляющих газов и применение всех возможных мер для физического уничтожения врага, но и ввела в невиданных прежде масштабах и в качестве регулярных средств ведения войны обращение к ядовитым газам пропаганды и подкупа для морального разложения тыла врага. Обнародованные уже в Англии и Германии данные об этой службе показывают, во-первых, что повсюду отменялись нравственные законы общественной жизни человека, способствовавшие духовному отравлению и разложению врага, и, во-вторых, что немецкая пропагандистская служба ничуть не отличалась в этом отношении от аналогичных служб союзников.
Как в России, так и за границей Временное правительство подвергается критике за то, что допустило Ленина в Россию после его поездки по Германии вместо того, чтобы арестовать его на границе. Однако следует помнить, что соглашение Ленина с Людендорфом не зависело от маршрута его путешествия из Швейцарии в Россию. Сначала Ленин добивался разрешения приехать в Россию через Францию и Англию. Разрешение на пересечение Германии было дано ему Людендорфом во время войны, до Революции. В этом отношении путешествие Ленина по Германии было действительно первым предупреждением для тех, кто сразу понял его последствия. К тому же как мы могли удержать Ленина вне России, когда в то время (2–3 апреля 1917 г.) российская таможня и пограничная служба еще не были восстановлены? На заседании Временного правительства, на котором обсуждался вопрос о допуске политэмигрантов, следующих через Германию, премьер-министр Львов и военный министр Гучков категорически заявили, что у них нет под рукой технических средств, препятствующих переходу ими границы.
Но даже если бы Временное правительство располагало этими средствами, оно, по всей вероятности, не могло бы ими воспользоваться, ибо право возвращения в Россию для всех политических эмигрантов, независимо от их политических убеждений, было в то время ясным и решительным желанием всей страны.
Теперь, по прошествии многих лет, трудно поверить, что даже «Речь», главная газета партии кадетов, приветствовала появление Ленина в Петрограде, несмотря на его поездку по Германии. По выражению либерально-демократического рупора, «такой общепризнанный социалистический лидер (т. е. Ленин) должен быть на арене борьбы, и его приезд в Россию, независимо от того, что мы можем думать о его взглядах, должен приветствоваться».
Что же касается самих большевиков, то они уже не могли бы остановить свое продвижение по пути разрушения, даже если бы воздух России пробудил в Ленине, Зиновьеве и других какое-то чувство чести и совести. Каждый их шаг контролировался представителями Людендорфа, и немцы лишили бы их неограниченных материальных средств, выделенных для их пропаганды «социальной революции» при первом же побуждении Центрального Комитета их партии отказаться от своей пораженческой программы. Таким образом, говоря вполне объективно, между большевиками и силами российской демократии не могло быть ни мира, ни согласия. Открытая война между ними была неизбежна, как и борьба между Россией и Германией на фронте. И действительно, предположение о наступлении русских войск на Германию сопровождалось наступлением большевистского актива на революционную Россию в тылу русской армии.
2 июля, когда я ненадолго вернулся в Петроград с фронта по какому-то неотложному делу, уже было очевидно, что грядут очень серьезные и решительные события. За два месяца моих непрерывных поездок по фронту политическая атмосфера в Петрограде совершенно изменилась. Само первое коалиционное правительство в конце второго месяца своего существования переживало кризис. Три министра-кадета подали в отставку. Формальной причиной их отставки были якобы необоснованные уступки, предоставленные Временным правительством украинцам. Настоящей причиной, однако, была чрезмерная зависимость Временного правительства от воли Советов и якобы вытекающее из этого нарушение принципа равноправности коалиции буржуазных и социалистических элементов в правительстве с вытекающим отсюда отражением авторитета Временного правительства. Так поставил вопрос ЦК партии кадетов.
Необоснованное недовольство кадетских министров не имело особого значения, и в более спокойных и нормальных условиях кризис, по всей вероятности, разрешился бы быстро и без труда.
Кризис сам по себе не имел значения, но отъезд буржуазных министров дал большевикам удобный повод для нового мятежа под лозунгом: «Вся власть Советам!»
3 июля пришли тяжелые вести из армии Корнилова: 8-я армия была вынуждена отступить из Калуша под усиливающимся натиском противника. На Западном фронте генерала Деникина, армии которого теперь должны были перейти в наступление, положение также было серьезным. Мне было совершенно необходимо ехать на фронт, и мой отъезд был назначен на тот же день, 16 июля.
Непосредственно перед моим отъездом из столицы на улицах Петрограда появились грузовики с неизвестными вооруженными людьми. Некоторые из этих грузовиков объезжали казармы, призывая солдат присоединиться к уже начавшемуся вооруженному восстанию. Другие метались по городу в поисках меня. Одна из этих банд прорвалась через ворота кабинета премьера Львова на первом этаже Министерства внутренних дел почти сразу после того, как я покинул это помещение. И едва мой поезд ушел на фронт, как к станции подъехала другая автомашина. Вооруженная банда несла красный флаг с надписью: «Первая пуля за Керенского».
4 июля, во время осмотра наших передовых позиций в компании генерала Деникина и представителей армейского комитета, ко мне стали поступать тревожные телеграммы. Восстание в Петрограде разрасталось. Некоторые полки присоединялись к ней открыто. Другие, такие как Преображенский, Семеновский и Измайловский, повели себя получше, объявив о «нейтралитете» в борьбе большевиков против Временного правительства. Заседания правительства были перенесены в здание окружного военного штаба. Таврический дворец, резиденция Всероссийского исполнительного комитета съезда Советов и Исполкома Петроградского Совета, был окружен взбунтовавшимися солдатами и красногвардейцами. Эти «классово сознательные пролетарии» Эти «сознательные пролетарии» стремились линчевать некоторых руководителей (Церетели, Чернова и др.) большинства Советов, отказавшихся помочь в переходе всей политической власти в руки Советов.
Громадное значение введения в состав Временное правительство представителей социалистических партий и Совета особенно ясно проявилось в эти критические моменты, ибо именно на министров-социалистов и вообще лидеров советского большинства в Таврическом дворце обрушилось основное бремя натиска солдатской и пролетарской сволочи, подстрекаемой и возбуждаемой большевиками.
Именно в эти критические часы 4 июля процесс, начавшийся в апреле, достиг своего завершения: между большевиками и русской демократией произошел окончательный, решительный разрыв. Подавляющее большинство русской демократии решительно отвергло лозунг: «Вся власть Советам!» Этот соблазнительный лозунг стал теперь только тактической маской большевиков в их борьбе за диктатуру своей партии.
Сложная и неопределенная обстановка вокруг Таврического дворца разрешилась появлением на месте столкновения правительственных войск. На пути к дворцу верные правительству казаки попали под внезапный обстрел, потеряв семь человек убитыми и тридцать ранеными. Это были единственные жертвы правительственных «репрессий». Мятежная толпа, окружавшая Совет, рассеялась при первом же выстреле правительственных войск в воздух.