Книги

Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

22
18
20
22
24
26
28
30
Александр Фёдорович Керенский Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

Александр Керенский — последний глава Временного Правительства. В своей книге, приуроченной к 10-летию обоих Революций он рассказывает о многочисленных перипетиях событий, уместившихся в краткий промежуток между падением монархии в феврале 1917 года и Октябрьской Революцией.

ru en Валентин Константинович Мзареулов
Aleks_Sim FictionBook Editor Release 2.6.6 01.07.2023 http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68755404&lfrom=30440123 10253C54-AB6F-4F10-82E1-FF880FF943A3 1.0

1.0 — создание

Катастрофа. История Русской Революции из первых рук / Перев. В.К. Мзареулов. Родина Москва 2022 978-5-00180-788-9 755572

Александр Керенский

Катастрофа. История Русской Революции из первых рук

Aleksandr F. Kerensky

Catastrophe: Kerensky’s Own Story of the Russian Revolution

Предисловие автора

Сюжет этой книги — исторический эпизод, но сама книга — не историческая. Это просто рассказ очевидца, случайно оказавшегося в центре событий, знаменовавших поворотный момент в истории крупнейшего государства на европейском континенте.

Правильное понимание современных событий в России невозможно без понимания внутренней сущности русской революции февраля 1917 года, т. е. периода между падением монархии и установлением большевистского абсолютизма.

Было бы, однако, странно и нелепо требовать от меня, непосредственного участника тех событий, той меры исторической объективности и беспристрастности, которую мы вправе ожидать от научного историка, описывающего чужие дела.

Участник исторических событий не осознает ясно последствий своих действий, а лишь улавливает более или менее значение этих последствий. Однако он хорошо знает психологические мотивы, побуждающие его к тому или иному практическому решению. С другой стороны, историку чрезвычайно трудно проникнуть во внутреннюю духовную лабораторию действующих лиц исторической драмы, в те закоулки души, где вызревали эти события. Он хорошо видит последствия действий других людей. Рассматривая эти действия с позиции послезнания, он приобретает привилегию объективности.

Конечно, любой участник исторической драмы может задним числом приблизить свой образ действий и образ действий своих современников к точке зрения, близкой к той, с которой события будут рассматриваться через десять, двадцать или тридцать лет. Но такой исторический нарратив не может в действительности претендовать на роль истории, поскольку написание подлинной истории требует вызревания в процессе многих десятилетий после описываемых событий.

Тем не менее эпохи, близкие к периодам особенно богатым историчностью (измеряемой годами, а не материей), выводят из-под пера фальсификаторов немало «объективных историй». В России мы получили их в полной мере после февраля 1917 г.

Смею полагать, что эта книга не пополнит число таких работ, ибо я не пытался писать историю, а просто стремился добавить для истории некий сырой материал.

Моя неисторическая объективность состоит именно и только в том, что я представляю события и психологию февральской революции такими, какими они были на самом деле, ничего не скрывая и не подпадая под влияние политических и психологических установок настоящего момента.

Моя задача здесь состоит в том, чтобы изобразить события русской революции в целом, т. е. такими, какими они были на самом деле, такими, какими они представлялись мне тогда, а не такими, какими они кажутся теперь. Это единственная историчность, на которую способен участник исторических событий: выявить истинную психологию своей эпохи и восстановить мотивацию своих действий.

Стоя в самом центре событий, изменивших ход русской истории и заняв в этом центре математическую точку центричности, я видел революцию скорее в целом, чем в ее деталях, и переживал революцию как единый акт национальной борьбы за освобождение и спасение России, а не как ряд отдельных эпизодов внутренней борьбы партий и классов.

Я надеюсь, что читатель, у которого хватит терпения дочитать эту книгу до конца, поймет, что российская трагедия 1917 г. не может быть объяснена распространенным за границей ошибочным представлением о непригодности русского народа к свободе и неспособности к демократическому, культурному самоуправление.

Читатель увидит, что торжество большевистской контрреволюции было обусловлено не тем, что идеология большевизма, по существу западная по своему происхождению, соответствует «дикому, азиатскому характеру русского народа».

Он увидит, что в трагический момент борьбы за спасение России от двойного натиска немцев на фронте и большевиков в тылу в общественном сознании России была достаточная сила жертвенного патриотизма, и что только Россия не несет ответственности за выход из войны побежденным победителем.

Короче говоря, читатель увидит, как весь процесс внутренней борьбы в России в 1917 г. с последствиями падения монархии был неразрывно связан с продолжающейся борьбой на фронте за само существование России как независимого государства.