Собственно, на это я, быть может, и мог что ответить, но ничего конкретного и толкового, и пришлось мне прикусить язык, но все же не вносила в мысли покой представшая перед глазами картина этих страждущих людей, которые по праву морали имели причины на защиту. Вздохнул пару раз, успокаивая разыгравшиеся нервы, кивнул ему в знак принятия его слов, встал с места, кивнул еще раз, в знак прощания, получил в ответ и переступил порог, заслонившись дверью. Как бы там ни было, его слова имели разум, а игнорировать подобное было бы с моей стороны, как он и сказал, незрелостью, в первую очередь, ума.

Что ж, сделав над собой усилие, отрезвел и как раз таки направился к одному из своих аспектов жизни.

Она сидела за маленьким столиком и что-то на нем рассматривала. Я подошел со спины, пригладил ее шелковистые волосы и, насколько можно, нежно приобнял. Получил взаимность.

— Хочу яблочный пирог, — обратилась она ко мне, не поворачивая головы.

— Хорошо, сейчас скажу, чтобы принесли.

— Нет, я хочу получить от тебя. Хочу, чтобы ты украл его. Хочу краденый яблочный пирог, — все же повернулась она ко мне и посмотрела внимательно.

— Это такая шутка? — уточнил я на всякий, потому что не надеялся на отрицательный ответ, учитывая ее состояние.

— Нет, ну я очень хочу. Не знаю почему, но очень хочу. Пожалуйста, — надулись у нее губы, и, сказал бы, была попытка сделать щенячьи глазки, но вышло как-то неудачно, и больше напоминало, будто у нее конъюнктивит.

— Может, все-таки я тебе просто его принесу? — последняя попытка.

— Я так и знала, что ты меня не любишь.

— Понял. Только не начинай.

«Глядишь и подкаблуком станешь», — выдал я себе предрекающую перспективу.

В последнее время ее стало очень трудно выносить. Она и до этого не была, скажем, почтительной, то сейчас, когда плод внутри бьет ей по голове, она теряет всякую рассудительность. И все же было в ней что-то такое, что заставляло закрывать на все глаза и сглаживать… прямо, как с маленьким ребенком; с маленьким, обаятельным ребенком.

Кухня находилась внизу и сейчас там, в это время, должны были уже суетиться кухарки, и пройти незаметным было сложно. Конечно, я бы мог просто взять его, а ей сказать, что украл; но раз уж дал слово — исполняй. Поймал себя на том, какая же это получилась дурацкая ситуация: украду — плохо, совру — плохо. Что бы ни сделал — итог один. Но в детстве, когда в деревне воровал ранетки и прочее, было не так совестно, а все казалось лишь весельем.

До самой кухни шел не скрываясь, не видя в этом смысла, но дальше, уже липнув к стенам, искал сам яблочный пирог. И с чего я вообще взял, что он будет? Вдруг его вообще не готовили.

Да чтоб все это, практически под моим управлением целый город, я прошел войну и меня, хоть я этим и не гордился, нарекли героем, иду воровать какой-то пирог. Ну хоть яблочный. Кто не любит яблочный пирог? Все любят. Оно того стоит. Попытка себя подбодрить не окончилась успехом.

Наконец, на краю от центрального стола я нашел то, за чем пришел и, не медля, его присвоил себе. Честно, ожидал от себя некоего стыда, но меня охватил детский азарт, и я вдавился в мимолетную ностальгию.

— Держи свой пирог, — положил его на край стола.

— Ты все-таки меня любишь.

Я чуть было не закатил глаза, но вовремя себя сдержал.