Но Луи обновлял для послевоенного мира не только драгоценности. Под его руководством Жанна Туссен создавала маленькие сумочки для дня и вечера. Луи не потерял своих чувств к Жанне, но продолжал пытаться держать их отношения в тайне. Альфред все еще верил, что романтическая связь между его старшим сыном и женщиной, ранее известной как дама полусвета, может серьезно повредить доброму имени Картье. И Луи, зная, как много принес в жертву его отец и как много он трудился, чтобы создать себе такую репутацию, не хотел его расстраивать. Он смирился с мыслью, что отношения с Жанной никогда ни к чему не приведут. И что это надо держать в секрете.

Жанна, как и Луи, вращалась в художественных кругах. Далеко не у всех были деньги, чтобы купить крупные украшения, но когда Жанна Ланвен приобрела ожерелье Cartier и несколько очков с мотивом лотоса, или Коко Шанель выбрала кольцо с сапфиром и изумрудом, это было важным свидетельством для Луи, что коллеги-новаторы одобрили его работу. Когда Рене Гимпель искал подарок для Марселя Пруста, чтобы поздравить его с присуждением ордена Почетного легиона в 1920 году, он тоже отправился в Cartier, где купил маленький крестик с бриллиантами и рубинами.

Пруст, упомянувший о стильных часах Cartier в своей монументальной работе À la recherche du temps perdu («В поисках утраченного времени»), начатой одиннадцать лет назад, в 1909 году, был очарован. Он написал своему другу – арт-дилеру пространное любезное объяснение, почему его благодарность запоздала: «Позавчера… фирма Cartier запросила мой новый адрес, поскольку должна была сделать доставку… Я послал за этим предметом сестру моей горничной… После полуторачасовых поисков Cartier заявил, что произошла ошибка и для меня ничего нет. Я запросил вновь, и утром мне принесли восхитительную вещь, которая волнует больше, чем могу описать… Где я спрячу твой восхитительный крест? Не смогу его показать, поскольку не хожу на официальные приемы. Буду смотреть на него тайком. Умоляю тебя найти в этих строках самое нежное выражение моих чувств. Марсель Пруст».

Луи не волновало, что его родная французская публика не имела средств для более значительных творений Cartier. Cartier был и о стиле, и о сути. Минималистский дизайн необходим, чтобы опередить конкурентов в Париже. В любом другом месте в мире клиентская база Дома могла позволить себе крупные, безупречные бриллианты и нити идеально подобранного исторического жемчуга. Во время войны, учитывая неопределенность, Луи был вынужден воздержаться от покупки драгоценных камней, но сейчас – рад снова окунуться в них. К счастью, недостатка в снабжении не было; катастрофический финансовый упадок последних нескольких лет потряс установленный порядок подобно землетрясению, выбросив на поверхность драгоценные семейные реликвии.

До войны Cartier зависела от российских клиентов, которые делали самые крупные заказы. К 1920-м годам Луи полагался на тех же самых покупателей, которые теперь снабжали его драгоценными камнями. «Искусство ювелира, – говорил он позднее, – это не только роскошь, но и необходимость, и драгоценный камень – символ конвертируемого богатства, так же как платиновое кольцо – символ брака». После революции из России в Европу были вывезены драгоценности на миллионы франков. Когда-то они были символами власти, престижа и любви, а теперь стали «конвертируемым богатством», с помощью которого их владельцы пытались восстановить свою жизнь вдали от дома. «Сегодня знак любви, который русский дворянин подарил своей невесте 20 лет назад, – объяснял Луи, – возможно, спас им жизнь, когда они бежали к чужим берегам». Беглые русские прятали свои драгоценности в роскошных прическах и зашивали их в одежду. Другие даже в отчаянии глотали их (желудок был «единственным тайником, который нельзя было открыть»), предоставляя камням выйти естественным путем, как только беглецы добирались до безопасного места.

Однако не всегда можно было взять с собой драгоценности, убегая в безопасное место. Особенно, если их было много. Великая княгиня Мария Павловна, бывшая покровительница Луи и королева петербургской светской жизни, была среди тех, кому пришлось оставить свои многочисленные сокровища. Желая, чтобы они не попали в руки большевиков, княгиня позже обратилась за помощью к своему старому другу Берти Стопфорду, дав ему точные указания, как найти их, не вызывая подозрений дворцовой стражи. Во время ограбления в стиле Джеймса Бонда Стопфорд пробрался по тайным туннелям к ее будуару, отпер сейф и убежал с двумя саквояжами «Гладстон», набитыми драгоценностями.

Вдовствующая императрица Мария Федоровна также сумела удержать свои драгоценности подальше от большевиков. Заключенная в тюрьму во дворце Дюльбер в Крыму вместе со своей многочисленной семьей, она обнаружила, что гвардейцы, странным образом придерживаясь российского династического закона, людей, не принадлежавших к королевской крови, не преследовали. Это позволяло ее дочери, великой княгине Ольге, которая развелась с первым мужем, чтобы выйти замуж за его адъютанта, полковника Куликовского, приезжать и уезжать, когда заблагорассудится. Ольга предложила тайком вывезти драгоценности матери из дворцовой тюрьмы в маленьких жестянках из-под какао. Не имея возможности спрятать их в надежном месте, она отнесла их на пляж и засунула банки с бриллиантами и сапфирами, которые когда-то блестели при свечах придворных балов, в скалистые расщелины пляжа. В 1919 году, когда вдовствующая императрица окончательно уступила требованиям своей сестры, вдовствующей королевы Великобритании Александры, покинуть Россию, она нашла зарытые сокровища и бежала сначала в Англию. Точно так же, как полвека назад, когда императрица Евгения бежала от осады Парижа, подальше от дома и экстравагантной жизни, эти драгоценности стали ее пенсией.

В течение 1920-х годов Картье пользовались доверием со стороны Романовых, которое было бы невозможно, если бы они не посещали их семейные дома до революции. В результате они часто первыми узнавали о том, что изгнанные русские продают свои императорские драгоценности, и это было фантастическим преимуществом перед остальными коллегами. Но не все российские драгоценности, поступавшие на рынок, продавались их прежними владельцами. Помимо драгоценностей, вывезенных контрабандой из России, оставалось еще много других, захваченных большевиками. Огромное их количество появится на рынке в Лондоне и Париже. Однажды торговец драгоценными камнями Розенталь рассматривал нитку изумрудов и заметил прядь светлых волос в застежке. «Я не сомневался, – воскликнул он позже, – что чья-то жестокая рука сорвала ожерелье с шеи жертвы».

С таким наплывом значительных драгоценных камней на европейских ювелирных рынках можно было бы ожидать снижения цен. На самом деле все было наоборот. Как показал аукцион чрезвычайно важной коллекции украшений княгини Лобановой-Ростовской в 1920 году, после войны спрос на значительные драгоценности был огромным. И этот единственный аукцион был событием, которое задаст тон на следующее десятилетие.

В 1920 году Луи был назван одним из трех ювелиров-экспертов в завещании княгини Веры Лобановой-Ростовской. Урожденная княжна Долгорукая, она вышла замуж в другой княжеский род и к сорока годам после смерти мужа стала обладательницей огромного состояния. Ее дворец в Москве, который она называла «маленьким Эрмитажем», был окружен большим парком и наполнен старинной мебелью, произведениями искусства и артефактами со всего мира. Вскоре после убийства ее близкого друга великого князя Сергея в 1905 году она покинула Россию, чтобы поселиться в Европе, курсируя между великолепным домом в Париже и виллами в Ментоне и Веве в Швейцарии. Любительница драгоценностей, она стала частым и желанным гостем дома 13 по Рю де ла Пэ и покупала их в таких количествах, что некоторые могли бы это счесть самозабвением. Своим критикам она отвечала: «Это мудрые инвестиции; я ничего не растрачиваю; напротив, я строю второе состояние из первого».

В апреле 1919 года, в возрасте восьмидесяти трех лет, княгиня умерла в Швейцарии, убитая горем из-за разрушений на ее родине. Для ее обширных коллекций были организованы многочисленные аукционы, а на январь 1920 года в Лозанне, на берегу Женевского озера, была запланирована грандиозная продажа украшений. Эти торги продлятся шесть дней, и на них будет представлена одна из величайших частных коллекций, когда-либо выставлявшихся на продажу в XX веке. Торговцы, эксперты и высокопоставленные представители общества, от принца Гессенского до бывшей королевы Греции, съезжались со всего мира, чтобы своими глазами увидеть сказочные вещи, которые украшали русскую княгиню, а в некоторых случаях даже могли побывать в руках царя. Самыми яркими предметами были брошь с бриллиантом в 118 карат и ожерелье из ста семидесяти одной розовой жемчужины (весом около 2000 гран, или 130 граммов), которое император Николай I купил для своей любимой дочери, великой княгини Марии.

Оценив вещи, Луи помог решить, в каком порядке выставлять их на аукцион, и предложил, чтобы жемчужное ожерелье, которое планировал купить сам, было первым лотом. Надеялся, что если его увидят на старте с высокими ставками, то остальные последуют его примеру и ювелирный рынок начнет стремительно расти. Как оказалось, это была правильная тактика. Он купил ожерелье за 533 100 швейцарских франков (около $900 000 сегодня); аукцион, как он писал отцу, прошел с «большим успехом… Продажи достигли почти вдвое большей цифры, на которую мы рассчитывали, цены поразили воображение, и новость быстро распространилась не только по Европе, но и по всему миру».