Пьер был не единственным, кто беспокоился о здоровье Жака. За несколько недель, предшествовавших войне, Нелли заметила, что муж худеет, сильно кашляет и выглядит измученным. Жак все скрывал. Он не хотел, чтобы жена волновалась, особенно в таком состоянии. В августе 1914 года, за несколько дней до того, как он присоединился к своему полку в Люсоне, Нелли поделилась с ним подозрениями, что, возможно, снова беременна. Это было горько-сладкое известие: радость ожидания еще одного ребенка смешивалась со страхом за будущее. Поэтому Жак продемонстрировал храбрость, несмотря на боль в груди, достал армейскую форму и поцеловал Нелли, Дороти и маленькую Жаклин на прощанье – с обещаниями писать и заверениями, что скоро они увидятся.
Но он так и не добрался до фронта. Как только прибыл в западный город Люсон, начал кашлять кровью. Врач импровизированного армейского госпиталя заподозрил туберкулез. Болезнь была заразной и зачастую смертельной; Жака, возможно, придется поместить в карантин. Вероятно, он уже некоторое время был носителем болезни – возможно, после поездки в Индию. Он никогда не смог бы получить справку о непригодности для участия в боевых действиях, поскольку проверка солдат на туберкулез в Первую мировую войну опиралась на осмотр грудной клетки, а не на рентген, который стали использовать позже. Болезнь оставалась незамеченной в тысячах людей, которые, сами того не ведая, ее распространяли.
Жак был готов отдать свою жизнь в бою, но никак не собирался умирать в карантинном отделении армейского госпиталя. Он написал частному врачу в Женеву, доктору Андре, описывая свои симптомы и прося совета, как выздороветь как можно быстрее. Врач ответил, что Жак должен немедленно отправиться в горы Швейцарии, где персонал больницы обучен диагностике и лечению легочных заболеваний, а высота над уровнем моря помогает дышать.
Так через месяц после отъезда из Парижа по призыву в армию Жак оказался в госпитале в Арозе, Швейцария. И только в этот момент он написал жене, чтобы сообщить эту новость. Из ее ежедневных писем он знал, что она борется: «Я должна попытаться избавиться от черной полосы. О Жак, дорогой мой, как я считаю дни!.. Не прошло и месяца, как ты все еще был со мной… Ты не думаешь о том, что могло бы быть?»
Не желая усугублять ее бремя, он старался сохранять бодрость в письмах, признавая, что находится в Арозе из-за заболевания легких, но преуменьшая серьезность положения. С братьями Жак был более откровенен, признав, что ему «грустно». «Бедный старина Жак! – ответил Луи. – Муки, которые ты претерпел из-за своего патриотизма!» Но Жак не нуждался в сочувствии. Он хотел вылечиться и вернуться на фронт. Пьер писал ему со смесью нежности и раздражения. Он не мог понять, как младший брат рисковал жизнью, когда его ждало семейное дело: «Ты ошибаешься, когда говоришь, что не являешься незаменимым в Доме. Ты самый молодой и не имеешь права отказываться от работы, для которой предназначен. Теперь ты должен сосредоточиться на восстановлении. У нас впереди много прекрасных дней, чтобы жить вместе. Даже после того, как рабочая жизнь закончится, останутся дни для того, чтобы наслаждаться Средиземным морем и игрой в гольф! Жак, я рассчитываю на тебя и нуждаюсь в тебе – со всей моей братской любовью».
В начале 1915 года Жак начал пятый месяц лечения в Швейцарии. Никто, кроме близких родственников, не знал, что он там. Туберкулез был своего рода клеймом, и братья не хотели слухов о том, что молодой мсье Картье борется за жизнь. Тем временем Нелли, находившаяся более чем в тысяче километров оттуда, в относительной безопасности загородного дома, построенного ее отцом в приморском городке Ульгейт, вступила в последнюю стадию беременности. Врачи советовали отдохнуть, и Нелли не понимала, почему бы им не сделать это вместе. Она предложила присоединиться к Жаку в Арозе и родить ребенка там. Здесь безопаснее, чем во Франции, рассуждала она, а ей невыносимо находиться в разлуке со своим «Мсье дорогушей». Жак согласился. Братья, опасавшиеся, что визит Нелли помешает его выздоровлению, были против.
Луи, в свойственной ему сдержанной и интеллигентной манере, писал Нелли и Жаку, используя разные тактики, чтобы попытаться отговорить каждого из них от выполнения «плана Арозы». «Я рад, что ты поправляешься, – писал он из Бордо, – но не проси Нелли приехать в Швейцарию… Для нее было бы гораздо лучше остаться в Ульгейте, откуда она могла бы сбежать, если понадобится… Я знаю, как тяжело быть разлученным с семьей, но не искушай судьбу: Нелли в безопасности лишь там, где она сейчас».
Луи взывал к здравому смыслу Нелли, говоря, что если бы она действительно любила мужа, то дала бы ему спокойно выздороветь: «Я постоянно общаюсь с Жаком… ему лучше, но он еще далек от исцеления. Не забывайте, что хотя он и благороден, его положение необычно, поэтому мы просим его не играть с Богом. Я знаю тебя, Нелли, ты умна и уравновешенна; ты поймешь, как серьезно нужно относиться к здоровью Жака и к вашей безопасности».
В конце концов Нелли вызвали на семейный совет с Альфредом и Луи в Париже, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Она стояла на своем и в конце концов получила их благословение на поездку к Жаку, при одном условии. Семья боялась, что сплетники, услышав о том, что Жак проводит время в Швейцарии с женой, могут подумать, что он уклоняется от участия в военных действиях. Поэтому он должен получить официальное письменное подтверждение очевидного: «что ты не в состоянии вернуться в армию и не был в состоянии путешествовать во время мобилизации». Выполнив это условие, Луи помог Нелли организовать поездку через охваченную войной Францию в Швейцарию. Жак забронировал ей номер в отеле «Александра» в Арозе; именно здесь, в начале марта 1915 года, всего через несколько недель после приезда, она родила их второго ребенка, Алису. «Все еще жду внука, уже 15 лет!» – разочарованно телеграфировал Альфред.
Жак недолго наслаждался новорожденной дочерью и близостью семьи. Достаточно окрепший, чтобы выписаться из клиники, он телеграфировал командиру, что скоро сможет присоединиться к полку в Эльзасе.
Было решено, что Нелли и дети отправятся в прибрежную деревушку Сен-Жан-де-Люз на юго-западе Франции, где, надеялся Жак, качество жизни во время войны будет лучше, чем в больших городах. Когда супруги снова расстались, Эльма сочувственно написала Нелли: «За это [чувство долга] я люблю его еще больше, но сочувствую тебе, Нелли, из-за твоего одиночества; жаль, что не могу быть рядом, чтобы обнять тебя и выразить сочувствие».
Как оказалось, время Жака на фронте было недолгим. Всего через несколько дней после того, как он занял место в окопах под Верденом в марте 1915 года, его полк подвергся ужасной атаке: горчичный газ сопровождался разрывом вражеских снарядов. Жак был одним из выживших, но его и без того слабые легкие с трудом справлялись, и он не мог продолжать сражаться. Его отправили в армейский госпиталь в Люсоне, где врач опасался возобновления туберкулеза и приказал ему отдыхать. Пройдет целых три месяца, прежде чем он будет признан достаточно здоровым, чтобы вернуться в полк.
Прикованный к больничной койке во второй раз за время войны, Жак вкладывал в работу те немногие силы, что оставались. Он писал тем, кто отвечал за филиалы на Нью-Бонд-стрит и Пятой авеню, спрашивая о новостях. «Дела идут очень плохо, – последовал ответ от продавца из-за Атлантики. – В Нью-Йорке все жалуются. Люди приходят только ради ремонта украшений». Многие письма, которые он получал, были от Пьера, который неоднократно подчеркивал, как сильно он нуждался в помощи младшего брата после войны: «У меня нет никаких секретов от тебя – ты знаешь, как работает парижский дом, американский должен быть продолжением. Развитие Cartier в Америке будет твоей работой, ты понимаешь огромную важность завоевания этой страны. Это вопрос жизни и смерти для нас».
Из Лондона Артур Фрейзер сообщил ему о делах в Мейфэре: «После объявления войны все пошло наперекосяк, но теперь – гладко». В результате мобилизации Cartier на Нью-Бонд-стрит потерял много людей, оказавшихся как во французской, так и в английской армиях, и продажи ювелирных изделий были бы в полном застое, «если бы не американцы, застрявшие в Лондоне в ожидании отправки домой». С тех пор многие уехали, и дела шли неважно. Клиенты почти ничего не покупали, те, кто покупал до войны в рассрочку, еще не расплатились. Нэнси Астор, известная своими «сокровищами Али-Бабы», попросила Cartier вставить исторический 55,23-каратный бриллиант «Санси» в тиару всего за год до начала войны. Это был крупный и престижный заказ (шестьдесят пять лет спустя бриллиант «Санси» был продан Лувру за миллион долларов), но далеко не единственный. «Когда она была разодета в пух и прах для какого-нибудь торжества, – вспоминала горничная, – то поворачивалась ко мне и спрашивала: «Как я выгляжу, Роза?» – Быстрый, как вспышка, ответ пришел ко мне: «Cartier, миледи!» И все же, к сожалению, как объяснил Фрейзер Жаку, банк не пожелал обналичить последний крупный чек миссис Астор в условиях экономической неопределенности. Жак предложил отправить чек в Америку в надежде, что там он будет оплачен.
Иногда Жак писал клиентам напрямую. Марго Асквит, жена премьер-министра, была одной из немногих, кто ответил: «Спасибо за вашу любезную телеграмму. К сожалению, один из моих сыновей нездоров, и я живу в постоянном страхе, что другого убьют во Фландрии. Вы должны подумать о каком-нибудь красивом простом ордене или медали в память об этой ужасной войне, которые мужчины и женщины могли бы носить на цепочках для часов». Она закончила это письмо постскриптумом: «Я благодарна Вам за корректировку моего счета. Мне очень тяжело, и это помогло».
До того, как в 1908 году премьер-министром стал Г. Х. Асквит, его семья жила в огромном доме на Кавендиш-сквер, где было четырнадцать слуг. В течение следующих двух десятилетий, вовсе не из-за Марго и ее трат, их финансовое положение ухудшилось настолько, что она была вынуждена заложить свой жемчуг. Позже все наладится, но она никогда не забудет доброту, которую Жак проявил к ней в трудные времена; с годами они станут близкими друзьями.
К июню 1915 года Жак достаточно оправился, чтобы выйти из больничной палаты и осмотреть город: «Ты взволновал Эльму длинным письмом о вашей жизни в Люсоне, мы любим слушать об этом», – писал Пьер. В следующем месяце он получил «чистую» справку о состоянии здоровья, которую так долго ждал, и вернулся в полк. Драгуны, все еще находившиеся в Эльзасе на Западном фронте, были ответственны за опасную работу по захвату траншей Бернхаупта и сопротивлению атакам противника на близлежащий город Бельфор.
Жарким летом Жак занял свое место на передовой, а к осени полк переместился в Шампань, чтобы сыграть свою роль в лесной битве при Тру Брико. Хотя они проявили похвальное мужество, и Жак получил Военный крест за храбрость в бою, прорвать оборону врага так и не удалось.
В течение следующего года Жак прошел подготовку на атлантическом побережье и сражался в Люсоне, Лотарингии и Вердене. Но его мысли были заняты и бизнесом. Проезжая через Реймс и осматривая большой собор, который теперь лежал в руинах после того, как взрывы и пожар уничтожили его в 1914 году, он писал старшему брату: «Дорогой Луи, я думаю, тебе следует послать кого-нибудь в Реймс, чтобы купить все витражи собора. Кроме маленьких осколков, которые могли бы содержать узнаваемый сюжет: голова ангела или святого – эти кусочки имеют прекрасные цвета и могли бы стать привлекательными украшениями, которые американцы хватали бы после войны. Архиепископ или священник могут продать их напрямую. Кусочки стекла можно было бы вставить в украшения – поскольку это особый случай, не думаю, что нам придется беспокоиться о том, что они слишком просты. А ты как думаешь?» Эта идея повторного использования красивых символических предметов (иногда совершенно не связанных с драгоценностями) останется особенностью творческого почерка Cartier. Осколки витражного стекла попадут в ювелирные изделия, сделанные в 1920-х годах.
Летом 1916 года Жак был произведен в лейтенанты и командовал отрядом из двадцати всадников и нескольких автомобилей. После четырехмесячного отпуска в 1917-м, во время которого было отпраздновано его тридцатидвухлетие с семьей в Сен-Жан-де-Люз, он вернулся на Западный фронт еще на год. А затем, в мае 1918 года, к большому облегчению семьи, Жак оставил фронт, получив престижную должность военного преподавателя в Сомюре. Знаменитая городская школа верховой езды была преобразована американцами в Сомюрскую полевую артиллерийскую школу. Жак, свободно владевший английским, опытный в бою и искусный в верховой езде, был назначен армейским инструктором по верховой езде для американских солдат. Это было относительно безопасное и удобное место для жизни, и Нелли с детьми присоединились к нему.