Прошло еще половина дня, а движения никакого. Дом словно вымер. В животе заурчало. Солнце светило неудобно: в лицо. Глаза устали щуриться. Получается, мы живем в тропиках, если тепло круглый год? Я не отпраздновал свой день рождения, да и потерял даты, не мочь, определив когда. Сезона дождей не было, значит не тропики. О, сейчас будет смена патруля, с какой-то бесполезной церемонией. Ненавижу традиций… и праздники; куча людей и много шума, бесполезных слов и случайной ругани. Ветерок. Мелкая крошка мусора ворвалась в нос. Чихнул. Я уже давно не праздновал свой день рождения. Мне уже двадцать или всего лишь двадцать? Вроде никуда не опаздываю, но почему-то все же порой спешу. Вот бы сейчас солнцезащитные очки. Скучаю по нашей цивилизации, и особенно по удобным кроссовкам. С мягкой такой подошвой, амортизаторами, дышащие, для бесконечной ходьбы. Надо было хотя бы воду с собой взять. Скучаю по зиме. Даже не думал, что буду. Этот хруст под ногами; пробирающий до самых легких холодный вдох. Только вот кучу одежды надо было на себя цеплять. Какое неудобство. Интересно, где сейчас Дарк? Наверное, уехал в свой тот город, о котором рассказывал. Ну, что еще на берегу моря. С таким солнцем только у моря и жить. А если нет ни зимы, ни лета, то как определять, что прошел год? Получается и, что нет летописи, ни зимописи. Или зимописи вообще не существует? Мышцы задеревенели. Если перевернуться на спину, могу ненароком задеть что-то и тем самым вдруг себя выдам. Терпим.

Все по-прежнему без каких-либо движений…

Проснулся я, когда солнце клонилось к закату, весь в поту и ощущая боль при каждом малейшем движений ног. Наконец не стерпев, медленно, очень аккуратно, измеряя каждое движение, выкатился из укрытия и прополз в заднюю часть крыши. Там сел и начал разминать мышцы. Ах, какое блаженство! — словами не передать. Ощущение, что тело избавили от крови, а сейчас медленно вливали обратно, и с растеканием шла волна самой жизни, не иначе. Не устану это повторять — как же мало человеку нужно для счастья: всего лишь чего-то лишить, а затем вернуть.

Пока руками растирал затекшие мышцы, краем правого глаза заметил, что видимый мной отсюда верх ворот виллы пришел в движение. Работая усердно локтями, дополз до своего укрытия и высунулся из края; напряг зрение. У ворот стояла небольшая повозка, из которой вышел пухленький мужичок, идя направлением к воротам, откуда сейчас показалась утонченная, загорелая рука, которую я сразу же узнал, а затем уже показалась она сама — свободная рабыня. Мысленно я представлял себе, как снова ее увижу и, откровенно говоря, сам не ожидал от себя подобной реакции: я был спокоен, абсолютно спокоен. Не было вспышки любви или подобия страсти; не было вспышки внезапного гнева. Лишь желание мести, но не жажда. Я себя контролировал полностью. Вместо душераздирающих эмоций возникла твердая решимость. Я ждал лишь этого — подтверждения. Получил. Теперь пора действовать.

Естественный свет погас окончательно и на смену пришли фонари. План в голове созрел: немного неординарный своим окончательным изменение от изначальной задумки, но все же должно было сработать. Я перешел на две крыши вправо, прямо напротив небольшого закоулка, который стоял за виллой, и, возможно, служил для складывания отходов, которые потом вывозились, если следовать клише. Отошел подальше назад и, улучив момент, разогнавшись, прыгнул, что есть мочи. Если дать мне сейчас велосипед, то получится один в один. Тем более лун аж целых две. И приземление, однако, вышло прямо как надо: на обе ноги, с эффектным перекатом и, не менее, эффектной позой в конце. Как же я сейчас насладился самим собой; чуть не удалил два нижних ребра. Фу, пошлятина! — стерто.

На изогнутых ногах и спине быстро добежал до тени, где и спрятался. Тьма — мой главный союзник. Оглядываясь вокруг, я понял, что это то самое место, где моя попытка побега и прервалась; где горькая правда, как острое копье, пронзило меня; то самое место, где ухмылка Радогира лишила меня надежды. Здесь, как мне казалось, все закончилось, здесь, как я надеюсь, все и начнется.

Одним плавным и быстрым прыжком оказался на хребте забора, и сразу же тихо с него спустился по ту его сторону. Дом был темен, лишь одинокие фонари освещали отдельные углы. Напряг слух; уловил шаги в стороне справа; на другой части, за ближней стеной дома пару охранников болтали за перерывом на трапезу. Достал кинжал из-за спины и двинулся в сторону шагов. Притаился за углом в ожидании. Три, два, один… резким движением перерезаю глотку и одновременно второй рукой зажимаю ему рот, захожу за спину, не отпуская руки и, сказал бы, нежно опускаю его на землю. Волоку за кусты. Жаль парня: он ни в чем не виноват. Лишь оказался не там и не в то время. Отбросил лишние мысли. К сожалению, жалость в том, что я делаю — непростительная роскошь, а самое главное — помеха.

Внезапно уловил нечто и сразу же втянул носом во все легкие. Знакомый запах едва не внес сумбур: почудились нотки озверения, но вовремя отрезал. Сейчас нужен человек, а не зверь. Переключил внимание на трапезничающих двух. Вынул нож из поясного чехла мной убитого. Бегу к двери. Открыта. Так даже лучше. Все произойдет быстрее. Резким шагом врываюсь, одновременно метаю нож в глотку одного, а второго уже пригвоздил своим кинжалом. Один как сидел с едой во рту, так и остался на стуле, только пытался руками обхватить глотку, да выпучил глаза, затем обмяк, свесив руки. Но так как второй успел упереться пятками, пришлось подхватывать тело, но сделано было чересчур поспешно, от того небрежно, что ножка стула скрипнула об гранитные полы. Я замер, прислушиваясь. Тишина. Протер мокрую от пота ладонь об штаны и удобнее схватил кинжал. Отворил дверь во внутренние помещения. Зашел с той же стороны, откуда первый и последний раз заходил в этот дом — со стороны помещения для персонала, откуда должен был выйти в центральный коридор. Делая выверенным каждый шаг, каждое движение, напрягая все свои чувства, я аккуратно продвигался вперед, заглядывая в двери. Прошел коридор, вспомнив, что здесь были мои наручные часы и, не обнаружив их сейчас, огорчился; вышел в зал, где меня истерзали, прошел дальше. Зачем, чтоб его, одному человеку такой большой дом?

Тем временем, я замер, не решаясь, как действовать далее: тишина сдавливала, внося колебания. Слишком тихо до подозрительности. По моей памяти здесь всегда были в разное время от восьми до двенадцати охранников, сейчас же встретил только трех, и других еще не наблюдал; свет всюду погашен, или же приглушен, как в случае с двором; к тому же должны быть, если не рабы — их всех, как я узнал, освободили, — зная влечение Радогира к роскоши и возвеличиванию себя посредством не совсем надобных излишеств, то должна быть отара прислуги, но их тоже не было. Вся эта свора фактов, вызывая во мне осторожность, парализовало, и в то же время, держа в уме, что, быть может, это единственная попытка — еще бы, охранников то уже, — я не мог сейчас повернуть назад. К тому же запах втягиваемый в нос, раздражал рецепторы, призывая идти до конца. Издав тихий рык полный бешенства, начал делать шаги дальше, оставляя за спиной те самые колебания.

Наконец, не найдя больше никакого сопротивления, подошел к двери, к которой привело меня обоняние. Еще раз вытер ладонь. Левой потянулся к ручке; замер на секунду; твердо дернул и ворвался внутрь.

Яркая вспышка заставила закрыть глаза! Хлопок! Забвение…прожил ли я или просуществовал?